На школьном дворе. Приключение не удалось - Юрий Сотник

Автомобилей в Иленске было очень мало и дорожные инциденты случались чрезвычайно редко. На место происшествия прибыла целая группа сотрудников милиции. Один фотографировал грузовик, все еще стоявший передним колесом на тротуаре, двое других измеряли тормозной путь машины и путь, проделанный упряжкой от ворот и обратно. Руководил расследованием молодой, с виду очень хладнокровный лейтенант, которому льстило внимание зрителей, сбежавшихся со всей улицы на истошный собачий лай.

У Топа было порвано ухо, по всем четырем лапам текла кровь, пострадала и шея, но, к удивлению местного ветеринара, он быстро оправился от этих ран.

Чебоксаровым пришлось уплатить солидный штраф, да еще компенсацию за разбитую фару и смятое крыло. Об очередном похождении Чебоксарова из милиции сообщили, конечно, в школу.

Бурундук еще поговорил с Юрой о разных мелких спектаклях, которые тот устраивал в классе, в школьном коридоре или просто на улице. Потом он спросил:

— Ну, а как твои родители ко всему этому относятся?

Юра пожал плечами.

— Отрицательно, конечно.

Он не знал, что его родители ведут себя по-разному дома и в школе. Дома они отчитывали Юру, случалось, целыми днями не разговаривали с ним, а когда их приглашали в школу для беседы с классным руководителем или директором, они во многом винили эту самую школу, говоря, что здесь скучно проводятся уроки, запущена внеклассная работа, в том числе пионерская и кружковая. Все это старшие Чебоксаровы говорили со слов Юры и его одноклассников; такое поведение родителей, конечно, раздражало директора и педагогов. Они жаловались на Чебоксаровых заведующему роно Ивану Карповичу, а Чебоксаровы жаловались ему же на школу. Наконец это Лыкову надоело, и он предложил перевести Юру к Бурундуку, сказав, что сам определил к нему свою дочку, и пообещав, что по окончании восьмилетки у Бурундука перевоспитавшийся Юра снова будет переведен в десятилетку в девятый класс.

Глава XIII

Данила Акимович всю свою жизнь занимался воспитанием детей, а вот перевоспитывать кого-либо ни ему, ни его педагогам не приходилось. В школе случались драки, иногда звенели оконные стекла, разбитые мячом, время от времени учителя притаскивали к директору какого-нибудь мальчишку, который мяукал на уроке или стрелял из резинки бумажкой по затылкам впереди сидящих, иногда из туалета извлекали начинающих курильщиков, но никто из тех, кого Данила Акимович в глаза называл хулиганом, в милицию не угодил. Может быть, Бурундуку просто везло, а может быть, и правда, «микроклимат» в его школе был такой, что «трудные» подростки там не заводились.

Теперь Даниле Акимовичу поручили именно перевоспитывать парня, да еще такого, о котором слава шла по всему городу.

…Когда Юра закончил рассказ про Топа, Данила Акимович помолчал, постукивая пальцами по столу, потом спросил:

— Дерешься?

— Бывает. Но первым не лезу.

— Так-так! Первым не лезешь. — Данила Акимович снова умолк и молчал на этот раз довольно долго. В его голове зародился один педагогический прием, но этот прием даже ему, проведшему операцию «Капроновый чулок», показался слишком уж оригинальным. Но тут он подумал, что в педагогике стандартных приемов быть не может, и решил попробовать.

— Ну… Хочешь, давай займемся психоанализом, — предложил он.

— Это как? — спросил Юра.

— Ты знаешь, что такое психоанализ?

— Ну… Приблизительно.

— Так вот давай вместе с тобой проанализируем: какие, так сказать, психологические мотивы побудили тебя совершить все вот эти поступки. Бурундук постукал ногтем указательного пальца по лежащей перед ним папке. — Ну как: давай?

— Давайте, — чуть улыбнувшись, согласился Юра. Перелистывая бумаги в папке, Данила Акимович медленно заговорил:

— Судя по этим документам да по тому, что ты сам рассказал, ты человек незлой, в твоих деяниях злого умысла нет, за исключением случая с девчонками, которых ты косами связал. Теперь вот давай подумаем вместе: что тебя заставило явиться на урок в виде негра, что тебя заставило медведя в санки запрячь, хотя ты знал, что он к этому не приучен. Вот подумай: что?

Юра опять пожал плечами.

— Ну… интересно было посмотреть, что получится. Данила Акимович смотрел на Юру с такой довольной улыбкой, с какой любитель шахмат объявляет противнику мат, которого тот не ожидал.

— Вот тут, брат мой, ты и попался! Ты сейчас занимаешься не самоанализом, а самообманом. Сам того не сознавая, пытаешься обмануть и меня и самого себя. Так я говорю или нет?

— А почему вы так думаете?

— Вот почему. Передо мной ведь фактики, — Бурундук опять постучал по папке, — и твои собственные показания. Вот, например, такой вопрос: почему ты, еще не испытав своих водных лыж, собрал такую большую толпу народа, чтобы на тебя любовались. А?

