Армия Карла XII. Золотой век шведской армии - Александр Викторович Беспалов

60 тыс. риксдалеров, 90 тыс. лисфунтов сухарей, 60 тыс. лисфунтов копченого мяса, 30 тыс. бочек пива, 40 тыс. бочек овса, 100 тыс. стогов сена, 1 тыс. бочек водки, шведские фуражные команды стали грабить окрестные мызы[73]. Но король Карл XII клал многочисленные жалобы окрестных помещиков под сукно, т. е. этот грабеж был негласно санкционирован самим монархом.

Первые случаи массового дезертирства приходятся на декабрь 1701 года. После сражения у Эрастфера 29 / 30 декабря из 3000–3800 шведов, участвовавших в сражении – 700–900 человек разбежались и дезертировали[74].

После победоносного для русского оружия сражения у Гуммельсгофа 17/18 июля 1702 года генерал-майор фон Шлиппенбах из 5000 своих кавалеристов собрал в Пярну 3 тыс. чел., из 1700 пехотинцев 300, а из 500–600 солдат ландмилиции всего 150[75]. Таким образом, шведам удалось собрать около 2/3 кавалерии, 1/5 пехоты и 1/4 ландмилиции. «Волонтеры» разбежались все. Шлиппенбах оценивал свои потери в 840 чел. убитыми и столько же пленными[76]. О. Шёгрен считает, что на поле боя пало до 2 тыс. шведских воинов[77]. В общей сложности мы можем оценить потери шведов следующими цифрами: 2400 убитых, 1200 дезертиров, 315 пленных, 16 пушек и 16 знамен[78].

Заседания полковых и верховных судов Лифляндского полевого корпуса приговорили за дезертирство к прогону сквозь строй 136 нижних чинов, к тюремному заключению 13 нижних чинов. Двадцать три офицера были подвергнуты двойному денежному штрафу за дезертирство подчиненных. Семь нижних чинов были расстреляны за потерю знамен[79].

Впрочем, низкие боевые качества частей, сформированных из эстонцев и латышей, под командованием местных немецких офицеров, ситуацию нисколько не улучшили.

Что касается главной полевой армии, возглавляемой королем, то в период 1701–1708 годов в ней не было отмечено ни одного случая дезертирства, хотя мародерство и плановый грабеж населения Речи Посполитой, из-за ведущейся против шведов партизанской войны, был узаконен Карлом XII. Шведы отвечали массовыми репрессиями по отношению к населению Польши, Литвы, Беларуси и Украины. Страна страдала от непомерных контрибуций и грабежей. Насколько тяжело было польскому народу, наглядно демонстрируют инструкции шведского короля своим генералам.

Так, весной 1702 года Стенбок с 2000 кавалеристов был отправлен Карлом на Волынь, чтобы собрать деньги и припасы и заставить шляхту отречься от Августа. Во время этой экспедиции Стенбок получал такие письма от короля: «Всех поляков, которые вам попадутся, вы должны принудить волей или неволей принять нашу сторону или же так разорить их, чтобы они еще долго помнили посещение козла (Козел – родовой герб Стенбоков – Прим. авт.). Вы должны напрячь крайние усилия, чтобы как можно больше выжать, вытащить и сгрести»[80]. Стенбок за шесть недель собрал 60 000 далеров деньгами, на 30 000 далеров драгоценных вещей, 15 000 аршин синего сукна для солдатских мундиров, бесчисленное количество рубашек, башмаков, чулок и прочего.

В своей инструкции Рёншельду Карл писал: «Если вместо денег вы будете брать какие-либо вещи, то вы должны оценивать их ниже стоимости, для того чтобы возвысить контрибуцию. Все, кто медлит с доставкой или вообще в чем-либо провинится, должны быть наказаны жестоко и без пощады, а дома их сожжены. Если станут отговариваться, что поляки у них уже все отняли, то их следует еще раз принудить платить, и вдвое против других. Местечки, где вы встретите сопротивление, должны быть сожжены, будут ли жители виновны или нет»[81].

Что касается пребывания шведов в Саксонии в 1706–1707 годах, то здесь не было отмечено ни одного случая мародерства, грабежа или дезертирства, так как население курфюршества вело себя крайне лояльно по отношению к шведам[82].

В период русского похода 1708–1709 годов шведы столкнулись с тактикой «оголожения», примененной русской армией. Солдаты короля стали голодать. Вспыхивали болезни. Увеличился падеж лошадей, но … Шведы гораздо лучше знали Россию и не боялись зимы, проделав две русские кампании»[83].

«По прямым приказам Карла выжигались деревни, опустошались поля, угонялся скот и уничтожался любой, кто осмеливался сопротивляться, – отмечал историк Р. Фрост. – Жестокость шведов к местному населению в русскую кампанию 1707–1709 г. предварялась такими же действиями в Польше»[84].

Как честно писал в своих воспоминаниях командующий Курляндским корпусом генерал от инфантерии граф А. Л. Левенгаупт: «Все шастали из стороны в сторону, как цыгане… крестьяне бежали в леса со всем, что имели. Каждый начальник забирал все, что мог. Грабежами и разорениями особенно отличались вольнонаемные, нестроевые и прочая шальная публика, которая скрытно шныряла по сторонам, выдавая себя за сборщиков денег от разных полков. Многие хватали все, что только могли загрести, и учиняли разные беспорядки… Могу прямо сказать, что беспорядок при нашем следовании был… более скверным, чем отвратная дорога»[85].

Неудивительно, что первый массовый случай мародерства и дезертирства в русском походе был связан не с главной королевской армией, а именно с Курляндским корпусом. 28 (29) сентября 1708 года он потерпел сокрушительное поражение при Лесной.

Шведы, сразу после окончания сражения приступили к эвакуации орудий и повозок с порохом. Однако уже в ночной толчее на узкой, забитой фургонами дороге Левенгаупт окончательно утратил управление войсками. Одни из его солдат бросились грабить обоз и перепились, другие – дезертировали.

Разложение курляндского корпуса было налицо. Солдаты и офицеры действовали по своему усмотрению. Хотя были и исключения из правил. Например, полковник Андерс Венерстед, смог удержать в повиновении большую часть кавалерийских соединений, что делает ему честь. Дезертирство и мародерство в первую очередь захлестнуло пехотные полки, понесшие огромные потери, что и неудивительно.

Остатки некогда грозной силы, превратившейся в неуправляемую толпу, устремились к Пропойску, но здесь их уже ждал бригадир Фастман со своими драгунами и казаками.

К раннему утру 29 сентября в окрестностях Пропойска скопилось от двух до трех тысяч шведов[86]. При дневном свете граф снова принял командование на себя, рассылая во все стороны ординарцев и офицеров штаба, энергично собирая своих воинов по полям и перелескам. На относительно большом и ровном поле удалось собрать 3451 пехотинца и 3052 кавалеристов. Но даже с такими силами Левенгаупт не мог уже предпринять наступательных действий. Было принято решение бросить оставшиеся повозки и, посадив пехоту верхом на обозных лошадей, уходить вдоль правого берега Сожа, пока в тылу не появились русские регулярные части. Это было единственно правильное решение страдавшего от ран и контузии шведского командующего.

«Так у Пропойска остатки курляндской армии развалились натрое – большая часть устремилась на юг к королю, не менее 2 тысяч (среди которых были и офицеры в чинах от ротмистров и лейтенантов до подполковников) дезертировали в Прибалтику[87],