Новолуние - Стефани Майер

Опустившись на кровать, я с любопытством и некоторой опаской разорвала плотную бумагу. Почти уверенная: первый кадр будет пустым.

Достав снимок, я громко ахнула: Эдвард, не менее красивый, чем в жизни, смотрел на меня теплым золотым взглядом. Боже, ну как можно быть таким… непостижимо прекрасным?! Сотни тысяч слов не хватит, чтобы описать любимое лицо!

Быстро просмотрев остальные снимки, я отложила три на прикроватную тумбочку.

Первый — портрет Каллена, он сидит на кухне и смотрит в объектив с мягким, всепрощающим изумлением. На втором они с Чарли следят за бейсбольным матчем. Господи, как он изменился: в глазах опасение, тревога, настороженность. Мой любимый по-прежнему обворожителен, но красота эта холодная, безжизненная, как у статуи.

На третьей — мы с Эдвардом в заштампованно-формальной позе. В глазах у него ни света, ни тепла; а самое ужасное — колоссальная, невооруженным глазом заметная разница между нами. Он настоящий бог, я воплощение заурядности, серость и посредственность, причем до обидного непривлекательная. Не сдержавшись, я швырнула фотографию на пол.

Вместо домашнего задания я занялась заполнением альбома: раскладывала снимки и аккуратно надписывала имена и даты. Дойдя до нашего совместного снимка, недолго думая, согнула его пополам и заправила в металлический уголок так, чтобы было видно только Эдварда.

Закончив, я упаковала второй набор снимков в чистый конверт и написала длинное благодарственное письмо Рене.

Эдвард не появился… Когда в последний раз он оставлял меня одну, вот так, без предупреждения?

Выспаться не удалось.

В школе царила гнетущая тишина, к которой за последние два дня я начала понемногу привыкать. Увидев ждущего на стоянке Эдварда, я было обрадовалась, а потом сникла: лицо по-прежнему чужое.

С чего все началось, уже и не вспомнить: день рождения-то давно отгремел… Только бы Элис вернулась! Скорее, пока все не зашло слишком далеко…

Хотя рассчитывать на нее не стоит. Значит, так: если сегодня не поговорим, по-настоящему не поговорим, завтра поеду к Карлайлу. Сил нет сидеть и ждать неизвестно чего.

После уроков обязательно все выясню, хватит, больше никаких отговорок!

Мы вместе шли к пикапу, и я собиралась с духом, чтобы выполнить задуманное.

— Можно я к тебе приеду? — опередив меня, спросил Каллен.

— Да, конечно.

— Прямо сейчас? — уточнил он, открывая передо мной дверцу.

— Естественно. — Я старалась говорить спокойно, но настойчивость Эдварда казалась подозрительной. — Только по дороге заскочу на почту, отправлю письмо Рене.

Золотисто-карие глаза метнулись к пухлому конверту, что лежал на пассажирском сиденье, а проворные пальцы ловко его схватили.

— Лучше я сам отправлю, — тихо предложил он. — Все равно быстрее тебя приеду. — На губах заиграла моя любимая кривая улыбка, однако глаза остались холодными и настороженными.

— Ладно, — не в силах ответить на улыбку согласилась я.

Каллен захлопнул дверцу и зашагал к «вольво».

Эдвард в самом деле меня опередил. Когда свернула к дому Чарли, серебристая машина уже стояла на подъездной дорожке. Плохой знак: видимо, на ночь он не останется. Покачав головой, я сделала несколько глубоких вдохов: нужно собрать всю свою отвагу.

Каллен вышел из машины одновременно со мной и зашагал навстречу. Протянув руку, забрал у меня рюкзак. Это вполне нормально, только зачем бросать его на заднее сиденье?

— Пойдем прогуляемся, — бесцветным голосом произнес он.

«Не к добру все это, ой не к добру», — заявил мой внутренний голос.

Не дождавшись ответа, Эдвард потащил меня через двор к лесной опушке. Я неохотно послушалась: страх парализует мозги, но думать-то надо! Вроде бы именно об этом и мечтала, мечтала прояснить ситуацию раз и навсегда.

Так откуда паника?

Несколько шагов в сторону леса, и Эдвард остановился. Раз видно дом, значит, мы еще даже на тропу не вышли.

Вот и вся прогулка.

Прислонившись к дереву, Каллен пронзил меня пустым, ничего не выражающим взглядом.

— Ладно, давай поговорим, — храбрилась я.

Эдвард тяжело вздохнул:

— Белла, мы уезжаем.

Теперь пришла моя очередь вздыхать. Что же, вариант вполне приемлемый, я к нему готова.

— Почему сейчас? Еще один год…

— Белла, время пришло. Да и вообще, сколько можно сидеть в Форксе? Карлайл с трудом на тридцатилетнего тянет, а утверждает, что ему тридцать три. Все равно пришлось бы трогаться…

Честно говоря, ответ меня смутил. Я ведь собралась уезжать для того, чтобы оставить в покое Калленов. Раз они сами покидают Форкс, зачем нам сниматься с места? Я непонимающе смотрела на Эдварда.

Любимые глаза холодно блеснули, и у меня земля ушла из-под ног: вот в чем дело…

— «Мы» означает… — шепотом начала я.

— Мою семью и меня, — лишая последней надежды, отчеканил Каллен.

Пытаясь сосредоточиться, я качала головой туда-сюда, словно китайский болванчик. Дар речи вернулся лишь через несколько минут.

— Ладно, я поеду с вами.

— Нет… Там, куда мы отправляемся, людям не место.

— Мое место рядом с тобой.

— Белла, я тебе не пара.

— Чепуха! — Вопреки ожиданиям, мой голос звучал не нервно, а умоляюще. — Ты самое лучшее, что есть в моей жизни.

— Наш мир тебе не подходит.

— Инцидент с Джаспером — ерунда, самая настоящая ерунда!

— Да, верно, чего-то подобного и стоило ожидать.

— Ты же обещал! Помнишь, в Финиксе обещал не бросать…

— Пока тебе это на пользу, — перебив меня, поправил Эдвард.

— Нет! Это из-за моей души, верно? — брызгала слюной я, но в голосе по-прежнему слышалась мольба. — Карлайл объяснил, и мне все равно. Да, представь, все равно! Моя душа принадлежит тебе… И сердце, и жизнь!

Набрав в легкие побольше воздуха, Эдвард целую минуту сверлил землю невидящим взглядом. Губы скривила чуть заметная ухмылка. Когда он посмотрел на меня, в глазах вместо золотого сияния появился холодный зимний блеск.

— Белла, я не хочу, чтобы ты со мной ехала, — с расстановкой четко проговорил он, глядя на меня ледяными глазами.

Несколько раз повторив про себя его слова, я постепенно усвоила их смысл.

— Ты… не хочешь… меня… знать? — выдавила я.

Боже, какой ужасный вопрос!

— Да.

Я непонимающе смотрела на Эдварда, а он без тени смущения — на меня. Его глаза как топазы, жесткие, прозрачные, бездонные. Утопая в их ледяной глубине, я нигде не видела опровержения тому, что он сказал.

— Ну, это все меняет… — Удивительно, мой голос звучит спокойно и рассудительно… Наверное, все дело в шоке, сознание отказывается воспринимать слова.