Фактотум - Чарльз Буковски

На обеденный перерыв у нас был ровно час. Я старался есть побыстрее. Моя смена начиналась ночью и заканчивалась рано утром. Я совершенно выматывался, у меня все болело, и я забирался в свое потайное убежище, чтобы хотя бы немного передохнуть. Я ложился на пол, на спину, и смотрел вверх — туда, где висели велосипеды, расположенные ровными, словно выстроенными по линейке рядами. Изогнутые рули, серебристые спицы, обода колес, черные резиновые покрышки, сверкающая краска — все в идеальном порядке. Это было великолепное зрелище, правильное и упорядоченное: пятьсот или даже шестьсот велосипедов у меня над головой, каждый — на своем месте. Все это было исполнено смысла. Я смотрел вверх и знал, что у меня есть еще сорок пять минут отдыха под этим раскидистым велосипедным деревом.

Но я знал и другое: если я упаду туда, вверх, в этот поток сверкающих новеньких велосипедов, мне уже никогда не выплыть. Я потеряюсь в нем навсегда. Так что я просто лежал и проникался покоем, который дарили мне спицы, колеса и разноцветные краски рам.

Человеку, который страдает похмельем, категорически противопоказано лежать на спине и смотреть вверх на крышу огромного склада. Деревянные балки в конечном итоге тебя достанут. Деревянные балки и застекленная крыша: мелкая проволочная сетка, впаянная в стекло, напоминает о зарешеченных окнах тюремных камер. И еще — тяжесть в глазах, и отчаянное желание выпить, пусть всего одну рюмочку, и звуки шагов… это люди ходят туда-сюда, ты их слышишь и знаешь, что твой час, отведенный на отдых, подходит к концу, и тебе надо как-то заставить себя подняться, тебе надо двигаться, надо ходить, заполнять бланки, комплектовать заказы…

Глава 37

Она была секретаршей директора. Ее звали Кармен — но, несмотря на испанское имя, она была блондинкой, густо красила губы и носила обтягивающие вязаные платья, высокие каблуки-шпильки, нейлоновые чулки и пояс с подвязками. Но, Господи, как она двигалась, как подрагивала и потряхивала всем, чем только можно подрагивать и потряхивать! Как она вся колыхалась, когда заходила на склад передать распоряжения начальства! И все парни бросали работу и таращились на нее, на ее упругую задницу под вязаным платьем, на ее бедра и ноги. Я никогда не был дамским угодником. Я не умею ухаживать. Для того чтобы ухаживать за женщиной, нужно уметь говорить красиво.

А у меня это не получается. Но Кармен все же меня дожала, и я затащил ее в товарный вагон, который мы разгружали в дальнем конце склада, и оприходовал ее стоя. Было приятно. Хорошо и тепло. Я думал про синее небо и огромные чистые пляжи. И все же мне было немного грустно. Это был просто секс при полном отсутствии каких бы то ни было человеческих чувств, а я никогда этого не понимал и не знал, что с этим делать. Я задрал ее вязаное платье и наяривал ее стоя, а потом все-таки вжался губами в ее рот, густо измазанный алой помадой, и кончил между двумя неоткрытыми коробками с какими-то деталями, и в воздухе носились крупинки сажи, а Кармен прижималась спиной к грязной дощатой стене товарного вагона в милосердной кромешной тьме.

Глава 38

Мы работали и кладовщиками, и комплектовщиками, и упаковщиками, и грузчиками. Мы принимали и формировали заказы, проверяли комплектацию, упаковывали и передавали в службу доставки. Начальство только отслеживало ошибки. Поскольку каждый из нас работал с заказом от начала до конца, мы отвечали за каждый из своих заказов, и у нас просто не было возможности перевести стрелки и свалить ответственность на кого-то другого. Три-четыре запоротых заказа — и тебя увольняли.

Отъявленные лодыри и лентяи, мы работали, зная, что наши дни сочтены. Поэтому мы не особенно напрягались — просто ждали, когда начальство поймет, какие мы никудышные работники. А пока этого не случилось, мы старались как-то уживаться с системой, честно, пусть и кое-как отрабатывали свои смены и вместе пили по вечерам.

Нас было трое. Я. Парень по имени Гектор Гонзальвес — высокий, сутулый, спокойный, как слон. У него была симпатичная жена-мексиканочка, с которой он жил на огромной двуспальной кровати в съемной комнате на Хилл-стрит. Я это знаю, потому что однажды вечером Гектор позвал меня в гости, и мы пили пиво, и я до смерти перепугал его жену. Мы ввалились к нему после пьяного вечера в баре, и я сразу, как только вошел, вытащил Гекторову жену из кровати и полез к ней целоваться. На глазах у Гектора. Если бы он полез в драку, я бы, наверное, с ним справился. Главное было бы следить за ним, чтобы не напороться на нож. В конце концов я извинился перед ними обоими — за то, что был такой мерзкой скотиной. Я вполне понимал Гекторову жену и не винил ее в том, что она не прониклась ко мне теплотой и участием. Больше я к ним не ходил.

