Ночной гость - Фиона Макфарлейн

– Ну и прекрасно! – крикнула она им вслед.

Она напишет письмо Ричарду. В ее жизни еще что-то происходит. Она оторвала спину от постели, подошла к туалетному столику и нашла бумагу с ручкой.

«Мой дорогой, – написала она, – возможно, это прозвучит как гром среди ясного неба, но если ты располагаешь временем и решишься на путешествие, то старая дама с удовольствием увидится с тобой. Я живу у моря, у меня здесь прекрасный вид (можно даже увидеть китов), а также чудесная женщина по имени Фрида. Ее брат Джордж таксист, он заберет тебя со станции и привезет сюда. Мы можем поговорить по-фиджийски, предаться воспоминаниям и просто подремать на солнышке. Приезжай когда захочешь. Киты мигрируют. Приезжай скорее».

Закончив письмо, Рут не стала его перечитывать, запечатала конверт и утром отослала его с помощью Фриды. Возможно, там были орфографические ошибки, и она беспокоилась о том, что в конце не написала «с любовью», но главное – письмо существовало и было отослано. Пять дней спустя пришел ответ от Ричарда. Его почерк был четок, как ветви зимой. Он был рад ее письму. Поверит ли она, но в последнее время он часто вспоминал о ней, и если она старая, то он еще старее. В ближайшее время он занят, но может приехать через месяц в пятницу.

7

За несколько дней до приезда Ричарда Рут позвонила Джеффри.

– Что случилось? – спросил он, как только она назвалась. В его деловом голосе звучала готовность к действию.

– Ничего, – ответила она. – В этот уик-энд я буду занята, поэтому я решила позвонить тебе сейчас.

– Чем занята?

– Ко мне приедет гость.

– Замечательно, ма! Кто-то, кого я знаю? Хелен Симмондс? Гейл? Барб?

– Нет.

– Тогда кто?

– Один старый друг.

– Если ты намеренно темнишь, то я не буду спрашивать.

Его неуместная деликатность напомнила ей Гарри, однако она полагала, что подобные вещи постоянно происходят между вдовами и их сыновьями, так что не стоило даже говорить об этом. Она потратила немало сил, чтобы убедить себя в том, что совершенно не похожа на своих родителей.

– Ничего я не темню, – возразила Рут. – Это один старый друг с Фиджи, его зовут Ричард Портер.

То же чувство она испытывала, когда говорила своим школьным подругам: «Я еду в Сидней на пароходе с Ричардом Портером». Тогда, в 1954 году, девочки кивали и обменивались улыбками. В атмосфере этих робких инсинуаций Рут расцветала. Ее любящее сердце наполнялось надеждой. На этот раз Джеффри сказал:

– Замечательно.

– Помнишь, мы получали от него рождественские открытки? И от его жены?

– Не очень.

– Он знал меня еще девочкой, он хорошо знал твоих дедушку и бабушку. Он необычный человек. Активист, как сказали бы сейчас.

– Спроси, нет ли у него старых фотографий.

– Конечно есть. Я помню, что, когда приезжала королева, у него был фотоаппарат.

Рут догадалась, что Джеффри воспринял слово «девочка» как «ребенок». Он представил себе Ричарда глубоким стариком, кем-то вроде доброго дядюшки, и говорил о нем в этом тоне. Он утверждал, что рад, что у нее будет компания, хотя в ближайшее время ей все же следовало бы пригласить к себе Хелен Симмондс. Он также беспокоился о лишних хлопотах, которые доставит гость (не Хелен Симмондс). Она ответила, что ей поможет Фрида, за небольшую плату – он уточнил сумму и одобрил ее, – и, вероятно, они будут только смотреть на китов и пить чай, и это создаст так мало «лишних хлопот», что ей даже неловко. Пока Рут говорила по телефону, Фрида мыла окна в столовой; услышав разговор о своем вознаграждении, она неодобрительно фыркнула. Джеффри, всегда интересовавшийся передвижениями других людей и тщательно разрабатывавший свои маршруты, спросил:

– А как этот Ричард до тебя доберется?

Ответ Рут оказался недостаточно подробным. Беседа продолжалась, и Рут подумала: что мне сказать, чтобы повесить трубку? И когда? Она всегда старалась уловить намек на то, что Джеффри готов закончить разговор, и при первой возможности резко прерывала беседу, как будто не могла терять ни секунды. Казалось, его совершенно не шокирует, что его мать собралась пригласить мужчину. Это было отрадно и вместе с тем обидно. Рут не намеревалась шокировать своих сыновей. Она не одобряла женщин такого сорта.

– Надеюсь, ты приятно проведешь время, – сказал Джеффри.

Рут скорчила телефону гримасу. Приятно проведешь время! Я девять месяцев носила тебя под сердцем, подумала она. Питала тебя своим телом. Я Божество. В голове промелькнуло: «сукин сын», но тогда она была бы сукой.

