Ткущие мрак - Пехов Алексей

– Сейчас зима. Ты уверена, что мы можем остаться здесь на какое-то время?

– Мы на юге. Не Соланка, конечно, но так себе зима. Никто из нас не замерзнет от холода, даже если будет очень стараться. Деревья есть, я построю шалаш, огонь тоже не проблема. Тэо рано или поздно очнется.

Указывающая колебалась и повернулась за советом к Бланке:

– А ты что думаешь?

Лавиани хотела выругаться, но решила не лезть.

Слепая, опираясь на палку, негромко проронила:

– Мы идем из последних сил. Нам нужен отдых. А тебе требуется избавление от этих. Останемся.

– Это может занять месяцы. Вы ведь понимаете?

– Куда ты спешишь, девочка? – Лавиани просто сочилась ядом. – На кладбище?

Шерон промолчала и устало склонила голову.

Искари опустился на колени, положив Тэо на землю, затем вместе со своим товарищем под пристальным взглядом Лавиани отошел назад. Из щелей доспехов посыпался серый прах, слабо дохнуло тлением, и пустые латы обоих темных таувинов с грохотом рухнули, распадаясь на части. Сойка, словно бы не доверяя случившемуся, подошла и осторожно пошевелила ногой деформированный шлем.

…В этом «лагере» они провели больше месяца. Лавиани выползала с утра, ощущая себя словно ящерица, неспособная ожить после длительных холодов. Едва двигалась и, прогоняя апатию, начинала что-то делать. Охота удавалась не всегда, а еда поначалу была скудной. Все, что мог добыть нож и самодельная праща: равнинные грызуны, некрупные птахи, кролики.

После охоты она падала на подстилку из сухой травы и уже не хотела ничего до самого вечера.

Шерон боролась с лихорадкой куда более сильной, чем та, что когда-то скрутила ее возле отрогов Мышиных гор, где Лавиани пришлось добывать курицу, чтобы сварить бульон. Теперь получить бульон не представлялось возможным, у них не было котелка.

Бланка взяла на себя заботу об указывающей, когда Лавиани уходила на поиски еды или отлеживалась. Тэо глубоко спал, без всяких пробуждений, не нуждаясь ни в еде, ни в питье. Парил где-то в грезах, иногда произнося слова на языке, которого они не понимали.

Со временем все стало налаживаться. Силы стремительно возвращались к сойке, усталость исчезла, боль почти перестала терзать ребра, и Лавиани с каждым днем уходила все дальше от лагеря, изучая местность и находя новую живность. Лихорадка отпустила Шерон, и теперь указывающая часами разговаривала с Бланкой, изучая книгу Дакрас.

На исходе пятой недели, когда месяц Мантикоры близился к своему завершению, очнулся Тэо. Еще через семь дней они двинулись в путь, надеясь выйти к побережью Жемчужного моря и оказаться ближе к обжитым местам.

Но дорога длилась и длилась. Равнина, казавшаяся торной и благосклонной, сменилась скалистыми отрогами, невысокими, однако труднопреодолимыми. Множество трещин, каньонов и провалов пересекали их, и приходилось искать обходной маршрут, порой блуждая по лабиринту. Иногда на это уходил весь световой день, и продвигались они куда медленнее, чем рассчитывали.

Путешествие глотало дни с алчностью голодного мэлга.

И вот наконец-то, по словам акробата, они почти достигли моря, а значит, где-то там за лесом может быть тракт и даже какая-нибудь деревня. Мертвые земли, оставленные людьми еще во времена ухода Шестерых, заканчивались.

– Не верю, что какой-то ботинок мог испортить твое настроение. – Тэо без интереса посмотрел на кролика в руках Лавиани.

Та фыркнула:

– Он просто стал последней каплей. Что ты скажешь на это?

Ей снова пришлось бросить добычу в траву и показать акробату ладони. На левой и правой, хлопая крылышками, парили две бабочки.

– Я бы сказал, что они красивые, но, полагаю, это тебя только разозлит, – осторожно произнес Пружина.

Сойка повернула ладони к себе, изучила придирчиво, словно видела впервые.

– Красивые, – согласилась она. – Но жутко раздражают, рыба полосатая. Теперь я обладательница шести рисунков вместо четырех. Но управлять могу лишь теми, что были у меня изначально. Эти… я не слышу их.

