Молодая гвардия - Александр Фадеев

- Верно, Каюткин, не давай роту в обиду! - смеялись автоматчики, весело поглядывая на Улю.

- А что? Мы сей же час это проверим. Товарищ старшина! Федя! Аль он спит? Гляди, ребята, на ходу спит... Старшина! Подметки потерял...

- А ты головы не потерял?

- Одну глупую потерял, да она случайно у тебя на плечах оказалась, а умная при мне. Оне ж у меня приставные, гляди...

И Каюткин, аккуратно взявшись за свою некрупную голову - одной рукой за подбородок, а другой - за затылок под пилоткой, небрежно сдвинутой на одну бровь, - выкатив глаза, стал производить головой вращательные движения, как бы вывинчивая шею. Иллюзия того, что голова отделяется от туловища, была настолько полной, что вся рота и все, кто был вблизи, грохнули хохотом. Уля не выдержала и тоже рассмеялась, звонко, по-детски, и смутилась. И все автоматчики радостно посмотрели на Улю, точно они знали, что Каюткин делает это для нее.

Он был физически мал, но необыкновенно ловок в движениях, этот балагур Каюткин. Лицо у него было все в мелких морщинках, но такое подвижное, что никак нельзя было угадать, сколько ему лет, - ему могло быть и за тридцать и не больше двадцати, а по фигуре и повадке он был совсем мальчишка. Глаза у него были большие, синие, тоже в сети мелких морщинок, и, когда он умолкал, в них проглядывала вдруг идущая с самого глубокого дна застарелая усталость, но он будто не хотел, чтобы люди видели его усталость, и почти не умолкал.

- Вы откуда будете, молодые люди? - обратился он к товарищам Ули. - Вот видите! Вы из Краснодона, - удовлетворенно сказал он. - А девушка, скажем, будет кому-нибудь из вас сестрица? Или, извиняюсь, папаша, ваша дочь?.. Что ж это такоича? Девушка вполне свободная, ни дочь, ни сестра, ни мужняя жена! В Каменске ее, не иначе, мобилизуют. Мобилизуют, поставят регулировщицей. При сплошном поулошном движении! - И Каюткин неповторимым жестом показал на все, что творилось на шоссе и на степи. - Уж лучше ей к нам, в роту автоматчиков!.. Ей-богу, вы, ребята, скоро попадете в Россию, там девок страсть как много, а у нас в роте ни одной. А нам такая девушка очень нужна для прививки настоящей речи и для благородства поведения...

- Уж это как она сама захочет, - с улыбкой отвечал Анатолий, смущенно поглядывая на Улю, которая, стараясь не смеяться и все же смеясь, глядела в сторону, чтобы не встретиться глазами с Каюткиным.

- У-у, ее мы уговорим! - воскликнул Каюткин. - Мы от нашей роты таких ребят выставим, они какую хочешь девушку уговорят!

"А что, если и в самом деле пойти, вот соскочить с телеги и пойти?" вдруг с замиранием сердца подумала Уля.

Олег Кошевой, теперь все время шагавший рядом с телегой, не сводил с Каюткина глаз, как завороженный. Он был влюблен в Каюткина и хотел, чтобы все были влюблены в него. Стоило Каюткину открыть рот, как Олег уже смеялся, закинув голову, показывая все свои зубы. От удовольствия, он даже потирал кончики пальцев, так ему нравился Каюткин. Но Каюткин словно и не чувствовал этого, даже ни разу не взглянул на него, как он ни разу не взглянул на Улю и ни на одного из людей, которых забавлял.

В одно из таких мгновений, когда Каюткин отпустил что-то совсем уже отчаянное и бойцы рассмеялись, с ротой поравнялся догнавший ее прямо по степи, весь покрытый слежавшейся пылью вездеходик.

- Смир-рно!..

Возникший из гущи роты капитан с длинной жилистой шеей, придерживая рукой болтающуюся кобуру, быстро перебирая худыми ногами, побежал к остановившемуся вездеходу, откуда выглянул полный генерал в новой фуражке на крупной круглой голове.

- Не надо, не надо, - сказал генерал, - отставить...

Он вылез из вездехода, пожал откозырявшему капитану руку, в то же время быстро оглядывая шагавших по пыли автоматчиков маленькими глазами, весело блестевшими на его суровом простом лице.

- Скажи, пожалуйста, наши курские и - Каюткин! - сказал он с видимым удовольствием. И, сделав рукой знак вездеходу, чтобы тот двигался следом по степи, генерал неожиданно легким для его комплекции шагом пошел вместе с автоматчиками. - Каюткин - это отлично... Ежели жив Каюткин - значит, дух войска непобедим, - говорил он, весело глядя на Каюткина, но обращаясь к теснившимся к нему на ходу бойцам.

