Манипуляция продолжается. Стратегия разрухи - Сергей Кара-Мурза

Уход государства от выполнения сплачивающей функции, ценностный конфликт с большинством населения разрывают узы «горизонтального товарищества» и раскалывают ту моральную общность, которая только и может создать «умную экономику». Это — фундаментальная угроза для хозяйства России.

Глава 5 РЕФОРМА ХОЗЯЙСТВА: ОТХОД ОТ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Одним из главных факторов легитимности экономической системы является восприятие ее в массовом сознании как справедливой. Это грубая оценка в общем, а не в частностях.

Проблема справедливости в нынешнем понимании возникла с появлением государства, когда власть стала осуществлять распределение выгод и тягот в обществе посредством права. Это распределение создавало противоречия и вызывало конфликты, поэтому категория справедливости стала одной из важнейших в политической философии. Первые систематические выводы из опыта и размышлений оставил Аристотель в книгах «Этика» и «Политика». Они касаются причин утраты легитимности и падения государственной власти.

Аристотель формулирует совершенно категорический вывод: «Главной причиной крушения политий и аристократий являются встречающиеся в самом их государственном строе отклонения от справедливости».

Если взглянем под углом зрения Аристотеля на установки государства Российская Федерация, то придется признать, что эти установки нарушают главные аксиомы справедливости, известные уже в Древней Греции. Это и предопределяет ущербность его легитимности.

Вот уже почти 20 лет наша власть утверждает, что главная задача государства — обеспечить экономическую свободу собственников и конкурентоспособность их самой ловкой части (ясно, что все они не могут победить в конкуренции). Напротив, у Аристотеля высшая ценность в праве — не экономическая свобода и не конкурентоспособность, а именно справедливость. Все остальные ценности действуют во благо стране и народу лишь при условии, что не противоречат справедливости. Он отмечал в «Политике»: «Понятие справедливости связано с представлениями о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения».

В конце 80-х годов в нашем обществе созрел и оформился глубокий раскол в представлении о справедливости. При этом расколе население разделилось на большинство (примерно 90 %), которое следовало традиционным взглядам, и радикальное меньшинство, которое эти взгляды отвергало. Большинство, например, считало резкое разделение народа на бедных и богатых несправедливостью, то есть злом. Российская элита, представленная сплоченной интеллектуальной бригадой будущих реформаторов, сделала иной философский выбор. Она приняла неолиберальное представление о справедливости. Исходя из этого, в доктрине реформ было хладнокровно предусмотрено массовое обеднение населения России — бедность рассматривалась не как зло, а как полезный социальный механизм.

Авангард идеологов реформы отвергал само понятие справедливости, прилагаемое к общностям людей — социальную справедливость. В 1992 г. Юлия Латынина свою статью-панегирик рынку назвала «Атавизм социальной справедливости».

С возмущением помянув все известные истории попытки установить справедливый порядок жизни, она привела сентенцию неолибералов: «Среди всех препятствий, стоящих на пути человечества к рынку, главное — то, которое Фридрих Хайек красноречиво назвал атавизмом социальной справедливости» [36].

Вот угроза хозяйству России: в обществе возник и углубляется конфликт ценностей, а возможности диалога практически ликвидированы.

О.С. Пчелинцев пишет в 2003 г.: «Констатируя провал радикальных реформ в первой половине 90-х гг., Ю.В. Яременко задавался вопросом: «Почему мы все же продолжаем жить по тем правилам, которые, как выяснилось, ни к чему хорошему не приводят?» Понятно, что сегодня, когда позади уже не два, а двенадцать лет «реформирования» — и все с тем же успехом, этот вопрос стоит только острее. Конечно, есть объяснение известного философа и социолога А. Панарина, связывающее феномен игнорирования общих интересов с фундаментальным процессом разложения «социального государства» и выхода класса «новых богатых» из национального консенсуса («Новые интернационалы» — Литературная газета, 25–31 декабря 2002 года, № 52). Но мы пока не будем принимать эту крайне пессимистическую точку зрения: ведь это означало бы признать распад самого общества.

