КАК ОТНОСИТЬСЯ К ИСЛАМУ ПОСЛЕ БЕСЛАНА? - Андрей Кураев

И вот образу жизни по законам шариата явно будет препятствовать жизнь по законам Российской Федерации. В светском государстве каноническое право любой из конфессий не может соблюдаться в полном объеме: ни канонические традиции православных, ни каноническое наследие мусульман.

Но означает ли это угрозу требованиям религиозной совести чеченцев и вообще мусульман России? Я полагаю, что нет. И основу для такого своего суждения я вижу в том, ислам сегодня многолик. Есть ислам, радикально враждебный самой идее светского государства, а есть ислам, научившийся себе на пользу обращать правила светского общежития.

Эти два толкования исламского наследия сегодня вступили в скрытое противоборство между собою как в мусульманских регионах России, так и в мусульманских странах СНГ. Одно толкования воплощено в жизни Ирана и называется "фундаменталитстским". Законы шариата здесь легли в основу всего общегосударственного здания права. Соответственно, как угроза вере, как поругание святыни здесь может быть воспринято появление женщины без хиджаба или попытка ввести совместное обучение девочек и мальчиков в школе. Если такой ислам защищают чеченцы - то, действительно, федеральные войска несли им существенное ограничение "религиозных прав". Например, права отрубать руку рыночному воришке.

Но есть еще и другой ислам - ислам Турции, ислам Франции или Германии. Ислам, научившийся жить в светском государстве, ислам, различающий свой духовный первоисточник от исторических одежд арабского средневековья.

В мусульманских республиках России несомненно более авторитетен турецкий ислам. И дело в не особой роли Турции в хитросплетениях СНГ-овой политики. Просто большинство жителей этих регионов действительно были воспитаны в практическом атеизме и им радостно возрождение ислама в качестве национальной традиции, но не в качестве повседневного указчика, до мелочей регламентирующего каждый шаг людей. Так что я не думаю, что превращение Чечни из декларированной "Исламской Республики" в светское государство с уважительными отношением к исламу будет воспринято чеченским народом как нечто святотатственное.

В самом начале конфликта Патриарх Московский и всея Руси Алексий и главный муфтий Чечни выступили с совместным заявлением. Призвав к миру, они подчеркнули, что не воспринимают начавшееся противостояние как столкновение православных и мусульман, что конфликт лишен религиозного подтекста.

Православная Церковь даже в прошлом веке не использовала военное присутствие русских войск на Кавказе или в Средней Азии как средство для насильственного обращения мусульман в христианство. Сегодня, пройдя через опыт гонений и страданий, она явно стала и внутренне мудрее и внешне слабее. Православной Церкви дай Бог сил восстановить церковную жизнь в собственно русском народе. Так что религиозной войны в Чечне не было – по крайней мере с нашей стороны[33]. Надеюсь, что Всевышний и впредь убережет Россию от этого испытания.

КАК БОРОТЬСЯ С ТЕРРОРИЗМОМ БЕЗ СПЕЦНАЗА[34]

После каждой «террористической» вылазки демократическая пресса наполняется заклинаниями: «нельзя искать религиозных или национальных корней террористов!»; «у терроризма нет национальности!»; «У бандитов нет веры»… Прям инопланетяне какие-то…

Есть, есть у них и матери и отцы, есть то, чему эти бандиты научились не в спецлагерях, а у себя дома, есть то, что они усвоили от своих национальных преданий и религиозных наставлений. А еще есть то, чему они научились в советской школе.

Да, советская школа есть школа терроризма. Она из поколения в поколение передает (не могу решиться писать в прошедшем времени) восхваление террористов, их героизацию. Пугачев и Разин, братья Ульяновы и Робеспьер, декабристы и бомбисты, санкюлоты и прочие «несгибаемые борцы» преподносятся ею как образцы, достойные всяческого подражания.

Слишком скороговоркой у нас упоминаются слова Пушкина: “Не приведи Господь увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный”. Воспевание же этого бунта и его организаторов не смолкает...

Много ли и сейчас, после 11 сентября 2001 года, школ, в которых о декабристах говорят с точки зрения права, а не «исторической прогрессивности»? А с точки зрения права декабристы - это офицеры, с оружием в руках выступившие против законной власти. И подбившие на это своих подчиненных. И при этом их обманувшие (кричите, мол, «Хотим Конституцию!» с пояснением для солдат, что Конституция - это жена великого князя Константина).