Когда Рут положила трубку, телефон тихонько звякнул, словно слегка прокашлялся, чтобы очистить горло от Джеффри. Она собралась нажать на кнопку, которая автоматически соединила бы ее с Филипом.

– Сколько сейчас времени в Гонконге?

Подняв бровь ниточкой, Фрида посмотрела на часы и принялась считать по пальцам.

– Еще слишком рано, чтобы звонить. – Она вздохнула, как бы сожалея о результате своих подсчетов, но вместе с тем переносила это с мужеством.

Звонить в Гонконг всегда было или слишком рано, или слишком поздно. Рут начала сомневаться в том, существует ли дневное время в этом отдаленном месте. В последний месяц, ожидая приезда Ричарда, Рут начала сомневаться в существовании всех остальных мест, кроме того, где она жила. Ей казалось невероятным, что ровно в это время Ричард может находиться где-нибудь еще, живя и ожидая встречи с ней.

Снова принимаясь за окна, Фрида сказала:

– Джефф доволен тем, сколько вы мне заплатите, да. – Это не было вопросом.

Когда она терла оконные стекла, плоть на ее руках тряслась, и оконные стекла тоже тряслись. Она так срослась с домом, что взаимная тряска казалась чем-то вроде разговора. Рут это успокаивало.

Теперь, после того как она сказала Джеффри, Ричард непременно приедет. Рут прислушалась к своему сердцу. Оно хотело выпрыгнуть из груди, но потом возвращалось на место. Трудности представились сами собой. В доме было нестерпимо жарко, ночью могли появиться птицы и почти наверняка несвойственные этому сезону насекомые. Кошки блевали на пол и кровати, а их мех, казалось, прорастал из всех углов. Впервые за много месяцев Рут обратила внимание на сад. Казалось, он уменьшился в размерах. Гарри много возился в саду, защищая его от песка и соли, карабкаясь по лестницам и ползая на коленях по траве в мягких зеленных наколенниках, делавших его похожим на престарелого роллера. Если бы он увидел сад сейчас, он бы ужаснулся. Посаженные им кусты и живая изгородь местами исчезли вовсе, напоминая Рут незаконченную раскраску. Гортензии выглядели так, словно их объели гигантские гусеницы. Обломанные ветви плюмерии валялись на траве, а вытертый дерн напоминал линялый бархат. Почва под поредевшей травой исчезла: ее просто сдуло ветром. Теперь там был песок, и песка было больше, чем газона. Несколько деревьев стояли в боевом порядке напротив моря, и единственными цветущими растениями были дикие травы, окружавшие дом с трех сторон.

– Он примет его таким, как есть, – сказала Фрида, заметив смятение, с которым Рут обозревала сад сквозь мыльные стекла столовой.

– Да, – согласилась Рут.

– Сад одичал. Вы сами говорили, что так вам больше нравится.

– Да, – сказала Рут.

– Зато внутри будет чистое золото.

Фрида с особой щепетильностью блюла репутацию дома. В конце концов, здесь была затронута ее собственная репутация. Поэтому в ожидании Ричарда она затеяла уборку в каждом углу. Прежде Рут никогда не наблюдала в ней такого рвения. Отвергнув любую помощь, Фрида отправила Рут в столовую, чтобы та «не вертелась под ногами».

Пока Фрида убиралась, Рут рассказывала ей о Ричарде. Говоря о нем, она меньше нервничала. Возможно, она рассказала каждую историю не один раз. Как он подарил ей на день рождения зеленое сари и как был смущен, когда она его надела. Тогда он впервые попробовал кумкват и гонялся за ней по всему дому, чтобы накормить и ее. На Рождество он сделал для нее кукольный театр из ящика для чая, потому что она была помощницей учительницы в классической школе для девочек. И еще был Королевский бал.

– Мне сшили бледно-голубое платье из китайского шелка, – сказала она между прочим, словно заказывать шелковые платья было для нее привычным делом.

Рут умолчала о том, что Ричард поцеловал ее на балу и что с тех пор она испытывает несокрушимую благодарность к королеве, чья темная царственная голова время от времени показывалась среди танцующих людей. Она была недавно коронована и не намного старше Рут. Королева! И Ричард! И все в одну ночь. Голубой шелк оттенял светлые волосы Рут. Танцевавший с ней Ричард спросил, не устала ли она, и, положив руку ей на талию, повел сквозь толпу, не объясняя куда. Он привел ее в коридор и целовал ее там среди стоявших в кадках пальм, пока их не спугнул Эндрю Карсон. Эндрю Карсон, потенциальный коммунист, убийца поцелуев! Поцелуй не был невинным. Рут сохранила платье для своих будущих дочерей и не имела представления, где оно сейчас.