Литературная Газета 6373 ( № 21 2012) - Литературка Литературная Газета

и к зеркалу приближусь

встречаюсь с матерью

усиливая скорбь

когда зайду

к соседям за ключами

и к косяку тихонько прислонюсь

их испугает светлый призрак деда

и я как должное

приму немую сцену

за каждым жестом

кто-нибудь стоит

и если я пошевелюсь

о Боже

меня пронижет прошлое

ведь люди

в моё продеты сердце

как в иглу

вот руки

слепленные из рукопожатий

а на груди

вериги общежитий

и по лицу

мимический монтаж

а в лёгких

библиотека запахов

и если завести рулетку слуха

становится совсем не по себе

от голосов и музыки и мыслей

и лишь когда приму

египетскую дозу

врождённой неподвижности

тогда уж

никто мне не мешает

быть собой

лишь потому

что с камнем совпадаю

ШКОЛА КОЛДОВСТВА                                                                                   

Трубы стали гудеть, отзываться суставы,

Ты играешь со мной, повторяя припев.

Мне хотелось домой - за дубовые ставни,

Ларь пропах керосином и овцами - хлев.

С колокольцами - чтобы овца не терялась[?]

С прибауткой - нажарить картошки

да исть[?]

Вьюга пенная вечером пела и пряла,

И от голода грызла рябину за кисть[?]

Для себя я творил, задвигая запоры,

Древних снимков божницы и скрип половиц.

В старых валенках вызрели помидоры,

И живой проявился румянец у лиц.

Неспроста на меже вспоминается детство

И речного песка босоногий стриптиз.

Никакого он мне не оставил наследства.

Только целое небо - с диктантами птиц!

ОСЕНЬ НОВОЛЕТИЯ

Никогда мы не бываем вместе,

Но, предвосхищая резонанс,

Новое топтание на месте

Прямо в космос запускает нас!

Там такое качество трансляций,

Что никто на сцене не статист;

Невозможно лишь, готов поклясться,

В космосе расстаться иль сойтись[?]

СЛЁЗЫ, ЗЕРКАЛО, РЕЗЕЦ

Сошлись сегодня жизнь и смерть,

Держались за руки: держись!

Какая глупость не хотеть

Поруки вашей - смерть и жизнь. 

Стояли свечи хорошо,

Гоняя пламенный челнок;

Святой вошёл - и вышел шов -

Как путь, текущий из-под ног.

Моей - навстречу по нему

Идёт Твоя босая Мать.

А можно, я их обниму?

Рук не хватает обнимать[?]

НЕПРОИЗВОЛЬНАЯ ВОЛЯ

Теперь, когда сплелись ресницы,

Сердца забились, хоть убей,

Из тайной каменной темницы

Мы выпускаем голубей.

Уже от пуха в небе сладко.

И кто бы это опроверг?

Всех - кто остался - без остатка -

Бросая - сизых - прямо - вверх!

Один сигать не хочет в прорубь,

Стать ближе к чёрным небесам!

- А это, Боже, что за голубь?

- Так это, Господи, я сам, -

Кто не устал от тёплой плоти,

Хочу всего, чего нельзя,

Но, карими слезами - против,

Обеими руками - за.

ОСОБАЯ СУББОТА

Я на кресте, и крест на мне,

Крестом - свобода между нами,

Где сложены в кромешной тьме

Огни сигнальные крестами!

Бог вновь сошёл, когда воскрес,

На землю, крест, костёр и камень[?]

Россия - это Божий крест -

С завязанными рукавами.

МОМЕНТ ИСТИНЫ

Мы родились ещё при коммунизме

И помним поэтическую знать.

Стихи - как завещание: при жизни

Их и не полагается читать.

Нас хорошо в плохой учили школе;

Пройдя цветущей сложности испуг,

Мы пишем в стол, а сядет на престоле

По вертикали Слово - не из букв!

Пятикнижие

Пятикнижие

ПРОЗА

Анатолий Санжаровский. Оренбургский платок . - М.: Художественная литература, 2012. - 176 с. - 500 экз.

