Святость и соблазн - Хелин Вэлли

Пробормотав в ответ что-то невнятное, Гордон покраснел так сильно, что лицо его стало красней шевелюры, если такое вообще было возможно.

Проходя мимо Энтони, Руперт негромко напомнил:

— Узнай для меня все, что можно, о пожаре на складе красителей, хорошо?

Напарник хлопнул его по плечу.

— Какие могут быть вопросы, приятель. Я заеду к тебе домой завтра утром.

— Интересно, почему это известие меня нисколько не удивляет? Остин ведь тоже прибудет, не так ли? — Теперь, когда эти двое узнали о существовании Флоренс, ничто не могло удержать их от желания удовлетворить свое ненасытное любопытство.

Энтони расплылся в улыбке.

— Неужели ты мог в этом усомниться хоть на мгновение? На то и существуют близкие друзья и родственники, чтобы оказываться рядом в трудную минуту.

Руперт сдержал готовый вырваться тяжелый вздох. Ничего не поделаешь, ему постоянно приходилось мириться с бесцеремонным вмешательством брата в свою личную жизнь. И Энтони лишь немногим уступал Остину.

— Нет, — ответил он, направляясь к двери. — Однако надежда умирает последней, не так ли?

5

Потянувшись с ленивой грацией изнеженной домашней кошечки, она открыла глаза и оглядела погруженную в полумрак спальню. Винного цвета портьеры преграждали солнечным лучам доступ в эту святую святых. Пушистый ковер, застилающий пол, скрадывал любые шаги. Бронзовый путти над кроватью держал в одной руке венецианский фонарь. Другую игривым жестом поднес к губам, призывая к молчанию. Словно то, что происходило в этой роскошной спальне, должно было оставаться тайной за семью печатями для очень и очень многих непосвященных.

Думает ли он обо мне постоянно, как я о нем? — пронеслось в ее еще затуманенном сном сознании. Или забыл, как только за ним закрылась дверь? Как бы ей хотелось верить в первое!

Такое с ней случалось впервые. О, она могла великолепно имитировать страсть! Здесь ей позавидовали бы великие актрисы прошлого и современности, доведись им увидеть ее, прерывисто шепчущую нежные слова, всю словно исходящую любовным томлением…

Но когда она разыгрывала свое действо, зрителей не было. Точнее, был, но только один. И не зритель, а полноправный участник, вовлеченный в спектакль заразительной силой ее таланта и отдающийся ему с не меньшим пылом, чем она.

Как было бы чудесно, если бы именно для него это не было игрой!..

Она легко нащупала витой золотой шнур и дернула, призывая горничную. Сейчас она выпьет чашечку капуччино, приведет себя в порядок и будет ждать, но не того, кого жаждет ее сердце.

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге появилась… Нет, появился невысокий плотный мужчина в светлом костюме-тройке! Вперив в нее жесткий немигающий взгляд, он решительно прошел к окну и отдернул портьеру.

Она на миг зажмурилась, ожидая потока ослепительных лучей. Но за стеклом в частых переплетах шел дождь. Два голубя прятались от него, прижавшись друг к другу, и время от времени стряхивали дождевую влагу, смешно распушая перья. Отдельные тяжелые капли срывались откуда-то сверху и с ритмичным звуком падали на подоконник. Тук-тук-тук…

О Боже, только не это!..

Приоткрыв глаза, Флоренс поняла, что уже наступил вечер. Одна из кошек примостилась возле ее бедра, другая устроилась на спинке дивана. Откуда-то с пола доносилось тихое сопение спящей Барби. Должно быть, кто-то из них и разбудил ее, потому что, кроме этих животных, в доме, похоже, не было никого.

Вот и замечательно, подумала Флоренс. Ей очень не хотелось досматривать сон, который так красиво начинался и прервался в самый подходящий момент, когда безобидный с виду толстячок вдруг крайне сурово, если не угрожающе, посмотрел на нее. А это ритмичное постукивание, оно что-то ей напоминало. Но что!..

Впрочем, думать сейчас об этом Флоренс совсем не хотелось. Впервые за всю неделю, прошедшую с того момента, как к ней в больнице вернулось сознание, она чувствовала себя в безопасности.

Флоренс легла поудобнее, получше пристроила загипсованную руку на лежащей рядом подушке и, счастливо вздохнув, снова закрыла глаза…

Она сидела на пуфике перед туалетным столиком розового дерева и размеренными движениями проводила щеткой по роскошным длинным волосам. Ниспадая золотистым водопадом, они прикрывали ее гораздо больше, чем то, что на ней было надето. Про изящные лоскутки алого шелка и кружева на ее теле нельзя было сказать, что они на вес золота. Ибо о каком весе может идти речь, когда подразумеваются вещицы легче пуха? Поэтому уместнее было бы признать, что они стоят небольшое, но все-таки состояние.

Уловив краем глаза какое-то движение сбоку от себя, она порывисто повернула голову и в распахнутых дверях увидела того, кого ждала, но не того, кого жаждало ее сердце.

С обольстительной улыбкой она поднялась и устремилась к нему навстречу, даже не потрудившись накинуть пеньюар, отделанный пухом марабу. Впрочем, он очень бы удивился, сделай она это. Сколько бы ни стоили ее наряды, она была для него тем драгоценнее, чем меньше на ней было надето.

Прижавшись к нему своим почти полностью обнаженным телом, она быстро расстегнула пуговицу на его черной шелковой рубашке и, просунув руку, провела по гладкой коже на мускулистой груди. Он не останавливал ее, но и не поощрял, благосклонно принимая ее старания доставить ему удовольствие. Уже сама мысль, что такая восхитительная женщина принадлежит ему, возбуждала сильнее всяких ласк… И это требовало вознаграждения.

Чуть отстранив ее, он со снисходительной улыбкой достал из внутреннего кармана белого пиджака узкий длинный футляр и протянул ей.

Открыв его, она потрясенно ахнула, причем в проявлении ее чувств не было ничего притворного. Ожерелье из идеально круглых розовых жемчужин не могло не вызывать восхищения.

Медленно взяв его из тонких длинных пальцев, он повернул ее спиной к себе и надел ожерелье ей на шею, застегнув золотой замочек. Тяжелые жемчужины перекатились и красиво легли на груди, приятно холодя кожу и согревая душу, заставляя женщину чувствовать себя еще более прекрасной и желанной.

Увидев в зеркале ее отражение, он не выдержал и страстно поцеловал ее в шею там, где только что были его пальцы. Он знал, что ее благодарность может превзойти все его ожидания. Она была его женщиной, но эта женщина была каждый раз разной.

Вот и сейчас, перехватив в зеркале ее взгляд, он прочел в нем такую трогательную признательность, которую не выразить словами. Но взгляд этот был устремлен на него и не на него. Словно был кто-то третий, доступный только ее внутреннему взору, и именно ему она позволяла сейчас любоваться собой.