Школа и по сю пору учит, что власть как правило неправа, что против нее с силой и удалью может восставать любой «порядочный человек», а вот государство не имеет права на самооборону от «дубровских».

И эти школьные уроки трудно забыть – ибо они канонизируются топонимикой наших городов. Мы до сих пор ходим по улицам, носящим имена Ленина, Свердлова, Урицкого, Дзержинского, Пугачева, Разина, Пестеля и Рылеева.

У нас в каждом городе есть улица какой-нибудь Розы Люксембург, но нет улиц Андрея Рублева или патриарха Тихона, Федора Достоевского или императора Александра Освободителя.

Слишком скороговоркой у нас упоминаются слова Пушкина: “Не приведи Господь, увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный”. При этом продолжается воспевание этого бунта и его организаторов.

Налицо политика двойных стандартов, которыми руководствуются и федеральные, и местные власти Российской Федерации, когда речь идет о проблеме терроризма. С одной стороны, наши лидеры утверждают, что терроризм - это преступление, которое не может иметь никакого оправдания. Нет, мол, такой цели, ради достижения которой можно было бы вставать на путь экстремизма. Но при этом почему-то продолжается политика одобрения «пламенных революционеров».

Так вот, мне бы очень хотелось, чтобы сегодняшнее осуждение терроризма было обращено и к нашему собственному прошлому.

Без спецназа и без газа, без поиска баз террористов в Саудовской Аравии или Афганистане, и уж точно без оглядки на мнение чеченолюбивого американского конгресса и исламобоязненного европейского парламента – борьбу с терроризмом можно начать просто по месту своего жительства: с требования переменить имена улиц и площадей, названных в честь «дудаевых» прежних эпох. И с подбора для каждой отдельной школы таких учебников, в которых история России не выглядела бы как сплошная «генеральная репетиция» большевицкого переворота.

Впрочем, чувствую, что подошел к грани, за которой начинается уже другое неприличие – привычка все той же либеральной прессы при каждом конфликте всю вину перекладывать на «эту страну».

Да, есть в нынешнем всплеске терроризма вина советской революционной пропаганды. Но ведь не все выпускники советской школы подкладывают бомбы и захватывают роддома… Значит, есть и иные источники нашей беды.

Вновь скажу: мне кажутся странными модные ныне призывы ни в коем случае не искать национальных и религиозных корней этих террористов. Странно, а почему мы должны о них забывать? Настала пора серьезно осознать многокультурность Российской Федерации. Россия населена не общечеловеками и даже не просто европейцами. Культуры народов, вовлеченных Российской Империей в общие границы, настолько различны, здесь соседствуют столь различные представления о добре и зле, что порою то, что считается преступлением в понятиях одной культуры, воспринимается другим народом как доблесть.

В культурах и религиях могут быть импульсы, подталкивающие к жестокости или к терроризму. Например, в послевоенные годы часто ставился вопрос, почему в культурнейшей стране Европы, в Германии зародился фашизм? Не означает ли это, что зубы дракона росли через века христианской европейской традиции? Не было ли в христианстве чего-то такого, что учило людей относиться бессострадательно к боли еврейского народа? Этими вопросами и ныне полна европейская пресса. Даже несмотря на то, что во времена фашистской Германии церковь подвергалась гонениям, а гитлеровская верхушка была откровенно языческой – вопрос о христианских корнях антисемитизма считается вполне академическим.

И все же вполне законная и необходимая борьба с антисемитизмом после 45-го года все же не смогла не наступить на все ту же мину двойных стандартов. С одной стороны, в качестве психологической предпосылки, сделавшей Холокост возможным, была названа привычка людей мыслить в категориях общенациональной вины и общенациональной ответственности. Непорядочность какого-нибудь одного Шейлока, (шекспировского «венецианского купца»), переносилась в массовом сознании на еврейский народ в целом. Каждый еврей – даже родившийся спустя тысячелетие после евангельских событий – считался соучастником в бесновании той толпы, что кричала перед дворцом Понтия Пилата: «Распни Его!». Так идея общенациональной солидарности и общенациональной ответственности создавала психологическую почву для гитлеровского варианта «окончательного решения» еврейского вопроса.