В России, стране ещё недавно преимущественно деревенской, ремесленных биографий мало. Интеллигентских много, пишущие люди часто о себе и пишут, а вот деревенская проза - обычно зарисовки, этюды с натуры, словно сельский житель - объект, а не субъект биографии. "Оренбургский платок" - книга совсем другого рода, рассказ от первого лица, рассказ женщины, которая всю жизнь не знала отдыха, любимой работой перемогалась в самые тяжёлые времена, а плоды её труда были произведениями искусства. Читатель наверняка вспомнит таких людей из числа своих предков, которыми гордится: солью земли называют именно их. Язык книги производит потрясающее впечатление. Он порой довольно сложен для понимания: местный колорит замешан в нём так густо, что ложка стоит. Но когда ещё испытаешь такую радость узнавания: вот так и у нас говорили, а это острое словцо я не слышал с самого детства! Тёплая, фактурная, узорчатая проза. Не какой-то полушерстяной платок, а оренбургский.

ПОЭЗИЯ

Лучшие стихи 2010 года : Антология / Сост. М. Амелин. - М.: ОГИ, 2012. - 264 с. - 3000 экз.

"Составитель взял на себя труд прочесть внушительный массив поэтических текстов", - пишет Максим Амелин в предисловии. Читая то, что составитель затем счёл нужным отобрать, веришь: труд был немалый, а местами и неблагодарный. Амелин предупреждает - и зачем бы ему тут кривить душой? - что антология отражает вкусы и пристрастия составителя. При изучении подборки чувствуешь: отражает. Спектр здесь, скорее, формальный (и вправду очень широкий), чем содержательный. Любителю поэзии, ищущему эксперимента и новизны, есть что отметить для себя. Тому, кто уже утвердился в собственных вкусах и предпочтениях, антология вряд ли существенно расширит горизонты. Хотя сам по себе географический размах обзора - от владивостокского "Рубежа" и "Байкала" до "Иерусалимского журнала" и нью-йоркских "Сторон света" - не оставляет равнодушным. Ну а в лучшее и наиболее характерное каждый отберёт своё - стоит взять на себя труд изучить поэтическую географию.

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

Сергей Казначеев. Судьба русского реализма : происхождение, развитие, возрождение. - М.: Издательство Литературного института им. А.М. Горького, 2012. - 392 с. - 500 экз.

Монография С.М. Казначеева - не столько о реализме на русской почве, сколько о его позиционировании (sic): приближениях (теснейшее - "Анна Каренина"), удалениях (вплоть до Набокова и Пелевина), национальных особенностях. Даже в самом завершении мы не прочтём о реализме ничего более сущностного, чем то, что ему свойствен "нравственный императив, заключающийся в уважении действительности и преклонении художника перед жизнью как таковой, как перед высшей Идеей". Однако такой подход оказывается неожиданно продуктивным, позволяя выстроить цепочку от Пушкина с его "истинным романтизмом" через мистицизм и "монологический реализм" Достоевского к Блоку и Газданову. Казначеев и их позиционирует на фоне реализма и так ищет подходы к реализму "новому", смыкающемуся с инструментарием постмодерна. В результате выстраивается исследование, где движение мысли и постановка проблем выглядят интереснее заключений.

 БИОГРАФИЯ

Эраст Кузнецов. Звери и птицы Евгения Чарушина. - СПб.: Дет[?]гиз, 2012. - 192 с. - 3000 экз .

На кого рассчитана эта книга, изданная Дет[?]гизом и в книжных магазинах ошибочно классифицируемая как "детская"? Серьёзность изложения, технические подробности писательского и художественного мастерства - вряд ли приметы детской литературы. Скорее, это книга для взрослых, которые помнят, что в детстве одним из их любимых писателей был Евгений Чарушин. А что он был за человек? Книга Кузнецова - сжатый и доброжелательный рассказ, из которого можно заключить, что с детства и до преклонных лет живший в весьма непростое время Чарушин был человек счастливый. Полезной будет эта книга для учителей литературы и учителей рисования, которые мечтают, чтобы их ученики чувствовали предмет изображения сердцем, не ограничиваясь техникой. Найдётся, что почерпнуть в ней художникам-анималистам. Наконец, это скупой (мимоходом), но интересный рассказ о детском книгоиздании в России 30-50-х годов. Но в первую очередь, конечно, это книга о человеке, у которого была мечта, и она сбылась.