Более реалистичным нам представляется объяснение, данное лауреатом Нобелевской премии по экономике Л. Клейном. Он писал, что в России в ходе реформ был проигнорирован целый ряд важнейших условий макроэкономической стабильности:

— справедливое распределение доходов и собственности;

— обеспечение населения основными видами социальных услуг;

— создание необходимой инфраструктуры;

— поддержание высокого уровня занятости.

Причина в том, что реформаторы руководствовались иной системой ценностей» [37].

На мой взгляд, это реалистичное объяснение ничуть не менее пессимистично, чем формулировка А.С. Панарина. Ведь раскол общества без возможности диалога — это и есть «распад самого общества».

Поскольку общество — система динамичная, то представления о справедливости меняются во времени. Значит, общечеловеческих критериев справедливости нет, они исторически и социально обусловлены, конфликты ценностей неизбежны. Но каждая власть должна постоянно нащупывать критический уровень несправедливости в массовом восприятии — ту «красную черту», которую нельзя переходить без недопустимого ущерба для легитимности. Для этого нужны эмпирические исследования. Аристотель пишет, как будто прямо авторам доктрины наших реформ: «Собирающемуся представить надлежащее исследование о наилучшем государственном строе необходимо прежде всего установить, какая жизнь заслуживает наибольшего предпочтения».

В 90-е годы власть в России устроила тип жизни, противный интересам и совести большинства. Это раз за разом показывают исследования и «сигналы», идущие снизу. Население терпит, поскольку не имеет инструментов, чтобы изменить положение без катастрофического столкновения — «крушение нашей политии и аристократии» пока что кажется более страшным злом.

Нас убеждают, что принятые в Российской Федерации законы (в первую очередь, Основной закон) справедливы по определению, уже потому, что они — законы. Это довод негодный, легальность законов и их справедливость — разные категории. От того, что депутаты от «Единой России» проголосовали за реформу ЖКХ, этот закон не становится справедливым. Аристотель предупреждает: «Законы в той же мере, что и виды государственного устройства, могут быть плохими или хорошими, основанными или не основанными на справедливости».

В 90-е годы в России были установлены законы и общий порядок, при которых возникла дикая, незнакомая нам раньше коррупция. Несмотря на фарисейские декларации, эти законы и порядок сохраняются и поныне. Аристотель предупреждал, что одна из первых обязанностей справедливого правителя — «посредством законов и остального распорядка устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться».

Перенесемся в наше время. Какие идеи определяют сегодня представления о справедливости в «социально мыслящей» части западного общества, исключая радикальные фланги правых и левых? Каков вектор мысли просвещенной части западного среднего класса, за которым якобы повели нас реформаторы? С первого взгляда видно, что этот вектор совершенно не совпадает с курсом российских реформ. Этот курс, заданный у нас в 90-е годы, поражает своей принципиальной несправедливостью. Наша низовая культура пока что смягчает эту несправедливость, но потенциал разлитых в обществе доброты и сострадания быстро иссякает.

В последние 30 лет рамки представлений о справедливости на Западе задаются трудами американского философа Джона Ролса (1921–2002). Его главный труд «Теория справедливости» вышел в 1971 г. Как говорят, он «оживил политическую философию и омолодил либерализм». Каковы же главные постулаты и теоремы его труда?

Во-первых, исторический опыт подтвердил вывод Аристотеля: справедливость — ценность высшего уровня. Она, по словам Ролса, так же важна в социальном порядке, как истина в науке или красота в эстетике: «Изящная и экономически выгодная теория должна быть отвергнута или пересмотрена, если она не соответствует истине; точно так же законы и учреждения, независимо от того, насколько они эффективны и хорошо организованы, должны быть изменены или отменены, если они несправедливы».