– В смысле? – удивился Тэо. – Ты хочешь сказать, они с тобой разговаривают? Татуировки? Бабочки?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Не твое дело, Попрыгун, кто и когда со мной разговаривает, – огрызнулась та. – Хоть облака, хоть букашки в полях. Это не решает моей проблемы. Две новые, которые не подчиняются мне, и появились они после того, как ты применил свои цирковые фокусы. Так что я очень бы хотела знать, что это такое, как от этого избавиться и не появится ли еще картинок. Например, у меня на лбу. Или на заднице.

– Я и раньше использовал силу асторэ. На плоту, а потом в лесу, когда появился Шрев. И в даирате. Но это ничего не меняло в твоих рисунках.

– Значит, не так использовал. Но теперь появилась одна, а затем, уже после Аркуса, другая.

– У меня нет ответа.

– Вот всегда так, рыба полосатая. Ни у кого из нас нет никаких ответов. Мы только таращим глаза, да бежим куда-то сломя голову. И так уже который год.

– Быть может, обо всем этом знает тот, кто тебе их нарисовал?

– Хм… – Лавиани одобрительно кивнула. – Да вы, циркачи, находчивые ребята. Так и поступлю. Из Рионы поедем в Пубир, где меня желает прикончить каждая собака, придем с Шерон на могилу, она его разбудит и допросит. Тут все и станет понятно.

– Может быть, ты становишься таувином…

– Десятью таувинами и одной великой волшебницей. Не городи чушь, мальчик. Это нечто иное и больше напоминает сыпь. Которая возникает ни к месту и постоянно вызывает раздражение.

– Они же не мешают тебе жить. Более того, одна из них спасла тебя от удара клинка искари.

Лавиани махнула рукой, говоря этим, что нет смысла продолжать беседу:

– А, во тьму все. – Подхватив кролика, она направилась к лагерю, сердито шлепая босыми ступнями.

Бланка сидела на расстеленном походном одеяле и, чуть склонив голову, не спеша расчесывала бледно-рыжие волосы, сверкавшие на теплом весеннем солнце, словно медная проволока. Когда до нее оставалось ярдов сто, она посмотрела в сторону Лавиани и помахала рукой, в которой был зажат костяной гребешок.

– Проклятущая слепая, – недовольно пробурчала себе под нос сойка. – У меня от нее то и дело мурашки.

– Вместе с тем только благодаря ей мы выбрались из Аркуса. – Тэо находился слишком близко, чтобы не услышать фразы.

– Именно поэтому я отношусь к ней благосклонно и с симпатией.

Акробат рассмеялся.

– Я серьезно, Попрыгун. Благосклонно и с симпатией, иначе на кой шаутт я бы ее кормила, когда мы все подыхали без еды? Она заслужила свой кусок кроличьей лапки и право быть в нашей безумной компании уродцев. Но она все равно меня пугает тем, чего я не понимаю.

– Ты и силу асторэ не понимаешь.

Они почти дошли до Бланки, когда последовал ответ:

– Не понимаю. Впрочем, как и ты.

Тэо прижал руку к сердцу:

– Подлый удар.

– Я на такое способна, – важно кивнула сойка. – Но утешу тебя, ты еще наберешься знаний. Вернешься в Шой-ри-Тэйран, поспишь сотню лет и будешь самым мудрым из асторэ.

Пружина с сожалением покачал головой:

– Ты не слушала то, что я рассказывал.

– Слушала, – рассеянно произнесла Лавиани, пытаясь разглядеть Шерон, но на стоянке той не было. – Во всяком случае, все, что представляло для меня мало-мальский интерес. Так что я упустила?

– «Плач о лете». Ее пела Велина.

– А… – вспомнила женщина. – Про Первый Дуб, о настоящее название которого можно своротить язык. Ну да. Точно. Дерево асторэ, желуди которого они передали своим детям эйвам, и те вырастили леса на всех континентах. Потом самый важный дуб сожгли шаутты, кажется. Или Шестеро. Полагаю, у тех и у других имелись на то причины. Короче, лето закончилось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Но остались леса эйвов, а там – их города, где асторэ могли получить знания прошлого. – Бланка заколола волосы безделушкой, в которой скрывалась ядовитая игла. – Ведь только там их можно было получить тем, кто не умеет читать. Дубы были вашими книгами. Верно, Тэо?