Греховные радости - Пенни Винченци

Так появилась на свет фирма «Спальни Ви-Ай-Пи». Вирджиния потом говорила Бетси: «Никогда не думала, что мое второе имя — Ирэн[6] — окажется для меня такой удачей».

К осени следующего года Вирджиния стала ощущать, как нарастает в ней дотоле неизвестное чувство: уверенность в себе. Список ее клиентуры разросся, время ее было до предела заполнено делами, встречами, переговорами, небольшой кабинет, который она подыскала себе в доме на 80-й Восточной улице, на этаже, где был устроен зимний сад, быстро оказался мал и тесен, и посетители, желающие обсудить с ней проблемы отделки и украшения своего жилища — а число их непрерывно возрастало, — вынуждены были переступать через набросанные на полу альбомы с образцами тканей, краски, справочники, прежде чем им удавалось добраться до ее маленького письменного стола и стоявшей с ним рядом большущей чертежной доски. Одна из ее работ, небольшая, но обворожительная однокомнатная квартирка-студия в Гринвич-Виллидж — строго говоря, выбивавшаяся из ее правила заниматься только спальнями, — привлекла к себе внимание настолько, что материал о ней вроде бы собирался опубликовать даже журнал «Семнадцать». Вирджиния понимала, что тут сказалось прежде всего обычное везение, а не что-то другое: дело в том, что парень ее клиентки, которая сама была молодым дизайнером, работал в этом журнале. В редакции в то время как раз готовили специальное приложение, посвященное квартирам тех, кто живет один; поэтому заместитель заведующего художественным отделом журнала специально приходил посмотреть квартиру, отделанную по эскизам Вирджинии, и ему понравились и слепящая белизна комнаты, и то, как строго был выдержан в отделке стиль квартиры-студии; на него также произвела большое впечатление написанная на большой стене картина-розыгрыш, создававшая иллюзию полной реальности: на ней была изображена открытая дверь, прямо за которой на фоне неба торчала голова статуи Свободы, как будто бы статуя эта стояла сразу за дверью. Вирджиния понимала, что если статья об этой квартире появится в журнале, то слава и известность будут ей обеспечены, ее имя можно будет считать сделанным. Как-то вечером, за ужином, она рассказала об этом Фреду III и Бетси; на Бетси ее рассказ произвел колоссальное впечатление, так что она стала даже выдвигать абсолютно неприемлемые идеи вроде того, чтобы послать Клэрри, их горничную, прибрать квартиру перед съемками; еще она предложила сама отвезти туда цветы.

— Мамочка, то, что ты предлагаешь, очень мило, но боюсь, что Дженни Бэнкс — это моя клиентка, хозяйка квартиры, — может счесть и то и другое за оскорбление. Нет, не надо ничего. Я уверена, что если «Семнадцать» найдут это необходимым, то сами пришлют и свои цветы, и своих уборщиков. Но правда здорово, что они этим заинтересовались?

— Это просто великолепно, — сказала Бетси. — А ты у нас — большущая умница. Правда, Фред?

— Что, что? Вы о чем? — спросил Фред, который сидел, погрузившись в статью в «Уолл-стрит джорнал» о том, какое влияние на Нью-йоркскую биржу может оказать в ноябре следующего года избрание очередным президентом Никсона или Кеннеди.

— Я говорю, что Вирджи у нас большущая умница и молодец, раз ее работами заинтересовались даже в журнале «Семнадцать».

— Ну, они пока еще ничего не напечатали, — ответил Фред. — Вот когда опубликуют, тогда посмотрим. И вообще, что это за журнал такой — «Семнадцать»? Какой-то паршивый листок для подростков. Вот когда о ней напишет «Дом и сад», это я оценю.

— Сомневаюсь, — проговорила Вирджиния, поднимаясь из-за стола. — Извини, мама, но у меня еще много работы, надо сегодня обязательно закончить.

