Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера - Артем Рыбаков

Староста тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки, затем на меня. Вздохнул еще раз:

— Я согласен. Банкуйте.

«Хм, сдается мне, что кроме гимназии у него за плечами еще и военное училище…» — не совсем к месту подумал я.

— Вы пока, Семен Акимович, с транспортом определитесь, ну и со скотом партию доиграйте. Ведь, прежде чем к абриколям[19] переходить, клапштос освоить неплохо бы. Так? — решил проверить я свои догадки. Если память мне не изменяет, царские офицеры бильярд любили и понимали.

В ответ на мою тираду Акимыч неожиданно улыбнулся и сказал:

— А интересно с вами было бы сыграть, товарищ сержант!

— После победы сыграем!

Староста кивнул и спросил:

— Так когда вас снова ждать?

— День-два, — ответил я, как мы договаривались с командиром и Бродягой.

Перед нашим отъездом на хутор верхушка отряда посовещалась в узком кругу и решила немного подождать с «острыми» акциями, тем более что у нас имелось еще несколько дел в округе, причем дел — требовавших тишины и покоя.

— Ну и хорошо, у нас времени больше на подготовку будет… — и совершенно неожиданно добавил: — А Маринку с собой не заберете?

У Трошина даже челюсть от удивления отпала, да и я, признаться, немного опешил:

— То есть?

— А то и есть — возьмите ее в отряд. А то пропадет девка тут. Понимаешь, сержант, — спина у нее не гнется, непривычна она спину гнуть и кланяться. Как есть пропадет…

— Ну… Акимыч, мы же — боевая группа… Нам женщина — только помеха…

Соломин пристально посмотрел мне в глаза:

— Алексей… Игнатьевич, вот ответь мне, старому, ты по званию кто?

— Как кто? Сержант НКВД, — ответил я в соответствии с легендой.

— Сержант — это же вроде унтера по-старому, верно?

— Да.

— А вот непохож ты на унтера — образованный больно.

— Если на армейские звания переводить — это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» — штабс…

— Да хоть прапорщик! Все одно — офицер… командир то есть… Забери Маринку!

— А куда я ее дену-то?!

— Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть, и стрелять умеет. Сам посуди — дочь офицера!

— Какого офицера? — не понял я.

— Она же Татьяны дочь, и отец у нее соответственно полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?

— Ну, прям-таки…

— Ты что, думаешь, я не знаю? — перебил меня Соломин. — Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов — тоже.

Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин:

— Ан… Алексей, давай возьмем! Верно же староста говорит!

— Боец Трошин… — начал я, но, поняв, что на официозе тут не «съедешь», поменял тональность: — Слава, сам понимать должен — не я тут решаю. Была бы моя воля — женский комсомольский батальон сформировал бы… И тебя командиром поставил! — напоследок подколол я разошедшегося Бухгалтера.

Слава замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом.

— А вы, Семен Акимович, не волнуйтесь, я командованию передам свои соображения. Ну а вы пока к акции готовьтесь. — И я полез из-за стола.

«От Советского Информбюро

Вечернее сообщение 20 июля

В течение 20 июля продолжались напряженные бои на ПСКОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях. Каких-либо существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.

В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан. Партизанские отряды наносят противнику серьезные потери.

Несмотря на неблагоприятные условия погоды, наша авиация продолжала действовать по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации. По неполным данным, в течение первой половины дня 20 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 25 самолетов противника.

В Балтийском море наша авиация потопила один миноносец противника».

ГЛАВА 4

Из мемуаров генерал-оберста Гудериана

«…Русские продолжали контратаки на Смоленск в районе расположения XXIV танкового корпуса; под Ельней разворачивалось новое контрнаступление. Наша подступающая пехота подходила к Днепру. Гот пытался окружить крупные силы противника северо-восточнее Смоленска. Для успешного завершения этой задачи он запросил от 2-й танковой группы помощи наступления по направлению к Дорогобужу.

…Все соединения XLVI танкового корпуса вели бои с противником и были, таким образом, связаны, по крайней мере, на текущий момент. Однако было расценено, что в течение нескольких ближайших дней, в связи с подходом пехотных частей, присутствие 18-й танковой в излучине Днепра под Гусином станет необязательным, а я еще ранее предвидел, что в случае принятия такого решения возникнет надобность послать дивизию на смену полку „Великая Германия“, чтобы дать XLVI танковому корпусу возможность оказать решительную поддержку Готу».

Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:

— На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?

И, несмотря на мои возражения, что это — задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, и так дел много.

После командирской отповеди вопрос о приеме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.

— Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?

— Что, так девчонка понравилась? — подколол я боевого товарища и очень удивился, когда услышал в ответ:

— Да, сильно!

— Вот это да, Слава! Влюбился, что ли?

— Антон, ну как ты не понимаешь?! — с жаром ответил Трошин. — Ведь староста этот, Акимыч, он прав был — пропадет девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая — ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!

— Тщ-тщ, — постарался успокоить я его. — Да, девчонка — замечательная и все такое… Но сам посуди, в лес ее тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Товарищ майор прав! Вот станешь командиром сам — бери к себе в отряд кого хочешь!

Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошел восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».

Помещение для Дока соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке — поскольку Серега, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.

Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:

— … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи — остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего, постарайтесь определить характер ранения…

«Интересно, кого это он там учит с такой серьезностью? Неужто Лидочку охмуряет?» — подумал я и вежливо «постучался»:

— Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? — и отодвинул полог в проходе.

«Ба! Вот это да!» К моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серега скорчил недовольную мину:

— Товарищ старший лейтенант, обождите, пока я закончу… И вообще — я сегодня только по записи принимаю.

— А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди? За наличные?

Сергей хитро подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:

— Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, — и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, при чем тут он.

— Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, — шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт — все-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Сереже поболтать.

У Казачины меня тоже ждал облом — Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:

— Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется — глазам моим писец придет.

Дед Никто кивнул в ответ с очень серьезным видом и еще крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик. Надо сказать, что за последнюю неделю «наши» окруженцы уже малость пообвыкли и иной раз сами вставляли в разговор некоторые нехарактерные для этого времени словечки и обороты.

Я тихонечко закрыл полог и потопал себе восвояси. «Вот, что за черт! Даже поговорить не с кем!» — подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах еще не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это все-таки последствия утреннего нервного срыва. Видно, действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня у меня — выходной!» — постановил я и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залег на матрас», то есть удобно устроился под тентом, натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невеселые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…». Или о том, что наши булавочные уколы по большому счету ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.