Арес - Даниил Аксенов

'Какой сложный глюк, – восхитился про себя Виктор. – И словоохотливый. Только посмотрите, как разглагольствует! Я бы так не смог. Вот этот пассаж насчет лиц весьма удачен, господин Цицерон. Удивительно, что он еще скажет?'

– И в том, что я скажу, нет ничего удивительного. Никто не может читать мысли. Эх, сколько достойных людей на самом деле заболели из-за недостойных подозрений. Вы, люди, такие прямолинейные. Думаете, что весь мир вращается вокруг вас. Вот скажи, зачем кому-то следить за твоими мыслями? Ты – великий поэт, философ, музыкант? Не думаю. Мы уже даже выяснили, что ты и не актер вовсе. Что ценного в твоих мыслях? Что они могут дать миру, твоим или моим врагам? Хотя нет, моим врагам, если таковые тут есть, они как раз могут многое дать. Но даже я спокоен на этот счет.

Этого Антипов уже не мог вынести. Скорбь скорбью, но в мании величия его еще никто не упрекал. Да и не существовало ее, этой мании. Он никогда не был даже отличником, хотя точно знал, что стоит ему немного поднапрячься, и признание преподавателей посыпется на него как из рога изобилия. Но напрягаться не хотелось. Его грела, как и многих подобных ему, тайная мысль о своем огромном потенциале. Грела из года в год, и приятное тепло, излучаемое ею, сопровождало бы его не одно десятилетие, если бы не досадное происшествие на раскопках.

– Так что, это все на самом деле? – наконец решил поинтересоваться вслух Виктор. – Тебя зовут Арес? Тот самый Арес?

– Тот да не тот, мой друг. Тот, потому что у меня еще сохранились имя и воспоминания. А не тот, потому что от прежней силы остались лишь крохи. Жалкие крохи, которые заставляют меня так долго все объяснять никчемному актеришке, вместо того, чтобы сделать большой вклад в местную культуру и испепелить его на месте.

– Меня испепелить? – уточнил Антипов.

– Тебя, мой друг, тебя, – ласково продолжал голос. – Печально наблюдать, как несмотря на все сказанное, ты все еще стоишь в той же горестной позе и говоришь так, словно жуешь траву, давно уже разжеванную коровой и выплюнутую через день после проглатывания.

Виктор отошел от дерева. Он поймал себя на том, что все еще оглядывается по сторонам, пытаясь определить источник голоса. Абсолютно ничего не обнаруживалось.

– Но акцент я не могу убрать, – ответил студент. – Для этого нужно общаться долгое время с носителями языка. А они уже все умерли.

– Ты просто старайся, – посоветовал невидимый собеседник. – А за временем дело не станет. Мы с тобой еще много раз будем беседовать. Ты начнешь тренировать речь, а я – терпение. Видит Зевс, если бы мне удалось бросить копье, когда ты стоял у дерева в той позе, то я бы пришпилил тебя к нему. И тогда Фидий смог бы все-таки изваять статую под названием 'Он раздражал Ареса'.

Вот теперь и здравый смысл подсказал Антипову, что он вряд ли говорит с собственной галлюцинацией. Ему было очень сложно представить себе глюк, который угрожает проткнуть его холодным оружием.

– Почему это мы будем еще много беседовать? – осведомился Виктор, которому совершенно не понравилась перспектива остаться с собеседником до того момента, когда тот наконец сможет бросить копье. – Да и вообще, что происходит? Я ведь имею право знать, что происходит, не так ли?

– Имеешь, мой друг. Люди вообще имеют право на многое, но почему-то хотят лишь денег. Ты будешь сам спрашивать или тебе вкратце рассказать?

– Лучше рассказать, – Антипов не был уверен в своей способности задать правильные вопросы. Он просто не знал, с чего начинать, не представляя себе ситуацию даже в целом, поэтому приготовился внимательно слушать.

– Что ж, если вкратце, то наши дела с тобой плохи.

На опушке воцарилось молчание. Дятел, возобновивший свою работу, замолк сразу после начала разговора. Сейчас можно было, что называется, 'слушать тишину'. Даже листья деревьев не издавали ни единого шороха, а словно замерли на своих ветках. Мечта любого романтика. Создавалось впечатление, будто и лес и трава и небо лишь изображены на огромной и чрезвычайно удачной фотографии. Яркая зелень на светло-синем фоне. Казалось, что из-за неподвижного шершавого коричневого ствола сейчас выглянет хлопотливая белка с орешком в зубах, прилетит какая-нибудь неторопливая птица и чинно усядется на ветку, чтобы почистить перья, заяц выпрыгнет из-за небольших кустов, потому что пришло время его, заячьего, обеда. Но не было ни белок, ни птиц, ни зайцев. Не было даже ветра. Все замерло в молчании. Настоящий, истинный, неисправимый романтик затаил бы дыхание, продолжая любоваться прекрасным лесом и слушая тишину.

– А дальше? – спросил Виктор.

– Дальше? – тут же откликнулся голос. – Нет никакого дальше. То, что с нами произошло и происходит, отлично описывается фразой: 'наши дела с тобой плохи'. Вот так.

– Но нельзя ли уточнить, почему плохи и как они дошли до этого? – Антипов решил не сдаваться. У него мелькнула догадка, что каждое нужное ему слово придется в буквальном смысле вытягивать.

– Я слышу иронию в твоих словах, мой друг. Это хорошо. Ирония лучше отчаяния или безумных мыслей. Дела плохи потому, что мы оба практически мертвы и находимся в чуждом нам мире.

– Мертвы? – в голосе студента слышалась озадаченность. – Я совсем не чувствую себя мертвым. Другое дело, что тело – не мое.

– О, ты умер, можешь мне поверить. Когда на голову человека падает огромная плита, от чего эта самая голова слегка сплющивается, то человек, как правило, умирает.

– Моя голова сплющилась? – уточнил Виктор.

– Твоя, мой друг, твоя.

– Но я же осознаю себя! Могу думать, вспоминать, говорить! С тобой могу говорить наконец!

– Можешь, но очень плохо, – согласился голос.

– Да какая разница плохо или хорошо?! Главное, что я это все могу делать. Значит, я не умер.

– Во-первых, есть разница. И мне очень хотелось бы, чтобы ты это все делал хорошо. Так будет лучше для нас обоих. А во-вторых, в том, что твое тело умерло, а личность – нет, есть только моя заслуга. Ты при жизни ничего не сделал для того, чтобы обеспечить себе хоть какое-то посмертие.

– Так это ты перенес мою личность в тело Ролта? – поинтересовался Виктор, уже зная ответ.

– Да. Иначе ты бы умер. Вообще умер.

'Вот это новость. Он утверждает, что меня спас. Ну, хорошо, допустим. Вряд ли рай или ад, если они есть, имеют такой странный вид, – мысли Антипова неслись вскачь. – Но как он это сделал? Да и с какой целью?'

– Спасибо, конечно, – поблагодарил Антипов своего спасителя. – Я тебе очень признателен. Но буду признателен еще больше, когда пойму, зачем ты это сделал и почему не выбрал какое-нибудь другое тело? В моем мире, например.