Мир Реки: Темные замыслы - Филип Фармер

Лев Руах, глаза которого раскрывались все шире, пока Фрайгейт болтал, воскликнул:

— Вы — Бёртон, путешественник и лингвист? Тот, что открыл озеро Танганьика? Тот, что совершил паломничество в Мекку, одевшись, как мусульманин? Переводчик «Тысячи и одной ночи»?

— Лгать не хочу и незачем. Да, это я.

Лев Руах плюнул на Бёртона, но его слюну отнесло в сторону ветром.

— Сукин вы сын! — прокричал он. — Вшивый нацистский ублюдок! Читал я про вас! Какой выдающийся человек, можно себе представить! Только вы были антисемитом!

Глава 7

Бёртон был потрясен. Он сказал:

— Этот беспочвенный и злобный слух распространяли мои враги. Но всякий, кто был знаком с фактами и со мной, знал, как все обстоит на самом деле. А теперь, я думаю, вам следовало бы…

— А что, не вы написали «Евреи, цыгане и ислам»? — скорчив гримасу, вопросил Руах.

— Я, — ответил Бёртон. Лицо его зарделось, и, опустив голову, он заметил, что все тело покраснело. — А теперь, я думаю, как я собирался сказать, пока вы не прервали меня, вам лучше уйти. Если бы положение дел было обычным, я бы вас уже держал за глотку. Человеку, который так разговаривает со мной, приходится держать ответ за свои слова и защищать их поступками. Но положение необычное, и вы, вероятно, переволновались. Не знаю. Но если вы немедленно не извинитесь или не уйдете, я сейчас же превращу вас в следующий труп.

Руах сжал кулаки и гневно глянул на Бёртона, потом развернулся и зашагал прочь.

— Что такое нацист? — спросил Бёртон у Фрайгейта. Американец постарался объяснить как можно более доходчиво.

— Много мне нужно узнать обо всем, что произошло после того, как я умер, — сказал Бёртон. — Этот человек ошибся на мой счет. Никакой я не нацист. И вы говорите, что Англия стала державой второго сорта? Всего через пятьдесят лет после моей смерти? Верится с трудом.

— С какой стати я бы стал вас обманывать? — возразил Фрайгейт. — Только не стоит так огорчаться. К концу двадцатого века она снова воспрянула, и самым любопытным образом, хотя было уже слишком поздно…

Слушая янки, Бёртон чувствовал гордость за свою родину. Хотя при жизни Англия относилась к нему более чем небрежно и хотя ему всегда хотелось поскорее смыться с родного острова, как только он туда попадал, он стал бы сражаться за родину насмерть. И еще он был предан королеве.

Неожиданно он спросил:

— Если вы догадались, кто я такой, почему молчали?

— Хотел удостовериться. И потом, у нас было не так много времени для светского общения, — пояснил Фрайгейт, — Да и для всякого другого тоже, — добавил он, искоса поглядывая на чудесную фигуру Алисы Харгривз.

— Про нее я тоже знаю, — сказал он. — Если она та женщина, за которую я ее принимаю.

— Я ее совсем не знаю, — отозвался Бёртон и остановился. Они поднялись по склону первого холма и оказались на его вершине. Тело положили на землю под высоченной красной сосной.

Казз, зажав в ручище сланцевый ножик, тут же уселся на корточки около трупа. Задрав голову к небу, он выговорил несколько фраз, которые, скорее всего, представляли собой ритуальную песнь. А потом, пока остальные не успели и ртов раскрыть, он разрезал тело и вытащил печень.

Многие в ужасе закричали. Бёртон хмыкнул. Монат не сводил с Казза глаз.

Громадные зубищи Казза впились в кровоточащий орган и оторвали от него здоровенный кусок. Массивные челюсти неандертальца задвигались, пережевывая лакомство. Он полуприкрыл глаза от восторга. Бёртон подошел к нему и протянул руку, намереваясь этим выразить протест. Казз осклабился, отрезал кусок и протянул Бёртону. Он не на шутку удивился, когда тот отказался.

— Каннибал! — воскликнула Алиса Харгривз. — О боже, кровожадный, дурно пахнущий каннибал! И это — обещанная загробная жизнь!

— Он ничуть не хуже наших предков, — сказал Бёртон. Сам он уже оправился от потрясения и даже наслаждался — немножко — реакцией остальных. — В местах, где, похоже, с едой дела обстоят плоховато, его действия на редкость практичны. Ну а наша задача схоронить труп, не располагая нужными инструментами для того, чтобы копать землю, разрешена. И потом, если мы ошиблись насчет того, что наши контейнеры — это источник питания, мы вскоре последуем примеру Казза!

— Никогда! — выкрикнула Алиса. — Лучше я умру!

— Вот именно, — подтвердил Бёртон холодно. — Предлагаю отойти и дать ему поесть. Мне это зрелище аппетита не прибавляет, и я нахожу его таким же тошнотворным, как трапезы янки на фронтире[7]. Или провинциальных прелатов[8], — добавил он, чтобы немного утешить Алису.

Они отошли подальше от Казза, за одно из гигантских сучковатых деревьев. Алиса сказала:

— Не желаю находиться рядом с ним. Он животное, мерзость! И я ни секунды не буду чувствовать себя спокойно, если он будет рядом!

— Вы просили защиты, — сказал Бёртон. — И я предоставлю вам ее, пока вы будете членом этой группы. Но вам также придется соглашаться с моими решениями. Одно из них таково: обезьяночеловек остается с нами. Мы нуждаемся в его силе и умениях, которые представляются мне весьма соответствующими этому миру. Мы стали примитивными, стало быть, можем поучиться у примитивного человека. Он остается.

Алиса обвела остальных умоляющим взглядом, не говоря ни слова. Монат нахмурился. Фрайгейт пожал плечами и сказал:

— Миссис Харгривз, если только можете, забудьте о своих нравах, о своих убеждениях. Мы находимся не в замечательном первоклассном викторианском раю. Да и вообще ни в каком не в раю — из тех, о которых когда-то мечтали. Вы не можете здесь думать и вести себя так, как на Земле. Во-первых, вы жили в обществе, где женщины с головы до ног закрывали себя тяжелыми платьями и вид обнаженной женской коленки представлял собой волнующее сексуальное событие. Тем не менее вы, похоже, не слишком страдаете от того, что обнажены. Вы так уравновешенны и горды, словно на вас монашеский балахон.

— Я от этого не в восторге, — возразила Алиса. — Но чего мне стыдиться? Там, где наги все, нагих нет. Ничего не поделаешь, верно? И если бы какой-нибудь ангел явился и предложил мне одежду, я бы не стала ее надевать. Тогда я стала бы непохожей на остальных. И потом, у меня хорошая фигура. Не будь это так, я бы больше страдала.

Мужчины рассмеялись, и Фрайгейт сказал:

— Вы просто сказочны, Алиса. Совершенно сказочны. Можно, я буду звать вас Алисой? Миссис Харгривз — это как-то чересчур официально, когда говоришь с обнаженной женщиной.

Она ничего не ответила — отошла прочь и исчезла за большим деревом. Бёртон сказал: