Зло - Виктория Шваб

Улыбка на лице мужчины была безошибочно узнаваемой – молодая и гордая, точно такая же, какую он когда-то адресовал Виктору. Совершенно та же улыбка.

Потому что Элиот Кардейл не постарел ни на день.

Десять лет назад

Локлендский университет

Эли сделал несколько судорожных вдохов, прижимая руки к груди. Его глаза пытались открыться, старались сфокусироваться. Он осмотрел ванную комнату, лежа на брошенном на пол одеяле, а потом перевел неуверенный взгляд на Виктора.

– Эй, – с трудом произнес он.

– Эй, – отозвался Виктор, еще не отошедший от панического страха. – Как ты себя чувствуешь?

Эли закрыл глаза и повел головой из стороны в сторону.

– Не… не знаю… Отлично… вроде.

Отлично? Виктор наваливался ему на ребра, переломал не меньше половины из них, судя по своим ощущениям, а Эли чувствует себя отлично? Виктор чувствовал себя полумертвым. Даже хуже. Как будто каждую частицу его существа вырвали, перекрутили или завязали. Но, с другой стороны, Виктор ведь и не умирал, так? Не до такой степени: Эли точно умер. Он сидел и смотрел, позаботился о том, чтобы Элиот Кардейл превратился в замороженный труп. Может, дело в шоке. Или в трех уколах адреналина. Да, конечно, дело в этом. Но даже с учетом шока и отнюдь не полезной дозы адреналина… отлично?

– Отлично? – переспросил он.

Эли пожал плечами.

– А ты можешь…

Виктор толком не знал, как закончить свой вопрос. Если их нелепая теория оказалась верной и Эли каким-то образом приобрел необычную способность, просто умерев и вернувшись, то будет ли он вообще об этом знать?

Похоже, Эли понял, как заканчивается его вопрос.

– Ну, я не могу усилием воли зажечь огонь, или устроить землетрясение, или еще что… Но я не умер.

Виктор услышал, что его голос чуть дрожит от облегчения.

Теперь, когда они сидели на кипе мокрых одеял и полотенец на залитом водой полу ванной, весь их эксперимент казался идиотизмом. Как они могли так рисковать? Эли еще раз протяжно и тихо вздохнул и встал на ноги. Виктор поспешно подхватил его под руку, но Эли оттолкнул его.

– Я же сказал, что все отлично.

Он вышел из ванной, стараясь не смотреть на воду, и исчез в своей комнате, чтобы взять одежду. Виктор в последний раз запустил руку в ледяную воду и вытащил пробку. К тому моменту, когда он прибрался в ванной, Эли вышел обратно в коридор, полностью одетый. Он рассматривал себя в зеркале, чуть хмуря брови.

Эли потерял равновесие и уперся рукой в стену, чтобы удержаться на ногах.

– Кажется, мне надо… – начал он.

Виктор ожидал, что фраза закончится словами «к врачу», но Эли встретился с ним взглядом в зеркале, улыбнулся (не самой лучшей из своих улыбок) и сказал:

– Выпить.

Тогда Виктор тоже заставил свои губы сложиться в подобие улыбки.

– Это я могу устроить.

Эли настоял, чтобы они куда-нибудь пошли.

Виктор считал, что они вполне могли бы напиться у себя в квартире, но поскольку травма Эли была последней по времени и он был довольно-таки решительно настроен на выход из дома, возможно, желая это отметить, Виктор пошел ему навстречу. Теперь они оба оставили порог трезвости далеко позади (или, по крайней мере, это сделал Виктор: Эли оставался на удивление ясно мыслящим, учитывая количество поглощенного ими спиртного) и, покачиваясь, брели по улице, которая столь удачно вела от местного бара к их дому, устраняя необходимость в транспортном средстве.

Несмотря на приподнятое настроение, они оба старались не касаться того, что только что произошло и насколько Эли… да на самом деле им обоим… повезло. Они не стремились это обсуждать, а в отсутствие признаков ЭкстраОрдинарности (не считая ощущения экстраординарного везения) у обоих не было причин торжествовать – можно было только благодарить судьбу, что они охотно делали на пути к дому, поднимая воображаемые, но полные до краев бокалы к небу. Они лили невидимое питье на асфальт в качестве даров Земле, Богу, судьбе или тем силам, которые позволили им развлечься и выжить, осознав, что ничего большего за этим не было.

Виктору было тепло, несмотря на снегопад: он чувствовал себя живым и даже радовался остаткам боли, вызванной его собственной близостью к смерти. Эли ошеломленно улыбнулся ночному небу… и сошел с тротуара. Вернее, попытался. Его каблук попал на самый край бордюрного камня, и он споткнулся и упал на четвереньки прямо на грязный снег со следами шин и осколками стекла. Он зашипел и попятился, и Виктор увидел кровь – красное пятно на грязной, присыпанной снегом улице. Эли сел на бордюр, развернув ладонь к ближайшему фонарю, чтобы лучше рассмотреть прочертивший ее порез с остатками брошенной кем-то пивной бутылки.

