В прицеле — танки - Александр Бессараб

После собрания дивизион выступил к роще у горы Пизе — нашему выжидательному пункту вблизи южной переправы. Навстречу шли колонны стрелковых подразделений и зенитной артиллерии — с плацдарма снимались некоторые части, но наземная артиллерия, видимо, оставалась там: в рядах уходящих ее не было.

Ровно в 3.00 10 апреля наша колонна прибыла к настилу переправы. Дежурный офицер проверил документы и, взмахнув флажком, разрешил следовать на западный берег Одера.

Широкая свинцово-черная лента реки быстро проплыла под нами, и колонна, набирая скорость, помчалась к Гросс-Нойендорфу — небольшому немецкому селению в семи километрах от переправы. Там мы расставили батареи по местам и приступили к оборудованию огневых позиций временного противотанкового опорного пункта — ПТОП.

После короткой передышки мы с Голобородько и комбатами прибыли на передний край для рекогносцировки местности, окончательного выбора позиций и постановки задач батареям. Первая траншея петляла совсем близко и почти параллельно немецкой. Лица комбатов посуровели — оборудование позиции будет сопряжено с опасностью и немалыми неудобствами. Впереди довольно хорошо просматривались невооруженным глазом густо разбросанные по полю спираль Бруно и всякого рода малозаметные препятствия. Даже физиономии гитлеровцев, снующих по траншеям или топтавшихся у пулеметов, можно было четко различить. Правда, в двух местах передний край обороны противника удалялся от нашей траншеи на значительное расстояние — пользоваться приходилось стереотрубой.

Я тут же приказал командиру взвода управления младшему лейтенанту Анатолию Луневу организовать наблюдательные пункты и наладить круглосуточную разведку переднего края. Задача Лунева облегчалась тем, что огневую систему врага в основном уже вскрыли наши предшественники. Но тем не менее свежий глаз — великое дело да и организация огня противника никогда не оставалась постоянной, все время менялась, совершенствовалась.

Поставив задачу комбатам, я поспешил выполнять временно возложенные на меня обязанности командующего артиллерией дивизии: представители артполка и начальники артиллерии стрелковых полков уже поджидали меня. Нужно было на местности указать отведенные их подразделениям районы огневых позиций.

Ночью личный состав батарей, свободный от боевого дежурства у пушек, оборудовал на переднем крае орудийные окопы полного профиля с ходами сообщения, щелями и погребками. Работа заняла, конечно, не одну ночь. Рота ПТР по-прежнему находилась в районе Геллена на сельскохозяйственных работах и должна была прибыть сюда накануне наступления. Огневики рассчитывали на ее помощь, но командование рассудило иначе: ведь посеянные и посаженные ротой двадцать четыре гектара овса и картофеля явились как бы первой скромной заявкой нашей части на укрепление мирной послевоенной дружбы с польским народом. Тогда мы уже знали, что на земли восточнее Одера придут их давнишние законные хозяева — поляки. А земля, хоть и израненная войной, не должна пустовать...

К утру 11 апреля плацдарм сплошь заняли артиллерийские и гвардейские минометные части. Они тщательно замаскировались и ждали темноты, чтобы продолжить работы по усовершенствованию позиций. Всю ночь бойцы таскали на плечах доски и бревна: рядом не было леса, а подвозить его на машинах строго запрещалось.

Сначала гитлеровцы ничем не выдавали своего беспокойства, изредка вели методический огонь по расположению наших войск, полагая, видимо, что русские еще слабы и не могут предпринять активных действий. Но уже 11 апреля фашисты начали разгадывать наши намерения: вдруг усилили наземную и воздушную разведку и приступили к лихорадочному дооборудованию огневых рубежей на переднем крае, рыли ходы сообщения и отсечные позиции в глубине обороны. Участились артналеты по нашему переднему краю, по путям подхода к нему, переправам через Одер и рощам на восточном берегу реки: противник вполне резонно предполагал там наличие наших войск.

Начиная с 12 апреля «Фокке-Вульфы-189» и «Хеншели-126», или, как их образно называли солдаты, «рамы» и «костыли», день и ночь висели над нашими боевыми порядками и корректировали огонь своих артиллерийских батарей по обнаруженным целям.

Но то была малоэффективная стрельба. Наша артиллерия уже достаточно укрылась от поражений осколками и отмалчивалась, не обнаруживая себя и одновременно засекая новые огневые точки противника. Выдержка артиллеристов была настолько велика, что даже прямое попадание в блиндаж самого артиллерийского «бога» Ивана Васильевича Василькова и его подручного командира 136-й армейской пушечной бригады полковника А. П. Писарева никого не вывело из равновесия. А ведь стоило только дать команду (позиции стрелявшей батареи врага уже были точно нанесены на огневые планшеты)...

— Ладно, негодяи, я с вами поговорю через пару дней. Вы мне заплатите за эту наглость, — пробурчал сердито Писарев, стряхивая с себя песок и глину.

Забегая немного вперед, скажу, что он, когда началось наступление, действительно с ними «поговорил». После прорыва обороны полковник пригласил И. В. Василькова специально заехать на позицию гитлеровской батареи. Взору обоих офицеров открылась картина страшного разгрома, пушки искорежены, блиндажи разворочены прямыми попаданиями, а вокруг — убитая прислуга.

Ночь на 11 апреля выдалась беспокойной и бессонной. Все изрядно устали. Только днем удалось немного вздремнуть. Когда мы умывались у своего блиндажа в Гросс-Нойендорфе, на улице поселка, вопреки приказу генерала Переверткина, со стороны южной переправы вдруг появился добрый десяток автомашин.

А «костыль» тут как тут — уже висит над поселком!

— Ты гляди-ка, Никитович, что только, черти, делают! — возмутился Никанор Федорович Пацей. — Ведь это же прямая демаскировка! — И к нарушителям: — Эй, вы! Немедленно остановитесь и рассредоточьте машины у домов! Приказа не знаете, что ли? Старшего ко мне!

— Приказ у меня есть, и я его выполняю, — с вызовом ответил капитан-танкист, высовываясь из окна кабины.

И тут же засвистели немецкие снаряды. Мы бросились в блиндаж. В следующую секунду немецкие артиллеристы точно накрыли наш участок. Когда налет закончился, в блиндаж влетел запыхавшийся Братчиков.

— Товарищ майор, беда! У Глущенко целых два расчета выведены из строя — прямое попадание в орудийный окоп. Двое убитых и девять человек ранено.

— Упрямец! — возмутился я, имея в виду капитана-танкиста. — Сейчас я с ним поговорю...

Выбежал из блиндажа. Но выговор делать было некому. Машина капитана горела. Шофер был мертв, а офицер скончался несколькими минутами позже на руках у нашего фельдшера Валентины Жолобовой.