Юра промолчал. Он не нашел, что ответить.

— Второй вопрос: зачем ты негром загримировался? Отвечу: да ведь затем, что хотел весь класс поразить — вот, мол, какой удивительный этот Юрка Чебоксаров!

Юра опять промолчал.

— Ас медведем? Тут ты не класс хотел удивить, не школу, а уже целый город. Чтобы, значит, по городу шла молва: «Вот какой у нас Юрка Чебоксаров живет! На медведях по улицам катается!» — Данила Акимович сделал паузу и понизил голос: — Но только здесь вот какое дело: меня-то ты не удивишь. Ну как ты сможешь меня удивить, если я заранее знаю, что ты из кожи лезешь, чтобы всех удивлять?

Юра опять не ответил. Он улыбался, но улыбка была уже какая-то кривая, деланная.

— Удивлять людей таким способом легче легкого. — Данила Акимович вдруг уставился на Юру своими голубыми глазами и заговорил еще тише: — А вот хочешь, я тебя сейчас переудивлю? Только чтобы это осталось между нами. Обещаешь?

— Обещаю, — тихо ответил Юра, крайне заинтересованный.

— Значит, даешь слово, что все будет между нами?

— Даю! — теперь Юра улыбался уже во весь рот.

— Хорошо! — Данила Акимович поднялся, затем быстро и ловко встал на руки, поднял ноги к потолку и пошел на руках к двери. Там, стоя на одной руке, он другой взялся за ручку, приоткрыл дверь, выглянул в вестибюль, снова прикрыл и пошел на руках обратно к столу, говоря по дороге:

— К сожалению, там кто-то ходит, а то бы я и подальше прогулялся. — Возле своего стола он вернулся в нормальное положение и снова сел в кресло. Лицо его слегка покраснело от прилива крови. — Ну как: удивил я тебя?

— Удивили, — сдержанно смеясь, сказал Юра.

— А я вот думаю, что не удивил, а именно переудивил. Где это ты видел, чтобы директор школы перед учеником на руках ходил?

— Не видел, — весело согласился Юра.

— Вот так-то! А теперь давай проанализируем, для чего я этот фокус проделал и для чего ты своими фокусами занимаешься.

— Давайте, — Юра перестал улыбаться.

— Я перед тобой на руках ходил, имея серьезную цель, педагогическую. Да-да! Не ухмыляйся! Мне важно было показать тебе, что удивить человека какой-нибудь глупостью — легче легкого, главное, чтобы получилось неожиданно. Ну, а ты для чего свои номера откалываешь? Да только для того, чтобы внимание на себя обратить, впечатление произвести.

Юра стал уже совсем серьезным, а Бурундук продолжал:

— Понимаешь, людей можно разделить на тех, кто выпендривается, и на тех, перед кем выпендриваются. Тот, кто выпендривается, может выделывать самые отчаянные трюки, а внутри у него каждая жилка просит об одном: «Ну, граждане, ну, миленькие! Ну обратите на меня внимание, ну посмотрите, какой я оригинальный, какой я отчаянный, как я плюю на всякие там правила поведения!» А тот, перед кем выпендриваются, спокойно смотрит и думает про себя: «Эк его корежит!» Конечно, есть и такие, которые выпендрягой восхищаются, но это ведь самые глупенькие, и их немного.

Слушая Данилу Акимовича, Юра все больше мрачнел, под конец его лицо стало даже сердитым.

В заключение Бурундук сказал;

— Ну… теперь ты знай, что я тебя раскусил и педагогам своим объясню. Чтобы они тебя шибко не наказывали. Имели, так сказать, снисхождение к твоей слабости. А теперь, пока! Разговор наш окончен, всего тебе хорошего!

— До свидания! — глухо ответил Чебоксаров. Он встал и направился к двери, но тут услышал голос Бурундука:

— Да! Юра, погоди минуту! Юра остановился, обернулся.

— Ты, я слышал, стихи пишешь?

— Немножко.

— И, говорят, неплохие. Их даже по местному радио передавали. Вот ты бы и развивал такие свои способности. Вдруг возьмешь да по-настоящему удивишь всю страну: вот, мол, какой в городишке Иленске поэт объявился!

— Попробую, — буркнул Чебоксаров. — До свидания!

Юра ушел. К своим частушкам да шутливым песенкам он относился несерьезно, поэтом себя не считал, а вот слова Бурундука о выпендрягах его сильно задели, и Юра чувствовал неприязнь к Бурундуку. Впрочем, кое-что в директоре его восхищало: а именно то, что этот немолодой, даже с проседью в русых волосах, человек так легко ходит на руках. Вернувшись домой, Юра попытался стать на руки, но тут же упал, хлопнув пятками об пол. Но он тренировался до возвращения с работы родителей и к их приходу смог выдерживать равновесие несколько секунд.