Третьим был Алабам, мелкий воришка. Он потихонечку тырил с работы зеркала заднего вида, болты и шурупы, отвертки, лампочки, отражатели, гудки, батарейки. Он крал женские трусики и постельное белье, вывешенное на просушку. Он крал коврики из коридоров. Ходил по рынкам, покупал мешок картошки, а вместе с картошкой приносил домой отборнейшие куски мяса, ветчину, банки с анчоусами. Его звали Джордж Феллоуз. У него была мерзкая привычка: когда мы вместе пили, он дожидался, пока я не упьюсь до состояния полной беспомощности, а потом пытался лезть в драку. Ему очень хотелось меня избить, но он был щуплым и слабым и к тому же законченным трусом. Как бы я ни был пьян, я всегда умудрялся пару раз сунуть ему кулаком в живот, а потом — в рыло, так что он летел кубарем вниз по лестнице, как правило, с какой-нибудь украденной штукой в кармане: с моей мочалкой для мытья посуды, консервным ножом, будильником, ручкой, баночкой молотого перца или, может быть, с ножницами.

Директор велосипедного склада, мистер Хансен, хмурый, угрюмый мужик с перманентно красным лицом, постоянно сосал «клоретки», чтобы отбить запах виски, и поэтому язык у него был зеленым. Как-то раз мистер Хансен вызвал меня к себе в кабинет.

— Слушай, Генри, эти двое твоих напарников, они ведь тупые как пробки, да?

— Да нет, нормальные ребята.

— И особенно Гектор… он точно тупой. Нет, то есть Гектор нормальный парень, просто я тут подумал… как ты считаешь, он вообще может справляться с такой работой?

— У него все получается.

— Ты отвечаешь?

— Конечно.

— И этот Алабам. Тот еще прощелыга. Глазки, как у хорька. Наверняка он ворует. Крадет по шесть дюжин педалей в месяц. А ты как думаешь?

— Я думаю, вы ошибаетесь. Я ни разу не видел, чтобы он что-то взял.

— Чинаски?

— Да, сэр?

— Я поднимаю тебе зарплату. На десять долларов в неделю.

— Спасибо, сэр.

Мы пожали друг другу руки. Вот тогда я и понял, что мистер Хансен был в сговоре с Алабамом, который явно делился с ним прибылью.

Глава 39

Джан потрясающе трахалась. У нее было двое детей, но при этом она потрясающе трахалась. Просто божественно. Мы познакомились у киоска с едой — я собирался потратить последние пятьдесят центов на жирный засаленный гамбургер — и разговорились. Она купила мне пива, оставила свой телефонный номер, и через три дня я переехал к ней жить.

У нее была плотная тугая шахна, и она принимала в себя мой член, как будто это был нож убийцы. Эта женщина напоминала мне молочного поросенка. Но при этом она была злая, как сто чертей, и мне представлялось, что с каждым толчком, вбиваемым мной в ее плотную щелку, я хоть немного мщу ей за ее вздорный нрав и сварливый характер. Ей удалили один яичник, и она утверждала, что не может забеременеть. Для женщины только с одним яичником она была на удивление хороша и заводилась на раз.

Джан была очень похожа на Лору — только стройнее и симпатичнее, с голубыми глазами и светлыми волосами до плеч. У нее было странное свойство: больше всего она возбуждалась по утрам, в состоянии тяжких похмелий. Тут мы с ней не совпадали. Мои собственные утренние бодуны мало способствовали эротическому возбуждению. Я — ночной человек. Но по ночам Джан обычно орала и швыряла в меня самые разные предметы: телефоны, телефонные книги, бутылки, стаканы (пустые и полные), радиоприемники, сумки, гитары, пепельницы, словари, сломанные ремешки от часов, будильники… Она была странная. Очень странная женщина. Но я всегда был уверен, что утром ей страшно захочется трахаться. А мне надо было идти на работу.

Вот пример нашего типичного утра. Я взгромождаюсь на Джан и тревожно поглядываю на часы, меня подташнивает, мне плохо, но я пытаюсь это скрывать. Потом я раскачиваюсь, возбуждаюсь, кончаю, слезаю с Джан.

— Ну вот, — говорю. — Мне пора. Я и так уже опоздал на пятнадцать минут.

Джан, счастливая, как птичка весенним утром, несется в ванную, подмывается, умывается, писает, проверяет, не надо ли побрить подмышки, смотрится в зеркало — ее больше тревожит не смерть, а приметы возраста, — потом возвращается в спальню и снова ложится в постель. Я тем временем натягиваю свои старые грязные трусы под грохот уличного движения на Третьей улице.