«Если», 2002 № 08 - Журнал «Если»

— Я способен видеть вас. Я могу наблюдать вашу… вашу ауру и я способен видеть, как вы обмениваетесь с кем-то еще. Но сам я не могу.

Она поглядела на него странным взглядом, и по ее лицу было видно, что в голову ей пришла совсем новая мысль.

— Ты можешь меня видеть? Каким образом?

Он пожал плечами.

— Разве не все видят? Это же очевидно. То, как вы движетесь, то, как вы… выглядите. Ваша индивидуальность… Не знаю, как объяснить.

Она повернула к воспитаннику тыльную сторону ладони.

— Ты говоришь про мой имплант ОЛ?

— Мне вообще не надо на них смотреть. И я не понимаю, почему им придают такое значение.

Старуха встала, потянулась, разминая напряженные плечи и спину, потом коснулась головы Дарагона.

— Я уже подозревала это. — Ее пальцы дрожали. — Подожди здесь, дитя. Не знаю, смогу ли я сегодня сделать для тебя что-нибудь еще.

Оставив его медитировать в тренировочной комнате, Мягкая Скала вышла за дверь широким шагом, шурша голубым одеянием, уже сосредоточившись на эксперименте, на проверке. Первым, кого она увидела, был угрюмый Гикори, трудившийся в саду-огороде. Он потел под рассеянными солнечными лучами, разбивая землю мотыгой, а потом опирался на истертый деревянный черенок, чтобы перевести дух. Он нагнулся и снял с помидорного куста жирную зеленую рогатую гусеницу.

Когда Мягкая Скала приблизилась, Гикори поднес гусеницу к глазам, внимательно осмотрел, а потом двумя пальцами раздавил ее голову.

— Все должны удобрять землю, — сказал он, бросил мертвую гусеницу на грядку и вытер пальцы о грудь своей охристой рабочей робы.

— Поменяйся со мной, — без предисловий сказала Мягкая Скала. Расщепленцы иногда устраивали перепрыг между собой, если того требовала необходимость, но предпочитали оставаться в телах-приютах.

Гикори заморгал, словно оскорбившись.

— Мне кажется, сейчас не время и не место…

— Это решать мне, — резко перебила она. — Мне требуется твое тело. — Она забрала у него мотыгу. — К тому же тебе будет легче работать моими отдохнувшими мышцами.

Со вздохом Гикори прикоснулся к ней, и они обменялись, не синхронизируя свои ОЛ.

— Я скоро вернусь.

Гикори был, казалось, в полной растерянности, но Мягкая Скала удалилась быстрым шагом. И вернулась в тренировочную комнату. Теперь от нее разило потом, землей и солнечным теплом. Ее мужские мышцы ныли от усталости, а не от возраста, и зрение Гикори оказалось более острым, чем у старухи.

Когда она вернулась, Дарагон оглядел худую фигуру монаха. Ворчливый голос Гикори произнес:

— Мягкая Скала попросила меня потренироваться с тобой.

— Но… Мягкая Скала — это же вы? — Дарагон недоуменно нахмурился. — Вы хотите провести меня?

— Нет, дитя, — ответила она.

Так, значит, правда, что он обладает особой, чрезвычайно редкой способностью. Дарагону недоставало чего-то очень важного, зато в нем было нечто совсем другое, не менее ценное. И совершенно непредвиденное.

— Я просто проверяла тебя.

Этот юноша никогда не сможет меняться телами, как другие, но его особое внутреннее зрение компенсирует этот недостаток. И есть люди, которые пойдут на что угодно, лишь бы получить доступ к тому, что может Дарагон. На что угодно.

— На сегодня достаточно, дитя. Пойди в огород, помоги Гикори. Не сомневаюсь, он найдет для тебя больше полезных занятий, чем я. А мне надо поговорить с Тополиным Пухом.

Чувствуя себя так, словно она потерпела неудачу в обучении своего подопечного, — обучении, которому посвятила жизнь, — Мягкая Скала, понурив голову, побрела по коридору, чтобы встретиться с администратором Опадающих Листьев. Быть может, расщепленцам удастся использовать ее открытие для спасения монастыря.

После этого Тереза несколько ночей провела с Дарагоном. Он цеплялся за нее даже после того, как они обретали друг друга, нежно занимаясь любовью. Хотя Дарагон не мог ей этого объяснить, но теперь она была нужна ему, как никогда прежде.

Что-то было не так, с ним вот-вот должно было произойти нечто, и его терзал ужас. Мягкая Скала отказалась что-либо ему объяснить. И казалась испуганной не меньше, чем он, только по-другому.

Тереза чувствовала их общий пряный запах, ощущала прикосновение его мягкой кожи. Приподняв руку, она натянула одеяло ему на плечи. Дарагон не спал, хотя и хранил молчание. Она поглядела на него. Из тени ей навстречу блеснули его глаза, полные напряжения, словно он пытался тренировать свое сознание, пытался обменяться с ней.

Но Тереза ничего не почувствовала, не ощутила соприкосновения с ним.

Дарагон зажмурил глаза, а потом спрятал лицо в ямке у горла Терезы. Она провела пальцами по его темным волосам и крепче прижала к себе.

— Тополиный Пух сказал, что хочет увидеть меня завтра, — наконец пробормотал Дарагон. — С ним будет Мягкая Скала. По-моему, они пригласили кого-то извне.

Тереза нахмурилась.

— Ты говоришь, что это будет твоим испытанием? Они проведут его закрыто, а не в актовом зале?

— Ты же знаешь, испытания я ни за что не выдержу. Не сумею! Я же понятия не имею, как осуществить перепрыг. — Он отодвинулся от нее. — И еще… я думаю, что меня заберут отсюда.

Тереза снова притянула его к себе, стараясь утешить, потому что он был ей дорог. Они и прежде занимались любовью, но этот раз был для него особенным, почти исполненным отчаяния. Хотя он был рядом с ней на протяжении всей их жизни, Дарагон во многом оставался для нее тайной.

Тем не менее Тереза ощутила в себе подобие материнского инстинкта. Она не позволяла ему говорить о его страхах, заверяла, что все будет хорошо, шептала ему на ухо бессмысленно-нежные слова. Тереза обнимала его, но Дарагон всю ночь не смыкал глаз. И она тоже.

Изнывая от тревоги, Дарагон ждал в кабинете администратора. Мягкая Скала стояла рядом с ним, безмолвно предлагая поддержку и утешение. Тополиный Пух нетерпеливо расхаживал позади своего резного письменного стола.

Дарагон не знал, чего ему ждать. И из-за этого чувствовал себя особенно плохо. Но он пытался не вешать носа, не поддаваться страху.

— Не тревожься, дитя, — сказала Мягкая Скала. — У тебя все получится прекрасно, — но ее тон, казалось, опровергал эти слова.

Прежде чем Дарагон успел набраться храбрости и задать вопрос, он услышал приближающиеся по коридору шаги, шуршание сандалий и одеяния, четкую дробь каблуков. Монах низшего ранга, красный, робеющий, ввел в кабинет Тополиного Пуха двоих бирюлек — инспектора и сержанта. Оба были в щегольской форме, но с разными знаками различия. Их облик дышал компетентностью и уверенностью.