Пёс, который изменил мой взгляд на мир. Приключения и счастливая судьба пса Наузада - Пен Фартинг

Сейчас у нас было полно горючего. Я притащил одну канистру бензина и одну солярки. Становилось все жарче, и запах стал еще более отвратительным. Я нацепил солнцезащитные очки и замотал платком рот и нос.

– Надеюсь, ты это оценишь, приятель, – обернулся я к Наузаду, дремавшему в тенечке. Я заметил двух крупных мух песочного цвета, которые мелькнули в короткой жесткой шерсти у него на загривке и исчезли. Я уже пытался с ними разделаться, но эти твари оказались слишком шустрыми. Хотя рано или поздно с этим надо было что-то придумать.

Я зажег спичку и с безопасного расстояния бросил ее на пол. Звук, с которым полыхнуло топливо, на секунду вырвал Наузада из спячки.

Все следующие полчаса, что я возился с вольером, пес даже ухом в мою сторону не повел.

Сгоревшее дерьмо было несложно убрать лопатой. Скажем прямо, не самая завидная работенка. Я все сгреб в большой черный пакет для мусора и отнес в яму. Хотя на лице у меня был платок, я все-таки старался дышать как можно реже.

Проволока отлично встала на место, как только я вбил в землю два «позаимствованных» штыря, на которые обычно крепится колючка. Все держалось идеально, загончик оказался огорожен со всех сторон, калитка была достаточно широкой, чтобы я мог туда протиснуться, и открывалась без проблем.

К этому моменту вокруг уже собрались любопытные из числа тех, кто не был занят на дежурстве. Всем было интересно, с чем я тут ковыряюсь. Многие знали о моем плане отправить Наузада в собачий приют, кто-то поддерживал меня, другие считали сумасшедшим. Мне было все равно. Главное, я нашел себе занятие и делал что-то позитивное.

Правда, у меня не нашлось ответа, когда один из ребят поинтересовался, где будет прятаться Наузад, когда нас будут обстреливать из миномета. Мне не хотелось признаваться в том, что я напрочь забыл о крыше для загона. А теперь на это времени уже не оставалось. Я сказал себе, что подумаю об этом потом.

Проработав таким образом два часа, я завел недоумевающего пса в его новый дом, а сам отправился в радиорубку.

Дежурство тянулось бесконечно, как случалось всегда, когда талибы не включались в игру. Радиостанция потрескивала, когда ее кто-то проверял, – вот собственно и все.

За пару дней до этого мы высылали патруль в северо-восточную часть города и получили известие о том, что городские старейшины пытаются договориться о перемирии. В этом был свой резон: по сведениям нашей разведки, у талибов был дефицит тяжелых вооружений в этом районе, так что они готовы были пойти на прекращение огня. С другой стороны, городские старейшины сами себя загнали в угол. Они настаивали на том, чтобы мы патрулировали только территорию вокруг базы, а это означало, что талибы беспрепятственно смогут подвозить боеприпасы. Но мы были вынуждены предоставить им самим вести переговоры с лидерами Талибана. Только если дипломатия не сработала бы – тогда в дело должны были вступить мы. Однако лично у меня на мирный исход особой надежды не было.

Сейчас старейшины не хотели, чтобы мы продолжали патрулировать, поскольку боялись, чтобы талибы не восприняли это как враждебные действия и не открыли огонь снова. И, как ни противно, но мы были вынуждены уступить.

Когда дежурство наконец подошло к концу, я пошел к себе, но на полпути решил свернуть и проверить, как себя чувствует Наузад в новом жилище.

Каково же было мое изумление, когда я обнаружил преобразившийся загон. Когда я уходил, тут не было ничего, кроме проволочной сетки, но теперь пес лежал в тени под навесом из камуфляжного брезента. Более того, четверть загона занимал теперь небольшой противоминометный бункер в два фута высотой, из мешков с песком и фанеры, служившей в качестве опоры. Забираться внутрь можно было через небольшой лаз. Я улыбнулся и одобрительно кивнул.

Я знал, насколько сильно парни ненавидят наполнять мешки песком, а значит, не только мне хотелось позаботиться об этой несчастной псине. Я любовался делом их рук, но очень надеялся при этом, что укрытие Наузаду не понадобится.

Мы стояли в очереди в столовой, парни перешучивались, обменивались новостями с дозорных пунктов. Хотя нас на базе было очень мало, количество слухов, рождавшихся каждый день, поражало воображение. Последнее, что я слышал, – это что на Рождество к нам приедет повар из пятизвездочного ресторана.

