Император - Андрей Посняков

Вдруг снова прозвучала сирена…

Егор вздрогнул – неужто «Серенада»? Не послышалось?

Молодой человек вскочил на ноги – звук гремел где-то за деревьями, на другой оконечности островка…

Вот снова!

А вот показались мачты… И паруса. Паруса обычной рыбацкой шнявы – юркого, с низкими бортами суденышка с двумя мачтами и узкой кормой. Именно там, на корме, и трубили в рог – видать, подавали сигналы собратьям. Ловившим рыбу где-то поблизости.

Вожников улыбнулся – ну, вот и выход. Чего еще ждать-то?

Едва не споткнувшись, он бросился по берегу к мысу, закричал, замахал руками. «Робинзона» заметили, стоявшие на корме люди доброжелательно замахали в ответ, и вот уже судно, сменив курс, мягко стукнулось бортом о плоские камни. Упал с борта узкий дощатый трап.

– Добро пожаловать на «Сесилию», уважаемый господин! – сделав приглашающий жест, широко улыбнулся какой-то элегантный человек, по всей видимости, шкипер или даже хозяин судна.

Лет тридцати, высокий, в коротком зеленом плаще поверх темного, шитого серебром камзола, со светлыми, падающими на бархатный воротник волосами и узкой рыжеватой бородкой. В левом ухе золотом горела серьга.

– Я – шкипер и хозяин этого славного судна, Антониус Вандервельде, – слегка поклонившись, представился галантный молодой человек. – А вы, сударь, я так понимаю, потерпели крушение в недавний шторм? Ох, и страшное ж было дело – много погибло судов.

– Да, я с судна… – поднимаясь на борт шнявы, неопределенно пробормотал князь. – И хорошо заплачу, коли вы доставите меня в Стокгольм!

Герр Вандервельде приложил руки к груди и с сожалением молвил:

– Увы, Стокгольм слишком уж отсюда далек. А мы идем в Штеттин и никак не можем изменить курс – просто протухнет селедка.

– Что ж… – Рассудив, что не в его положении привередничать и навязывать своим спасителям иной маршрут следования, князь махнул рукой. – Штеттин так Штеттин. Оттуда куда нужно доберусь.

– Проходите, проходите, господин. – Шкипер гостеприимно проводил спасенного на корму. – У нас, конечно, не торговое судно – каморки маленькие, но все же там можно выспаться, отдохнуть.

Антониус Вандервельде и князь Егор говорили по-немецки, на том его диалекте, что был в ходу в северонемецких городах и в Ливонии. Южные же немцы, откуда-нибудь из Баварии или Швабии, их речь, конечно, поняли бы плохо, а то и вообще бы не поняли. Впрочем, Егор умел говорить и так, как принято в Швабии, Баварии, Каринтии – настояла имеющая склонность к иностранным языкам супруга. Немецкая речь ей нравилась, да частенько и необходима была, а учить одной было скучно, вот любимого мужа и напрягла.

Вообще, конечно, правильно сделала, особенно что касаемо северных диалектов – без этого никуда, все же соседи, можно сказать – друзья.

– Вы, господин, судя по выговору, из Ревеля?

– Из Нарвы. – Егор оглянулся на пороге предоставленной ему каюты и вдруг хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл! Меня зовут Генрих, Генрих Мюллер из Нарвы, я финансист.

– О, финансист… понятно! Всегда уважал ученых людей, герр Мюллер. Приятно познакомиться, очень и очень рад.

– Я тоже рад, – улыбнулся Вожников. – Надеюсь, вы понимаете, что все ваши услуги будут щедро оплачены?

– О, мой господин! Поверьте, мы и без того оказали бы вам всю возможную помощь. Шторм, он, знаете ли, всякого может коснуться… и весьма ощутимо, ха-ха-ха! Я велю принести вам что-нибудь перекусить, и… наверное, те сапоги, что у нас есть, вам придутся впору. Отдохните, поспите, а ближе к вечеру прошу вас ко мне на обед. Очень приятно будет пообщаться.

Так толком и не выспавшийся из-за комаров и разного рода переживаний, Вожников воспользовался любезным предложением хозяина «Сесилии» с удовольствием и самой искренней благодарностью. И пусть каморка оказалась узенькой и похожей на гроб, а кровать – чрезвычайно жесткой и узкой, тем не менее это все же был не шалаш, не мох и не скалы. И, слава господу, не зудели вокруг комары!

Немного подкрепившись все той же печеной рыбой – что еще могли есть рыбаки? – спасенный с большим удовольствием опорожнил кувшинчик белого вина, объемом литра полтора точно, и завалился спать, упершись ногами в переборку. Было хорошо слышно, как бегали по палубе матросы, как свистел в свою дудку боцман и хлопали на ветру паруса.

