СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Освободившийся Пафря обрушился на них похлопыванием по плечам, полноводным голосом и кучей баек. Одна из них была о том, как он только сегодня утром отобрал зажигалку у одного иностранца, который оказался курильщиком. Ладно бы еще на Земле, но под марсианским куполом даже электромобили и двигатели внутреннего сгорания старались не использовать из соображений перестраховки, а тут надо же – пламя! Антарес напрягся:

— Курильщик – это же, считай, наркоман. Он тебе не разведет тут огонь от контактов? Или химией?

— Да не, — добродушно потянул Пафря, — я ему объяснил.

— Трением разве что… — уточнил Молотофф.

— Откуда пенки? — спросил Ка.

— Он не знает устройство собственной зажигалки. В умении воспринимать вещи безоценочно эти двое явно нашли друг друга.

— А кстати, да! — развеселился Пафря. — Чудной такой! Зато когда Трин брякнула, что он неполноценный, он развопился и убежал..

— Черт, — сморщился Антарес. — Черт! Я даже знаю куда он убежал. Пафря радостно и необидно расхохотался.

— Да, старик, с твоим чудаком не заскучаешь!

— Чего это он мой? Он твой, — открестился Антарес.

— Ладно, не бери в голову. Главное, Марс – наш, а насчет остального – видали мы чертей и порогатей. Ты только не пропадай. А то тебя не видно совсем, ты прячешься что ли? Про тебя, кстати, уже один дедусь расспрашивал.

— Какой дедусь?

— А фиг знает. Такой, пиратской наружности, доебистый страшно.

— И что ты ему сказал?

— Я тебя не выдал. — Пафря изобразил мимикой остроту момента.

Антарес, уже стоя на пороге, сцепил руки над головой, изображая рукопожатие. Они вышли в коридор.

— Так, я к тебе не пойду.

— Ладно, тогда я к тебе пойду, — пожал плечами Ка.

По сравнению с каютой Ка у Антареса был бардак. На выдвинутой койке – красная куртка, желтый цилиндр дезодоранта, старомодная электронная книга и плед, на проходе – звездно-полосатая сумка в продетым через ручки ремнем безопасности. К стене прилеплены магнитами распечатка таблицы свойств горных пород, потрепанный снимок Манчука, гравюра с носатым стариком в мантии и подписью: «С любовью, Эразм».

Ка сразу заскочил с ногами на койку, сел в своей обычной манере и уставился в мини-ПК.

— Выложил? — Антарес скинул куртку на пол и сел рядом.

— Отправляется. Давай хоть сами посмотрим.

Они почти прильнули носами к экранчику, но скоро Антарес отодвинулся, пересел на пол. На вопросительный взгляд скорчил гримасу.

— У меня ощущение, что я смотрю в мышиную задницу.

— Пошли к большому экрану.

— Не хочу.

— Ты теперь всю жизнь собираешься тут просидеть? И что там за дед тебя ищет?

— Понятия не имею. Ка вывел список пассажиров на экран.

— Блин, тут возраст не указан в таблице.

— Иначе он бы меня давно нашел. Глянь в специализации, нет ли там чего зверского.

— Геологи разве что. Их до черта.

— А про Джанеллу там что-нибудь есть?

— А как же. Целая монография.

— Он всем интересуется, но никогда не переспрашивает значения незнакомых слов, ты замечал?

— По контексту догадывается. Если не понимает контекст, то переспрашивает, я уже проверял, — Ка улыбнулся. — Не хочет выглядеть идиотом, он же телевизионщик. А ты параноик.

— Как вы познакомились?

— Как ты познакомился с Пафрей?

— Нашел ошибку у него в проекте. Твоя очередь.

— Он сказал, что с помощью анализатора правительство будет за мной следить. Я чуть в осадок не выпал. Как смог, побежал за тобой. Я думал, тебе интересно будет. Антарес растерялся и немного смутился.

— Ок, что ты ему ответил?

— Сказал, что я не против, только это никому не нужно, политику делают массы. — Ка потянулся и начал делать стойку, медленно, чтобы увеличить нагрузку. — Следить за отдельным человеком имеет смысл, когда у него особые знания и ресурсы, а у нас всего поровну. Наши индивидуальные особенности для политики не важны.

— А ты ничего, соображаешь. Если не важны, чего тогда выглядишь, как…

— Как?

Это был с небольшими оговорками типичный портрет поколения. Или правильнее сказать, образцовый в своей типичности? Гладкое правильное лицо без бровей и ресниц; школьные штаны, навроде шаровар с карманами, скрывающие фигуру, физкультурная майка. Матовые линзы-читалки, глушащие свечение и делающие ярким текст. Микрочип в ухе. Ни одной своей вещи. Из индивидуального только символика на линзах да геометрический узор-татуировка на веках, коричневый на золотистой от загара коже. Тоже в сущности типовые. Антарес пожал плечами:

— Как клоун, который думает, что обезличиванием приблизит становление формации.