Тем временем с кухни появился наш собственный шеф-повар, с двумя кастрюлями дымящегося карри, которые он поставил на раздаточный стол. Как выяснилось за последние пару дней, этот юный герой добровольно сходил на поварские курсы, чтобы кормить нас получше. Увы, при этом половину занятий он пропустил – и ничему, кроме карри, так и не научился.

Стоило ему поставить еду, как небо над головой ворвалось тысячами красных линий. Это означало, что талибы снова вернулись в город.

Нам не было нужды кричать: «Тревога!», но и я, и второй сержант все равно отреагировали одновременно, разгоняя очередь. Почти все морпехи и без наших команд кинулись бежать.

– И какого черта мне теперь с этим делать? – завопил повар, которого едва было слышно за грохотом взрывающихся снарядов. Со злости он швырнул поварешку, чудом не угодив мне по голове, когда я подхватывал у дверей оружие и бронежилет.

– В холодильник засунь, мы еще вернемся! – проорал я ему на бегу.

Его ответ донесся до меня, когда я уже почти достиг северного дозорного поста, где было сейчас мое место:

– Сержант, так у нас же нет холодильника…

Взрывы раздавались примерно метрах в семистах от нас. Ослепительные белые вспышки озаряли окрестные здания, когда наши минометы накрывали их цели, как будто здесь велась непрерывная фотосъемка.

По рации сообщили, что наши позиции на холме прицельно обстреливаются из автоматического оружия. Талибы явно решили отыграться за спокойствие последних дней. Босс отдал команду, и мы принялись координировать ответный огонь с дозорных пунктов, чтобы накрыть позиции противника. Наблюдатель к востоку от меня сообщил, что по ним тоже стреляют из автоматов. Я сомневался, что в ближайшее время нам доведется попробовать карри.

С холма усилили обстрел позиций противника, но теперь им пришлось работать одновременно по двум точкам. Старший ротный сержант управлял огнем с нашей базы, чтобы погасить вражескую «подсветку» и дать возможность навестись нашим стрелкам.

Шум стоял оглушающий. Небо полыхало, с двух сторон подожженное трассирующими снарядами. Со своей стороны мы внимательно следили за окрестными улицами, поскольку талибы могли воспользоваться обстрелом, чтобы подобраться к нам ближе.

Я вспомнил про Наузада и понадеялся, что с ним все будет в порядке. Я сам перепугался до одури и прекрасно мог представить себе, что должен сейчас чувствовать и без того порядком напуганный бойцовый пес, запертый в клетке. Теперь я еще сильнее был благодарен парням, соорудившим для него убежище. Хотелось верить, что там он будет в безопасности. От стаи бродячих псов, сновавшей за стенами базы, сейчас не осталось и следа.

Когда шум усилился еще больше, мне пришлось вдеть наушник, чтобы я мог слышать сообщения по рации, которыми перебрасывались база и холм. Босс сообщил на Бастион, что у нас боевая ситуация, а значит, там нас поставят в самый верх списка, куда надо срочно высылать авиацию на подмогу. Другими словами, очень скоро на позиции талибов обрушится огненный ураган.

– Холм – базе, Вдоводел идет на 5. Прием. – Меня всегда забавляло, что один из пилотов истребителей называл себя «Вдоводелом».

– Понял, дайте старт за одну минуту. Конец связи.

В таких переговорах всегда использовали условные обозначения и коды, чтобы для гражданского лица они звучали полной тарабарщиной. Но для нас в пару коротких фраз уложилось все необходимое. Через пять минут следовало ожидать светопреставления.

Я старался не думать больше, как там Наузад. В первую очередь я должен был позаботиться о парнях, которыми я командовал. Но я все равно чувствовал себя виноватым, что никак не могу объяснить псу, что все будет в порядке, и избавить от всего этого безумия. Ничего не поделаешь, руки у меня были связаны.

Наш переводчик тем временем перехватывал сообщения, которые талибы слали друг другу по рации. Пока что их нимало не тревожила перспектива оказаться под обстрелом. С изрядным злорадством я подумал, что через минуту-другую все это изменится.

– Всем постам, говорит база, внимание – 30 секунд до начала.

С холма уже прекратили вести огонь, чтобы позволить F18 подлететь и сбросить на цели 500-фунтовые бомбы.

На долю секунды настала звенящая тишина, мы все ждали взрыва. Две вспышки ослепили нас. На мгновение даже горы на горизонте высветились на фоне чернильно-темного неба.

А потом мы ощутили взрывную волну.

Воздушная стена налетела на нас от эпицентра, и крыша наблюдательного пункта затряслась.