— Фред Прэгер, вы просто невыносимы! — заявила Бетси, выдергивая у мужа из рук газету, едва только Вирджиния медленно и почти неслышно закрыла за собой дверь. — Как ты можешь ее постоянно обижать?! Она так старается; да даже если бы и не старалась, разве поддержка и поощрение помешали бы?

— Не верю я в пустые поощрения, — буркнул Фред. — Если она собирается всерьез вести дело, то надо обретать характер, надо стать немного более толстокожей, а не такой, какая она сейчас. И вообще, чем она занимается? Советует людям, в какой цвет им покрасить стены?! Что тут трудного или особенного? Это не занятие. На мой взгляд, так она просто убивает время до замужества. И откровенно говоря, Бетси, я бы предпочел, чтобы она поскорее вышла замуж. Ей уже двадцать один год, пора и мужа заиметь.

— Господи, что за чушь? — возразила Бетси. — Ты рассуждаешь, как какой-нибудь ретроград. С чего бы это ей торопиться замуж?

— Все девушки должны торопиться замуж, — ответил Фред. — Для этого они и созданы.

— Ты лишаешь ее всякой уверенности в себе. И так всю жизнь.

— Да брось ты, бога ради! С ней все в порядке.

— Ничего подобного.

— Ну, не знаю; на мой взгляд, с ней все в порядке. А когда у нее появится муж, так и вообще будет отлично.

— Если ты будешь так себя с ней держать, — проговорила Бетси, — то у нее появится совсем не тот муж, который ей нужен. Возьмет и выйдет за кого попало, лишь бы тебе доказать: вот, видишь, могу и мужа найти.

Вирджиния и вправду уже в течение некоторого времени присматривалась, кто мог бы оказаться подходящей кандидатурой — хотя никогда и ни за что не призналась бы в своих поисках даже под страхом смерти, — и испытывала при этом возрастающее беспокойство. Половина ее подруг были уже замужем, другая половина — помолвлены, и только у нее даже на горизонте не видно пока было ни первой перспективы, ни второй. Вирджиния все больше нервничала, ее уверенность в себе с каждым днем падала.

Ей помогала работа, помогало осознание того, что она сама, совершенно самостоятельно, без чьей-либо помощи преуспела хоть в чем-то. Она уже больше не считала себя таким полнейшим ничтожеством, каким казалась себе год с небольшим назад, когда только окончила Уэлсли. Однако за прошедшее с тех пор время она с немалым удивлением убедилась, что полученное образование имеет в реальной жизни очень небольшое значение. Она по-прежнему оставалась не уверена в себе, в своих возможностях, не знала, тянет ли к ней людей, интересно ли с ней; нередко ей приходила в голову мысль, что она еще даже вообще не научилась чувствовать.

Иногда, пытаясь представить себе, что ждет ее в будущем, Вирджиния думала о том, что так вот и будет стареть, никому не нужная, ни для кого не желанная, с нарастающим в душе чувством отчаяния, и подобная перспектива приводила ее в ужас. Тогда она встряхивалась и говорила себе, что ей всего двадцать один год, что такого рода мысли — глупость, что у нее удачно складывается работа, масса друзей, что жизнь ее полна и интересна. Однако полна и интересна она была как-то странно и однобоко, причем с такой стороны, с какой Вирджиния никогда к этому специально не стремилась; что же касается светской жизни, то в последнее время ее стали все реже приглашать на званые обеды и ужины и все чаще — на большие приемы, где среди скопления народа не имело значения то обстоятельство, что она приходит одна. Конечно, в ее возрасте смешно было переживать из-за подобных вещей; но в 1959 году и в тех кругах, в которых она вращалась, все это представлялось весьма существенным. Ей необязательно было выходить замуж, но рядом с ней должен был быть кто-то, с кем ее можно было бы приглашать. И с кем она могла бы вести половую жизнь. Вирджиния понимала, что в ее возрасте уже пора иметь какой-то сексуальный опыт. Одно дело быть девственницей в колледже; но теперь это уже становилось унизительным.