Ка попрыгал пальцах одной руки, упал, демонстрируя безупречную самостраховку на узком пространстве койки.

— Волосы – это атавизм, — сказал он благодушно.

— Это Джанелла – атавизм. А ты с ним носишься.

— Мне интересно. Ты-то уже проходил, а я нет.

— Нечего было школу бросать… Надо же, демиург хренов! Раньше таких лечили.

— Раньше и таких, как ты, лечили, — интонация подернулась ледком. Антарес обиженно захлопал глазами, склонил голову на бок.

— Ладно, лечили так лечили, — с обманчивой покладистостью сказал он. — Я что, спорю. С демиургом будешь сам объясняться.

И демиург не подвел. Он нашел их уже вечером, по пути обогатившись новыми впечатлениями. Оторвав Ка от уроков, сел на откидную седушку и включил камеру.

— Я пообщался с другими колонистами, и у меня есть вопрос. Правда ли, что иностранцев у вас считают неполноценными?

— Ну, в общем, нет, — попытался успокоить его Ка. — Просто иностранцы у нас пользуются тем же объемом прав, что и неполноценные, поэтому их часто объединяют в одну категорию.

Джанелла принялся говорить. Возмутительно. Отвратительно. Над ним смеются.

— В этом нет ничего обидного, — возразил Ка. — Кто над вами смеется?

— Не совсем смеются, но я же вижу. Ко мне относятся не так. Не как обычно. Нет, вы воспринимаете меня нормально, но другие… Сегодня утром я рассказывал историю моей семьи, — я наполовину еврей, мои предки в прошлом веке пострадали от тоталитаризма, — и ваши взрослые товарищи реагировали, как будто я сказал что-то смешное. — Джанелла метнул яростный взгляд на Антареса, который тоже начал воспринимать мир слишком позитивно.

— Это потому что вы сказали, что вы наполовину еврей, — вежливо пояснил Ка.

— Почему я не могу быть наполовину еврей?

— Это звучит так, как будто вы ищете других представителей этой национальности. Или хотите, чтобы о вас судили по их поступкам, а о них – по вашим. У нас не говорят такие вещи.

— Но это не запрещено? — уточнил Джанелла.

— Нет, у нас, можно сказать, ничего не запрещено. Просто люди могут плохо о вас подумать. Честно говоря, по-моему, этому придается слишком много значения. — Ка помрачнел и отвернулся.

— У иностранцев и неполноценных схожий уровень развития: и те, и другие изучали только докоммунистическую реальность. Одинаковые права – уже следствие, — мягко подлил масла в огонь Антарес.

— При чем тут развитие?

— Неполноценные – сокращение от умственно-неполноценных.

— Это восходит к нашей истории, — быстро вмешался Ка. — Когда подростки стали бороться за самостоятельность, один известный идеолог написал на своей странице, что умственно-неполноценных нельзя подпускать к принятию решений. И с тех пор подростки стали называть себя умственно-неполноценными. Это было неоднородное, но очень сильное движение с радикальной программой, потому что для нас тогда было много запретов. Потом оно победило. Так мы получили свободу передвижения, отмену опекунства, право на информацию, право на секс, право совещательного голоса… И когда в 2055 году приняли новую Конституцию, понятие «неполноценные» уже стало официальным.

— Все равно это звучит оскорбительно.

— Нет, это звучит замечательно, — сказал Ка, повеселев. — Честно говоря, я вообще не понимаю, как мои ровесники раньше жили.

Он с любопытством посмотрел на Антареса, который не только воспитывался при старой системе, но и вполне мог быть в числе тех, кто спровадил ее в последний путь. Но выяснять не стал, вместо этого насел с расспросами на Джанеллу.

Антарес уже начал привыкать к их беседам. Пока Ка общался, он успел выцедить из заварочной машины полный обед и съел его под пролистывание мемуаров Шпеера.

— …В прошлый раз вы сказали, что у вас в стране нет фамилий, но среди экипажа есть Молотофф, это ведь фамилия? — спросил Джанелла.

— Скорее популярная раньше на Западе зажигательная смесь, названная в честь сталинского наркома иностранных дел, — невозмутимо пояснил Ка. — Он взял себе этот псевдоним из романа русского писателя Помяловского. Интересно, что когда он придумывал фамилию своему герою, символа «серп и молот» еще не существовало, и Помяловский выбрал молот просто как орудие, указывающее на пролетарское происхождение.