Рыжая из Освенцима. Она верила, что сможет выжить, и у нее получилось - Нехама Бирнбаум

уже не испытала стыда. Я закрыла глаза и подчинилась зову природы. Жидкость заструилась по ногам, а по лицу стекла слеза, чтобы быстрее оказаться на мокром полу. Прошла, казалось, целая вечность. Ноги у меня горели – мы так долго стояли навытяжку. Руки покалывало, пальцы онемели. Я ослабела от голода.

– Моя детка, моя детка, – раздалось где-то рядом. – Моя детка… она умерла…

Я хотела заплакать, но голоса не было. Казалось, воздуха в легких не осталось. Я так ослабела, так устала – мозг мой отказывался мыслить.

Наверное, я заснула, а потом увидела свет, пробивающийся сквозь щели. Шея у меня затекла, голова склонилась вправо. Мама, Лия и Ехезкель находились совсем рядом, но с тем же успехом могли быть в милях от меня – все равно до них не добраться. Я была прикована к своему месту. Я была голодна, внутренности мои разрывались, меня тошнило, но я изо всех сил сдерживалась и сглатывала. Свет медленно померк, наступила ночь. Колени безумно болели. Они молили об отдыхе. Я закрыла глаза.

Мамина рука протянулась между людьми, окружавшими нас, и неожиданно я почувствовала в своей ладони хлеб. Мамина рука сжала мою. Я взяла хлеб. Я не знала, откуда она его достала, но точно знала, что не могу его съесть. Рядом со мной оказалась маленькая девочка. Лицо ее позеленело, веки на закрытых глазах еле трепетали. Я открыла ей рот и положила крошку хлеба на язык. Глаза девочки раскрылись. Она снова открыла рот, и я положила остаток хлеба ей на язык.

Наконец, поезд затормозил и остановился. В вагоне наступила мертвая тишина. Раздался лязг замка, металлические двери открылись. Мы увидели свет, раздались громкие крики. Глаза мои отвыкли, и мне пришлось зажмуриться. В дверях вагона появились солдаты – совсем не такие, как жандармы. Они были выше, стройнее, со светлой кожей и голубыми глазами. Я посмотрела за их спины. На платформе толпились тысячи людей. Я никогда еще не видела столько людей одновременно в одном месте. Плакали дети, кричали матери. Я не успела опомниться, как стоявшие за мной вытолкнули меня из вагона.

– Шнель! Шнель![12] – твердили солдаты, стоявшие вокруг вагонов с автоматами наперевес. – Выходить! Строиться!

Мы оказались на платформе. Я стояла, но была полуживой, есть больше не хотелось. Я чувствовала, как все вокруг кружится, слышала выстрелы. А потом рядом со мной оказалась Лия.

– Они застрелили Перл, – сказала она. – Она не смогла выйти из вагона достаточно быстро. Наверное, ее убили.

Перл Вальдман была замужем за одним из сыновей господина Вальдмана. В детстве она перенесла полиомиелит, поэтому всегда ходила медленнее остальных. Но она выросла и вышла замуж, значит, с ней все нормально – ее не могли убить. Мы нашли маму. Она опиралась на Ехезкеля.

– Шнель! Вперед!

Мы пошли, куда указал солдат. Когда он отвернулся, мама коснулась моей щеки. Она посмотрела на меня, потом на Лию. На лице ее отразилась паника.

– Рози, Лия, вы сестры, – сказала она. – Вы должны держаться вместе. Что бы ни случилось, вы должны знать: самое главное – держаться вместе. Пообещайте мне это!

– Конечно, мама, – кивнула Лия.

– Я глаз с нее не спущу, – подтвердила я.

Мама кивнула.

– Девочки мои, я просто хочу, чтобы вы всегда, всегда оставались вместе. Держитесь вместе! Если я буду знать, что вы вместе, то буду спокойна. Никогда не бросайте друг друга! – Мама говорила громко и быстро. – Меня всегда поддерживала моя семья! Держитесь вместе!

Я сжала мамину руку.

– Мы всегда будем вместе!

Эти слова немного ее успокоили.

К платформе подошел другой поезд, солдаты, словно на конвейере, открыли двери и стали выгонять людей. Сотни людей хлынули на и без того переполненную платформу. Я видела, как мужчина помогает дочери спуститься из вагона. Она с надеждой смотрела на него большими карими глазами. А потом солдат их разделил. Я услышала выстрелы. Бум! Бум! Бум!

Палка опустилась на мою спину. Солдат погнал меня вперед. На меня он не смотрел.

– Строиться в шеренгу!

Шеренг оказалось пять. Мы с Лией, Ехезкелем и мамой оказались в пятой. Рядом с нами стоял незнакомый мужчина. Солдат толкнул мужчину, и мы сдвинулись вперед. Я слышала выстрелы, вопли и крики солдат.

– Шнель! Шнель!

Собаки громко лаяли, они бегали вокруг. Я почувствовала себя курицей на дворе, за которой гоняется дворовый пес.

Наша шеренга двинулась вперед. Я вытянула шею, чтобы увидеть начало колонны.

Нас окружили маленькие люди, похожие на эльфов. Это были мужчины, но выглядели они, как дети. У них были большие глаза, бритые головы. Одеты они были в странную полосатую одежду. Они толкали нас костлявыми руками. Казалось, мы шли несколько часов, и вот впереди показались ворота. Я увидела мужчину, сидящего на стуле, словно на троне. Казалось, ему все смертельно наскучило. Он ткнул пальцем в шеренгу, и человек-эльф выдернул какую-то женщину. Мужчина указал пальцем направо, и эльф отправил женщину туда. Другой эльф поставил перед страшным человеком другую женщину. Тот засунул ей в рот палец в перчатке, заглянул и отправил ее налево. Человек-эльф схватил женщину за плечо и отвел ее налево.

Настала наша очередь. Я подошла первой. Человек чуть поднял глаза, прошелся взглядом по моему телу. Я вздрогнула. Хорошо, что он не смотрел мне в лицо. Человек указал направо, и эльф толкнул меня вправо. Следом шла Лия. Через мгновение она оказалась справа, рядом со мной. Подошла мама. Человек, почти не глядя, лениво отправил ее налево. Маму утащили влево. Мы видели, как вперед выступил Ехезкель. Направо. На красивом мальчишеском лице отразился ужас. Он очень медленно подошел к нам с Лией, не отрывая глаз от мамы.

– Ехезкель! – закричала мама. – Сын мой! Мое дитя! Вы не можете разлучить нас с сыном! Он мой сын!

Она воздела руки к небу, но никто ее не слушал.

Человек-эльф подвел к мужчине очередную женщину. Тот отправил ее налево. Перед мамой и нами собралась целая толпа.

– Ехезкель! Сын мой! – кричала мама. Казалось, она умирает.

– Мама! – кричал Ехезкель.

Толпа, скопившаяся слева, поглотила маму, и мы больше ее не видели. Ехезкель огляделся, посмотрел вправо, влево. На него никто не смотрел.

– Мама! – закричал он и бросился к ней.

Людей становилось все больше. Я поднялась на цыпочки и вытянула шею, пытаясь разглядеть их. Ехезкель держал маму за талию, людей стало еще больше, и я потеряла их из виду.

Лия заплакала.

– Все хорошо, – сказала я. – Хорошо, что хоть один из нас с мамой.

Она кивнула, взяла меня за руку, и мы