Что ж, пусть Штеттин. Там тоже есть подворье новгородских купцов… и, может быть, что-то удастся узнать о судьбе подвергшегося пиратскому нападению каравана. Неужели ни одно судно не спаслось? Маловероятно.

Ближе к вечеру любезнейший господин Вандервельде, как и обещал, принял «герра Мюллера» в своей каюте, оказавшейся куда просторней, нежели предоставленная гостю каморка.

Стол уже был накрыт – ржаные лепешки, суп из кореньев и свежей крапивы в большой серебряной супнице, жареная, обильно сдобренная шафраном и прочими пряностями рыба, просяная каша на конопляном масле, паштет из мелко порубленных птичек – воробьев или синиц – со свеклой и морковью, вареные пестрые птичьи яйца, орехи, изрядный кувшинец вина. С него и начали.

Выпив за знакомство, поели, затем снова выпили и перешли к неспешной беседе, изредка прерываемой лишь появлением помощника шкипера – несколько угрюмого молодого парня с вытянутым мосластым лицом. Помощник советовался с хозяином по поводу курса и ночлега, предлагая пристать к какому-то островку… что и было сделано, и новые приятели, вышедшие на палубу освежиться, с полчаса любовались закатом и островом – таким же, на котором до того прозябал князь, правда, куда большем. И лес тут рос гуще – не только сосновый бор, но и ельник, и даже виднелась крытая лапником рыбацкая избушка, сложенная из серых от времени бревен.

– Тут раньше было языческое капище, – охотно пояснял шкипер. – Даже приносили в жертву людей! Да-да, не удивляйтесь, такие вот были когда-то кровавые и безбожные времена, не то что нынче. Да-а… подумать только, сколь великих успехов с соизволения Господня достиг человеческий ум! Мельницы, бумага для письма, стекло, изящные ткани, доспехи по фигуре – все для удобства жизни. А ведь еще каких-то лет двести назад ничего этого не было! И все жили в дикости… бедные, бедные люди.

За соснами пламенел закат, и отражающиеся в темных волнах кроны деревьев казались объятыми пламенем. В быстро темнеющем небе прямо на глазах вспыхивали желтые звезды, и мерцающая половинка луны качалась над крышей рыбацкой избушки, уже почти не различимой из-за наступившей ночной тьмы.

– Гейнц, – обернувшись, подозвал шкипер молодого матроса. – Зажги-ка в моей каюте свечи, да не сальные зажигай, достань из шкафчика хорошие, из русского воска.

Кивнув, матрос убежал исполнять приказание, а хозяин «Сесилии» посмотрел на звезды.

– Вот ведь, горят. И указывают дорогу морским судам… только здесь слишком уж много островов и скал для того, чтобы идти ночью. Ну что, дражайший герр Мюллер? Спустимся ко мне? У нас еще остался марципановый пирог, правда, немного черствый, сладкий мармелад из корней лопуха с шиповником, орехи и, конечно, вино. Посидим, поговорим, выпьем… как принято у нас в Голландии, я ведь оттуда, из Гента.

Собственно, говорил один шкипер, судя по всему, относившийся к той, не столь уж и редко встречающейся породе людей, что нуждаются вовсе не в собеседниках, а скорей, в слушателях. Это сейчас было князю на руку – он вовсе не хотел в подробностях рассказывать о себе – врать. Тем более столь гостеприимному и любезному человеку, как герр Антониус Вандервельде.

А герр Вандервельде говорил о многом – от устройства небесных сфер, описанного знаменитым Николя Оресмом, до рецепта похлебки из чечевицы с шалфеем, толченым жареным луком и корицей.

В эту ночь Егор уснул поздно и проснулся лишь от беготни матросов – судно снималось с якоря. И снова безбрежное море, и поросшие редколесьем скалистые островки, и крики кружащих над мачтами чаек.

Вот впереди показался парус, потом – еще один, и даже несколько – еще немного, и Вожников смог разглядеть около двух десятков вымпелов ганзейского города Ростока. Быстро догнать медлительные пузатые когги юркой шняве не составило никакого труда. По приказу капитана на грот-мачте взвился цветастый зелено-красный стяг – как видно, сигнал приветствия. Точно такими же флагами отсалютовали и ганзейские корабли – не слишком ли много чести для простых рыбаков? Или шкипер Антониус Вандервельде был у ганзейцев на особом счету? Оказывал какие-то услуги? Наверное, так.

Нагло вклинившись в средину торговой флотилии, «Сесилия» зарифила паруса, уравнивая скорость, да так и пошла вместе с коггами. Странно, что их капитаны не протестовали. Уж точно – имелись у голландца какие-то заслуги.

Вечером опять пили вино со шкипером, а утром… Утром в каморку Егора ввалились трое дюжих матросов, и еще пара вооруженных абордажными саблями дожидалась у двери. Рядом с самым озабоченным лицом стоял Вандервельде, презрительно прищурившийся при виде схваченного гостя.