– Ух! – сказал Виктор, наклоняясь над ним, чтобы осмотреть порез, и чуть не потерял равновесие.

Он ухватился за фонарный столб, а Эли тихо выругался и вытащил самый крупный осколок.

– Швы накладывать придется?

Он поднес окровавленную ладонь к глазам Виктора – как будто глаза и рассудок друга в этот момент работали лучше его собственных. Виктор прищурился, готовясь дать ответ с максимально возможной убедительностью, – и тут что-то произошло.

Порез у Эли на ладони стал закрываться.

Мир, раскачивавшийся у Виктора перед глазами, внезапно замер. Отдельные снежинки повисли в воздухе, облачка пара замерли у их губ. Никакого движения не было, если не считать заживающую плоть Эли.

И Эли, видимо, это почувствовал: он опустил руку себе на колени, и они оба смотрели, как зарастает порез от мизинца до большого пальца. В считаные секунды кровотечение прекратилось (уже пролившаяся кровь высыхала на коже), а рана превратилась всего лишь в складочку, в бледный шрам – а потом и этого не стало.

Порез просто… исчез.

За несколько мгновений они прожили часы, осознавая, что это означает, чего они добились. Это было экстраординарно.

ЭкстраОрдинарно.

Эли потер большим пальцем новую кожу на ладони, но высказался первым Виктор, причем с красноречием и выразительностью, которые идеально соответствовали ситуации:

– Господи, вот дерьмо!

Виктор уставился вверх – в то место, где край крыши их дома встречался с облачной ночью. Стоило закрыть глаза, и у него появлялось чувство, будто он падает, оказывается все ближе и ближе к кирпичам, так что он старался держать глаза открытыми, сосредоточившись на странном шве наверху.

– Идешь? – спросил Эли.

Он держал дверь открытой и чуть не прыгал на месте в своем нетерпении поскорее попасть в дом и найти что-то, чем можно было бы нанести себе физическую травму. В его глазах пылал радостный огонь. И хотя Виктор не то чтобы его винил, но у него не было никакого желания всю ночь сидеть и смотреть, как Эли себя ранит. Он уже насмотрелся на это по дороге домой: Эли делал попытку за попыткой, оставляя на снегу следы крови, которая успевала пролиться до того, как раны заживали. Он уже оценил способность. Эли стал ЭО в регенерирующей плоти. Виктор ощутил кое-что, когда Эли вернулся к жизни вроде бы без ЭО-способностей: облегчение. Теперь, когда в его окосевшие глаза всю дорогу домой тыкали новыми способностями Эли, облегчение превратилось в волны паники. Он скатится до роли подручного, стенографиста и стал всего лишь пробным камнем для идей Эли.

Нет.

– Вик, так ты идешь или нет?

Виктора снедали любопытство и зависть, и единственным известным ему способом справиться с обоими этими чувствами, подавить желание лично нанести Эли травмы (или, по крайней мере, попытаться это сделать) было уйти.

Он мотнул головой и резко замер: окружающий мир продолжил качаться из стороны в сторону.

– Ты иди, – сказал он, изобразив улыбку, которая не достигла его глаз. – Иди, поиграй с острыми предметами. Мне надо прогуляться.

Он спустился по лестнице, дважды чуть не упав за три ступеньки.

– А ты в состоянии идти, Вейл?

Виктор отмахнулся от него.

– Я же не за руль сажусь. Просто подышу немного.

И с этими словами он направился в темноту, имея перед собой две цели.

Первая была простой: оказаться как можно дальше от Эли, чтобы не сделать чего-то такого, о чем он потом пожалеет.

Вторая была сложнее, и все тело болело от одной только мысли о подобном, но выбора у него не было.

Ему нужно было спланировать свою следующую попытку умереть.

Два дня назад

Отель «Эсквайр»

«Я хочу верить, что есть что-то большее. Что мы можем стать чем-то большим. Черт, мы могли бы стать героями».

Виктору стало трудно дышать при виде неизменившегося лица Эли на газетном снимке. Это сбивало с толку: от Эли у него остался только мысленный образ десятилетней давности – и тем не менее этот образ идеально совпадал с тем, что был на газетной полосе, словно два экземпляра одного слайда. То же самое лицо по всем физическим параметрам… и в то же время – нет. Годы отразились на Викторе более явно, сделав его жестче, но и Эли они не оставили нетронутым. Он не выглядел повзрослевшим ни на один день, однако та заносчивая улыбка, которую он частенько демонстрировал в колледже, сменилась чем-то более жестоким. Как будто маска, которую он так долго носил, наконец спала, а таилось под ней вот это.