Игра в невинность - Пушистая Сырная Мышь

— Сволочь! Скотина! — она продолжала отбиваться, вдруг с некоторым беспокойством почувствовав знакомую дрожь возбуждения.

Джон рванул тонкую ткань платья, пуговички разлетелись по полу, в процессе борьбы Карина не заметила, что они приблизились к кровати.

— Ублюдок! — яростно прошипела Кэрри, когда Уолтон отбросил то, что раньше было платьем.

Снова губы ей обжёг поцелуй, и… она поняла, что отвечает Джону! Его страсть пробудила в женщине такое же дикое желание, но не имевшее ничего общего со вчерашними извращёнными играми. Карина была опытной любовницей, спала со многими мужчинами, и сейчас с изумлением и страхом прислушивалась к себе, потому как не понимала себя, и своих желаний. Всегда она предпочитала игру, постепенное подведение к кульминации, неторопливые изысканные ласки, теперь же в ней проснулись какие-то первобытные инстинкты, желание отдаться мужчине, почувствовать его силу, силу страсти. Карина не уловила момента, когда сопротивление переросло в иное чувство, крики ярости и злости — в стоны на-лаждения. Она сходила с ума от лихорадочных поцелуев, торопливых ласк — Джон очень хорошо изучил её тело, и помнил, что надо сделать, чтобы доставить ей удовольствие, — уцепившись в плечи Уолтона, выгибаясь ему навстречу, требовательно шепча:

— Ещё… ещё!.. Не останавливайся!..

Впервые в жизни она потеряла сознание от наслаждения.

Карина тихо плакала, уткнувшись в грудь Джону, он нежно прижимал её к себе, поглаживая растрёпанные рыжие локоны.

— Обещай, что уедешь утром, — неожиданно сказала она глухо, не поднимая головы.

— Нет, Кэрри. Я уеду из Венеции только с тобой.

— Джон, я не умею любить, — тем же голосом произнесла она. — У меня нет никаких чувств, кроме желания получать удовольствие. Ты мне скоро надоешь, я начну устраивать скандалы по малейшему поводу… Зачем я тебе такая?

— Я смогу сделать так, что тебе не будет скучно, Кэрри, — он крепче обнял её. — И ты не будешь одна, пойми. Это ты сейчас не знаешь, что это такое, одиночество, через пару лет тебе наскучит погоня за мужчинами, захочется покоя, а его не будет. Потому что ты слишком красива, вокруг тебя всегда будут желающие забраться с тобой в постель, но и только. Найдутся, думаю, и те, кто будет любить, но опять же, им нужно будет только твоё тело, Кэрри.

— А тебе разве нет?

— Карина, родная, ты нужна мне сама, твой смех, слёзы, злость, раздражение, радость, всё, что составляет тебя, такую, какая ты есть. Я люблю не только твоё прекрасное тело, Кэрри, но всю тебя.

Она молчала. Впервые ей кто-то говорил подобные слова, и что удивительно, ей было приятно: в груди родилось что-то мягкое, тёплое, настолько непривычное, что она даже немного испугалась — там всегда ощущалась пустота.

— Джон, я повторяю, я не умею любить, и вряд ли научусь, — Карина стиснула зубы, сдерживая слёзы.

— А ты когда-нибудь пробовала, Кэрри? — эти тихие слова отозвались в ней дрожью.

Молодая женщина подняла голову, чуть прищурившись, и посмотрела на Джона.

— Утром ты уедешь, Джонни, и не станешь больше искать меня. Не хочу ломать твою жизнь, — она не дала ему ничего ответить, закрыв рот поцелуем.

…Рано утром, пока Уолтон крепко спал, утомлённый ночью, Карина тихо встала, оделась, и позвонила Колетт.

— Собери самые необходимые вещи, только не шуми, — шепнула она горничной. — Мы уезжаем.

Служанка не выказала удивления тем, что в постели хозяйки спит мужчина, тем более, она знала лорда Уолтона. Кэрри села за стол, положила перед собой лист бумаги, взяла перо и задумалась на некоторое время; написав несколько строчек, мисс Мэлсби положила листок на подушку рядом с Джоном, взяла спящую дочь из колыбельки, и спустилась вниз.

— Куда мы поедем, мисс? — спросила Колетт, садясь в карету.

— Мы возвращаемся, — Карина откинулась на спинку, глядя в окно на улицы Венеции. — Мы возвращаемся в Англию, Колетт… я устала ездить по Европе.

Она вдруг поняла, что устала не только путешествовать. Ей был двадцать один год, у неё была дочь двух лет, и она была одна. Прав оказался Джон, ей надоела бесконечная вереница любовников всех возрастов, связи, основанные только на примитивном влечении, хотелось… чего? Карина не могла понять, но ей приелись эти чувства. Все мужчины были на одно лицо, сценарий всегда оставался одним и тем же. Она потеряла девственность в пятнадцать лет из любопытства, а потом, после Версаля, у неё были многие, оказавшиеся хорошими учителями в любовной науке. Там-то она и научилась, как завлекать мужчину, как привязать его к себе. И как оставаться равнодушной. Всё то время, пока она жила в Париже, ей твердили, что любовь не существует, её нет, есть только страсть, и пока она молода, нужно не терять времени. Карина и не теряла… Уолтон был первый, с кем она провела больше нескольких месяцев, обычно любовники успевали ей надоесть за это время. А Джон — он оказался не таким, как все, никто из прежних не бросал ради неё все, не искал потом, когда она уходила. Карину никогда не ревновали.

— Нет, не буду думать об Уолтоне, — пробормотала она, закрыв глаза.

ЭПИЛОГ. ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ.

— Аннелин, тише, — Карина негромко рассмеялась, поймав дочь. — Веди себя прилично, здесь монастырь, дорогая моя.

— Мама, — мальчик лет пяти дёрнул её за юбку. — Мама, а папа скоро приедет?

— Скоро, Стив, скоро, родной мой, — Кэрри опустилась на траву, глядя на детей.

Её сыну недавно исполнилось пять лет, Стивен получился копией матери: рыжевато-каштановые вьющиеся волосы, большие прозрачные зелёные глаза, веснушки, усыпавшие детское личико. Сын всегда улыбался, был непоседой, и за ним Карине приходилось следить. Аннелин обладала более спокойным характером, временами очень напоминая отца. Карина любила своих детей, души в них не чаяла — поселившись в этом уединённом монастыре в северной Ирландии, Кэрри полностью отдалась их воспитанию. Сёстры согласились учить Энни и Стива, дети показали себя прилежными серьёзными учениками. Женщина не думала, что Джон сможет найти её тут.

Настоятельница, сначала принявшая Карину с неприязнью, теперь относилась к новой жительнице монастыря более доброжелательно, видя, как та заботится о своих детях. Кэрри чувствовала себя в безопасности и покое, она привыкла к строгим платьям коричневых и серых тонов, с застёжкой под горло, свыклась с натирающим корсетом. Карина считала, что вполне счастлива.

Про отца она говорила детям, что он уехал далеко-далеко, настоятельнице же сказала, что осталась вдовой, когда Аннелин была очень маленькой, а Стив только должен был родиться.