Колыбельная для эльфа - Ольга Хрипина-Головня

— Несколько дней назад меня разбудила отчаянно рыдающая эльфийка, Терейна, которая умоляла меня сказать ей, что с ее любимым мужем, не вернувшимся из Вендориана, все в порядке и его не съели по дороге, не ограбили. Он не поехал в объезд и его не убили лихие кочевые кланы. Ты хочешь, чтобы я сказала ей, что ее муж умер у меня на глазах, прокорчившись в этой постели несколько дней? У меня, тиа этой земли, наследницы древнейшего и могущественного рода?!

"Что толку в твоем титуле, если это лишь отголоски былой славы?", — мелькнула у Суны неожиданная, постыдная мысль. Или это снова голос вкрался в ее мысли?

— Чиэлань, я оставила у Вихря сумку со снадобьями, — тихо проговорила Амарисуна, игнорируя раздраженный жест рассерженной невежливостью подопечной Ларны. — Принеси, пожалуйста.

Чиэлань неслышно выскользнул за дверь, как показалось Ларне даже с радостью, что, в принципе, было понятно. Смотреть на судороги эльфа на кровати было невыносимо. От снадобий толку не будет, это Суна хорошо понимала. Но надо было сделать хоть что-то — чтобы потом не винить себя в том, что стояла и просто смотрела.

Тиа Андагриэль сжала пальцы так, что побелели костяшки. Затем решительно тряхнула головой, словно прогоняя прочь ненужные мысли и сомнения, встала на колени возле кровати и взяла правой рукой эльфа за руку.

— Друг мой, дочь моя, вы нужны мне, — молвила тиа каким-то чужим, церемониальным голосом.

Ондор и Миаринна, переглянувшись, поднялись с кресел и опустились рядом с тиа. Теперь за левую руку Андагриэль держала Миаринна, рядом стоял Ондор, левой рукой державший другую руку эльфа.

Ларна обняла Суну за плечи, и та поняла, что дрожит от страха. Внутри росло удивление пополам с недоверием — что за игра? Трое тиа стоят на коленях возле кровати, закрыв глаза, по полу гуляет вечерний ветер, пахнет временем темноты и тишины. И все это бессмысленно и глупо, потому что каждому известно, что после войны Предэпохи эльфы растеряли магию, отказашись от нее, и даже могущественные некогда эльфийские роды сохранили лишь крохотные остатки былой силы, подпитываемые обучением природной магии.

"Какие предательские мысли… но почему я не могу думать иначе? Так красиво звучат давние легенды. Магия сердца одолевала черную, а целые кланы приходили друг другу на помощь. Как неверно по сравнению с этим выглядят эти три фигуры, как неверно и в тоже время искренне в своей вере, но я знаю, что ничего не получится".

Амарисуна закрыла глаза.

Если бы только… Мать-земля, я не могу, я не хочу вспоминать, я не хочу больше думать.

Пусть это все… исчезнет, молю! Пощади мое сердце…

Андагриэль считала удары сердца. На пятнадцатом ударе оно принялось биться в унисон с сердцами мужа и дочери. Все правильно, все как учила ее мама, все так, как она научила Ондора и Миаринны, как передавалось из поколения в поколение. Тщательно оберегаемый секрет ее рода, заклинание Круга, эхо былого, страшного времени… Что оно значило тогда?

Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…

Темно-темно на фоне у закрытых век…

Девятнадцать, двадцать…

Шум ветра… бег крови внутри…дыхание земли… грохот листьев на тонких деревьях…ослепляющий свет…ошеломляющая темнота…

Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…двадцать пять. Пора.

— Санаи! Залум! Анейра! Паташи, паташи! Нейя, Пата-ши! Паташи! Месаара! — выкрикнула Андагриэль древние-древние слова. Она никогда не спрашивала у матери — да та и вряд ли знала — значат ли они что-то, или это просто облекаемая в слова концентрация сил. До сих пор Андагриэль склонялась ко второму утверждению, но "до сих пор" было до того, как она сама произнесла их. Ей показалось, что каждое слово унеслось куда-то в необъятное далеко и вернулось оттуда другим словом, посланием разбуженной силы, услышавшей древнее заклятье. Так это было или нет — да только теперь трое тиа смотрели, как в абсолютной темноте вокруг них огненными змеями пляшут отразившиеся от ничего слова, вонзаются друг в друга и сплетают узор. И последнее слово вдруг собралось в хрупкую фигуру, и та замерла в темноте, спиной к тиа. И наступила полная, оглушающая тишина, которую страшно было нарушить громким голосом.

— Что с тобой случилось? — тихо спросила Андагриэль фигуру эльфа, а губы словно замерзли, и слова получались какими-то ломкими, хрупкими, безжизненными. Фигура повернула голову и Андагриэль оцепенела под взглядом черных глаз. Казалось, что их чернота живет своей жизнью, темнота в глубине зрачков пришла извне и поглотила всего эльфа.

Но так не бывает. На ее землях не должно такого быть.

— Идем обратно. Идем с нами, — тяжело-тяжело говорить, тело утыкано иголочками холода.

Андагриэль чуть повернулась — рядом стоит бледная до синевы дочь, а глаза — пустые, зачарованные, неотрывно смотрят вглубь зрачков эльфа. А Ондор почему-то теперь рядом с эльфом, держит того за руку и потихоньку пригибается к земле, будто поклониться хочет.

За спиной эльфа величаво вырастет тень. Она обнимает его, она сродни темноте в его глазах, она забрала его себе и уведет за собой, туда, к покою и вечному знанию.

Андагриэль хотела шагнуть вперед, взять эльфа за руку, растормошить дочь и мужа и увести всех из этой странной, ледяной, жуткой темноты, которая вовсе и не темнота. Хотела и не могла. И стало так тоскливо и страшно, что захотелось броситься к тени — вдруг она выведет из этого кошмара обратно? И тело ожило, и ноги непроизвольно сделали пару шагов вперед, а тень колыхнулась вперед и отразилась почему-то стальным всполохом неизвестно от чего. И в памяти тиа вновь всплыло странное слово — силель. То ли имя, то ли название, то ли бессмысленное сочетание звуков, но почему-то стало невозможным идти к тени, и надо было обязательно сделать так, чтобы она исчезла.

— Ты помнишь?

Шепот, эхо звука прокатилось откуда-то и замерло у ног тиа. Обласкало, согрело и накрыло волной невспоминаемых воспоминаний.

И нырнув вглубь ударов сердца, Андагриэль позвала мужа и дочь, позвала своих давно умерших предков, их память и силы. Она никогда не делала этого раньше, и это было тяжело, неимоверно тяжело, как во сне, когда тебе снится, что ты просыпаешься, и ты стараешься пошевелиться и встать. Но скованное настоящим сном тело не подчиняется тебе, и это так мучительно, так невыносимо тяжело стараться хотя бы оторвать голову от подушки…

— Говори.

Что говорить?..

— Говори!

Нет сил… какая страшная тяжесть, как хочется упасть и заснуть во сне…

— Говори!!

Санаи… Залум… Анейра… Паташи…Паташи…Нейя… Пата-ши… Паташи… Мессайя…