Нежнее шелка - Сьюзен Джонсон

Охваченная пламенем желания, она откинулась на стеганое одеяло. Ее длинные черные волосы, освещенные лампой, блестели, светлая кожа сияла, как слоновая кость, на фоне алого шелка гибкая фигура и пышные груди роскошно-соблазнительны, ноги зазывно раздвинуты. Но вместо того чтобы поддаться искушению, он озаботился: как часто она это проделывала, приказывая мужчинам ласкать себя?

— Могу ли я подсказать что-нибудь, чтобы помочь вам принять решение? — прошептала она, выгнув спину, и груди ее поднялись великолепными холмиками.

И тут он отбросил все экивоки, перекатился через нее, схватил в объятия так, что она распласталась на спине, и ловко устроился у нее между ног. Теперь он навис над ней, закрывая широкими плечами свет лампы.

— Лучше бы мы решили, сколько вы можете взять… — медленно проговорил он.

— Восхитительная мысль, — промурлыкала она. Дерзкий взгляд капитана предложил ей то, что она хотела, его мужское достоинство невероятных размеров уткнулось в ее пульсирующую щель, хвастливо демонстрируя, к чему все идет. — Я рада, что мы наконец-то пришли к согласию. И в надежде наладить и в будущем дружеские отношения, смиренно прошу прощения, mon capitaine[15], за все, что наговорила.

Сорвавшиеся с ее языка слова на прекрасном французском прозвучали игриво, с чуть насмешливой интонацией, и это напомнило ему, что он чересчур серьезно отнесся к легкому флирту.

— Нет нужды в извинениях, — обрадовался он; на лице его мелькнула улыбка — он снова в своей стихии, ведь ни к чему не обязывающий секс был его специальностью. — Виноват я один.

— Вы так любезны, — прошептала она, приподнимая бедра.

Он улыбнулся.

— Не совсем. Это чистой воды самолюбие, милая моя. — Ласковое слово легко слетело с языка. Так на него подействовал ее венерин холмик, прижавшийся к его плоти.

— Я ваша милая? — Она засветилась восхитительной улыбкой.

— В настоящий момент — да, — сказал он с откровенной наглостью. — С нетерпением буду ждать, когда окажусь в вашем обществе на борту корабля. — Точнее, он надеялся спать с ней всю дорогу — отсюда до Парижа.

Ее бледный лоб едва заметно нахмурился:

— Если только доберемся до вашего корабля.

— Не волнуйтесь, теперь доберемся. — Короткое расстояние до Осаки не казалось непреодолимым человеку, который захватил небывалое количество судов северян — девяносто семь штук — в одной из самых яростных схваток Гражданской войны.

От его самоуверенности у нее на глазах выступили слезы.

— Эй, эй… ведь все хорошо. — Он ласково коснулся ее щеки. — Мы непременно туда попадем.

— Как неловко… — всхлипнув, прошептала она. — Я не часто плачу. Особенно… я хочу сказать, когда я… то есть…

— Меня-то не так легко расстроить. — Он улыбался, двигая бедрами, чтобы она ощутила, что его возбуждение вовсе не идет на спад. — Убедились? У вас имеется причина поплакать после того, что пережили. А теперь сами предложите, как быстро будем двигаться, или откажитесь, если не хотите. Я чертовски понятливый.

— Хочу забыть обо всем, что произошло, хотя бы на некоторое время. Сейчас я не хочу ни о чем вспоминать. Все страхи и тревоги отметаю до завтра. — Она подняла полные слез глаза. — Хью-сан, мне очень нужно забыться, прошу вас…

Как человек, который очень долго сдерживал свое желание, он весьма склонен пойти ей навстречу.

— Мы вместе уйдем от реальности, — прошептал он, воспринимая ее слова как призыв полностью раскрепоститься. Возможно, потому, что сам полон воспоминаний, от которых хотелось избавиться. — К временам получше и снам послаще, — пробормотал он и нежно поцеловал ее.

Ее послушные мягкие губы, ее покорный вздох, ее руки, обвившие его шею, — все выражало полное согласие.

— Хочу, чтобы сладкие сны начались сию же минуту, — прошептала она, страстно покусывая его губу и притягивая его к себе.

— Как только, так сразу? — пошутил он.

— Сразу, без всяких только, если хотите угодить мне.

— И самому себе, — тихо произнес он, войдя в нее мгновение спустя, давая ей то, чего она хочет, чего они хотят оба, — сладкое забвение и беспамятство.

Она тихо застонала, плотское наслаждение охватило ее с ног до головы, окутало душу; она забыла все заботы.

— Благодарю вас, — выдохнула она, погружаясь в блаженное облако наслаждения. — Благодарю, благодарю, благодарю…

— Всегда к вашим услугам, — шепнул он, пробираясь мягкими, словно шелк, путями, и каждый осторожный шажок разжигал его аппетит.

Чувствуя себя недоступной для угроз, она наслаждалась радостью бытия, восторгом ощущений, нарастанием страсти. Быть может, капитан — ее награда за то, что она пережила; наверное, он подарок богов.

— Еще, — выдохнула она, ритмично прогибаясь ему навстречу, — еще, пожалуйста, еще, еще…

Боясь, что может сделать ей больно, он сдерживал свой порыв, оставаясь верен своему первоначальному решению.

— У нас полно времени, — пробормотал он, уплотняя свое вожделение, продвигаясь вперед совсем не глубоко и глядя, как розовые пятна желания растекаются по ее шее и лицу. Он решал, когда можно рвануться вперед и испытать большее удовольствие. Влагалище у нее невероятно узкое, а его набухшая плоть так сжата, что с каждым ударом сердца точки их соприкосновения вызывали в нем потрясающие ощущения. Нет, он ни о чем не жалеет. Он всерьез подумывает послать Сунскоку щедрый дар в знак благодарности.

Тама бесконечно рада и зачарована великолепным мужским достоинством капитана; каждый нерв ее тела сосредоточился на восхитительном удовольствии, которое она от него получает. Не важно, что привело ее в его постель — сонный ли порыв или внезапная щедрость, но она благодарила его за силу и мощь, за ласку, за его замечательную мужественность. И она, содрогаясь, расплавилась вокруг него текучим жаром.

Принцесса так мала, чуть ли не в два раза меньше его, и так чертовски узка, что требуются стальные нервы, чтобы удержаться и не ворваться в ее медовую сладость. Сжав зубы и не позволяя себе разразиться раньше времени, он снова досчитал до десяти, потом проник чуть глубже.

Она ахнула.

— Простите, — тихо сказал он.

— Нет-нет. — Ее руки, лежавшие у него на пояснице, прижали его к себе. — Не прерывайтесь.

«Легко сказать», — пронеслось у него в голове. Каждый мускул его тела напряжен до крайности. Он сомневался, может ли она принять его целиком. Хуже того, он сомневался, способен ли на осторожность.

Но пока сетовал на их печальную несоразмерность, она вдруг впилась ногтями ему в спину и замерла под ним. Потом, коротко втянув в себя воздух, стеная, она ощутила первые импульсы оргазма, которые плескались на кончиках ее чувственных рецепторов, и ворота шлюза начали открываться. Дыша в безумном ритме все усиливающейся горячки, качаясь и содрогаясь уже в преддверии восхитительного оргазма, она припала к капитану в беспамятстве, и по нутру ее пошли мощные волны экстаза. Когда завершающие, бешеные сокращения мышц взорвались в высшей точке неистовым, неуправляемым пароксизмом страсти, она закричала — закричала — закричала, и то был лихорадочный звук пронзительного крещендо; возглас повис в воздухе на бесконечно долгий момент.