Время Бармаглота - Дмитрий Колодан

Человек-Устрица не помнит, сколько он так сидит — несколько дней или пару секунд. Время давно потеряло значение, и Человек-Устрица не видит смысла за ним следить. Абсолютная пустота тем и примечательна, что в ней нет ничего. Даже времени.

В руках Человек-Устрица держит лист белой бумаги. В какой-то момент он его замечает, берет за края и складывает пополам.

Пальцы движутся быстро — складка горой, складка долиной, двойной перегиб… Бумага пропитывается влагой. Если не поспешить, скоро она размокнет и будет ни на что не годна. У Человека-Устрицы нет права на ошибку — одно неверное движение, и все потеряно. Поэтому он и не делает ошибок. Каждый шаг, каждое движение, каждый ход партии — все рассчитано и выверено.

Из пустого листа на свет рождается птица — белоснежный журавлик с тонкими острыми крыльями. Человеку-Устрице нравятся птицы. Птицы — это создания, стремящиеся к абсолютной пустоте. Он представляет себе идеальный мир, мир, созданный для птиц. Там нет ничего, одно небо. Бесконечная, сияющая, голубая пустота. В идеальном мире нет даже облаков.

Птиц легко противопоставить рыбам, в мире рыб нет пустого места. Люди застряли посередине. Впрочем, у Человека-Устрицы есть шанс это исправить. И он как никогда близок к цели.

Бумажный журавлик взлетает под потолок и шлепается на пол. Тяжелые, размокшие крылья бессильно повисают. Пустая комната — не идеальный мир.

Если б Человек-Устрица мог стать птицей, он бы выбрал чайку.

20. Другой мир

Бумажный кораблик скользил по черной воде. Без парусов, мотора и весел, повинуясь неведомым подводным течениям. В глубинах Библиотеки царил мягкий полумрак. Желтоватый свет лился отовсюду. Словно светилось само небо — если туманная дымка над головой имела отношение к настоящему небу. Ни солнца, ни луны, ни облаков, ни птиц… Куда ни глянь, из воды вздымались книжные шкафы, каждый размером с небоскреб. Волны, поднятые корабликом, бились о потертые корешки.

Джек не видел, что это за книги — когда они проплывали вплотную к шкафам, глазам открывались лишь бесконечные ряды толстых фолиантов в переплетах из темно-коричневой кожи. На корешках уцелели позолоченные кусочки букв. Конечно, можно протянуть руку и взять любую книгу, но Джек боялся нарушить хрупкое равновесие. Книжные шкафы повалятся один за другим, точно костяшки гигантского домино, поднимая фонтаны брызг и огромные волны. Библиотечный апокалипсис во всей красе.

Джек устроился на корме, поджав колени к груди. Борта лодки выгибались — бумага была немногим толще газетной. В то же время кораблик с легкостью нес двух пассажиров. В мире Джека он бы давно размок, развалился и затонул. Но здесь простых законов физики недостаточно. Куда важнее была идея предмета.

Полковник Ван Белл дремал на носу лодки. Он уснул, едва кораблик отчалил, и сейчас лишь дергал головой и тихо бормотал.

— Здравствуй, Джил, — диктофон зажужжал, начиная новое письмо. — Помнишь, я обещал тебе, что буду писать не чаще раза в неделю? Прости, но я опять нарушил обещание. Очень трудно не писать тебе… Я понимаю, тебе тоже тяжело. Получать эти послания и не иметь возможности на них ответить, не знать, когда мы увидимся снова. Увидимся ли? Это как письма с того света…

Джек зачерпнул воды за бортом и плеснул в лицо. Она была теплая, с привкусом типографской краски.

— Смешно, но наверняка тысячи человек хотели бы оказаться на моем месте. Другой мир, все новое… Интересно, понимают ли они, чего хотят? Здесь страшно одиноко. Представь, что ты вынуждена жить в другой стране. Японии, например. Вроде вокруг такие же люди, может, чуточку другие. Но с каждым днем различий становится больше. Ты изучаешь страну, пробуешь в ней обжиться, пока не понимаешь — все бессмысленно. Можно попытаться стать ее частью, можно притвориться, что это получилось… Или убедить себя, что все сложилось лучшим образом. Но это неправда. И тут хуже, чем в Японии… Там есть вещи, на которые можно опереться. Даже если кажется, что все японцы на одно лицо, можно быть уверенным, что это — разные люди. А не один и тот же человек… Здесь опереться не на что.

В тумане, клубящемся меж книжных шкафов-небоскребов, Джек разглядел другой бумажный кораблик. Он плыл в противоположную сторону, пассажиров не видно. Это могла быть и их собственная лодка — секунду назад или прямо сейчас. В этом мире не стоит доверять времени, пространству или своим глазам.

— Я думаю над природой этого мира. Знаю, ты скажешь — будь проще, принимай все как есть… Не могу. Честно пытался — не выходит. Мне кажется, если я разберусь, как здесь все устроено, то смогу с этим справиться… Для начала — это не параллельный мир. Кажется, Гарднер писал, что «Алиса» — один из первых примеров в литературе путешествия в параллельные миры? Но возьмем классическую эвереттовскую теорию: в каждый момент времени вселенная дробится, распадаясь на дерево параллельных миров. Раз, и готово — мир, в котором по Оксфорду бродят динозавры, или мир, где Курт Кобейн стал президентом. Однако я не могу представить точку, в которой вселенная должна разделиться, чтобы все так изменилось.

Джек перевел дыхание и продолжил:

— Или вариант с антимиром. Любая частица имеет свою античастицу, так почему бы им не сложиться в антимир, отражение нашего? Некоторые факты свидетельствуют в пользу этой версии — солнце, встающее на западе, или правостороннее движение. Но помнишь рассуждения о молоке и антиматерии? Я пробовал здешнее молоко — оно просто невкусное. Столкновение же частицы и античастицы приводит к взрыву. Полагаю, если бы я взорвался, я бы заметил… Я думал — где еще, кроме как в зеркале, получается подобное отражение? Искаженное отражение…

Джек глубоко вдохнул. Ван Белл вдруг замахал руками:

— Пошли прочь! Мне ничего не нужно!

Джек привстал, но помощь полковнику, похоже, не требовалась. Опустив руки, Ван Белл захрапел. Джек продолжил письмо:

— Единственная логика, которой хоть как-то подчиняется этот мир, это логика сновидений. Нет, я не хочу сказать, что я сплю. Не буду говорить, сколько раз я щипал себя, и о прочих способах проснуться — ты и сама знаешь. Но все эти отражения и искажения привычных вещей, причудливая и сбитая логика уместны именно во сне. И смотри, о чем я подумал: в мифологии австралийских аборигенов есть такое понятие — Время Сновидений…

Что-то большое мелькнуло под водой и с силой ткнулось в борт лодки. Кораблик закачался. Джек вцепился в край бумажного листа. Полковник Ван Белл мигом проснулся, захлопал глазами, точно филин.

— Кто здесь? Они нас нашли?