- Служу Советскому Союзу! - сказал Каюткин не в том искусственно приподнятом, шутливом тоне, в каком он говорил до сих пор, а очень серьезно.

- Товарищ капитан, бойцы знают, куда и зачем идем? - спросил генерал, обращаясь к идущему рядом, чуть отставая, командиру роты.

- Знают, товарищ генерал...

- Здорово показали себя тогда у водокачки, помните? - сказал генерал, быстрым взглядом окидывая бойцов, теснившихся к нему. - А главное - себя сохранили... А-а, вот то-то и оно! - воскликнул он, будто кто-то возражал ему. - Помереть нетрудно...

Все понимали, что генерал не столько хвалит за прошлое, сколько подготавливает к будущему. Улыбки сошли со всех лиц, и в них возникло неуловимо общее значительное выражение.

- Народ молодой, а опыт у вас знаете какой? Разве можно, например, сравнить с тем, как я был молодым, - говорил генерал. - Было время, шагал и я по этой дорожке... Ну-у, и враг был другой, и техника не та! По сравнению с той школой, что я тогда прошел, вы прошли университет...

Генерал сделал такое движение своей крупной головой, как будто ему хотелось не то что-то прогнать, не то утвердить. Это было у него в одних случаях выражение недовольства, а в других - удовлетворения. Сейчас это было выражение удовлетворения. Должно быть, ему приятно было вспомнить молодость и радовал его вид автоматчиков с их боевой выправкой, ставшей уже для них естественной.

- Разрешите обратиться, - сказал Каюткин. - Далеко он прошел?

- Далеко, черти бы его не учили! - сказал генерал. - Так далеко, что нам с вами вроде бы уж и неловко.

- И дальше пойдет?

Генерал некоторое время шел молча.

- От нас с вами зависит... С тех пор как мы его зимой побили, он силенок подкопил. Собрал технику со всей Европы и ударил в одном месте, по нас с вами. Расчет такой - не выстоим. А резервов у него нет... А-а, вот то-то и оно!..

Взгляд генерала упал на подводу впереди, и вдруг он узнал среди людей на подводе ту одинокую девушку на шоссе, над которой неслись немецкие пикировщики. Он представил себе все, что могло произойти и в судьбе и в душе этой девушки за то время, пока он на своем вездеходе успел только побывать во втором эшелоне дивизии и нагнать миновавшие Краснодон головные части. Выражение не то чтобы жалости, а сумрачной озабоченности появилось на лице генерала, и он вдруг заторопился.

- Успеха вам!

И, сделав знак вездеходу остановиться, он тем легким шагом, который был так неожидан при полноте генерала, быстро пошел к вездеходу.

Все время, пока генерал находился среди автоматчиков, вопросы, обращенные к нему, и жесты Каюткина были совершенно серьезными. Как видно, он и не считал нужным проявлять перед генералом те самые черты, благодаря которым он был заметен среди бойцов и любим ими. Но, как только вездеход скрылся из глаз, прежняя энергия шутливой веселости вновь овладела Каюткиным.

Боец-пехотинец, громадного роста, с большими и черными, как сковороды, руками, запыхавшись, выбился из задних рядов колонны, держа в руке какие-то тяжелые предметы, завернутые в замасленную тряпку.

- Товарищи! Где здесь, сказали мне, шахтерская машина идет? - спрашивал он.

- Вон она, да только стоит! - пошутил Каюткин, указав на грузовик, весь усаженный детишками.

Колонна действительно остановилась из-за затора впереди.

- Извините, товарищи, - сказал боец, подходя к Валько и Григорию Ильичу, бережно поставившему белокурую девочку на землю, - хочу вам инструмент отдать. Вы народ мастеровой, и он вам сгодится, а мне он лишняя тяжесть на походе. - И он стал разворачивать перед ними замасленную тряпку.

Валько и Григорий Ильич, склонившись, смотрели ему на руки.

- Видали? - торжественно сказал боец, показывая в развернутой в его больших руках тряпке набор новеньких слесарных инструментов.

- Не понял - продаешь, что ли? - спросил Валько и недружелюбно поднял на него из-под сросшихся бровей цыганские свои глаза.

Кирпично-красное лицо бойца побагровело до того, что все покрылось капельками пота.

- Как только язык у тебя ворочается! - сказал он. - Я его на степе подобрал. Иду, а он так и лежит в тряпке, - должно, кто обронил.

- А может, выбросил, чтобы легче кульгать! - усмехнулся Валько.

- Мастеровой человек инструмента не выбросит. Обронил, - холодно сказал боец, обращаясь уже только к Григорию Ильичу.

- Спасибо, спасибо, друг... - сказал Григорий Ильич и торопливо стал помогать бойцу завертывать инструменты.

- Ладно, что пристроил, а то ведь жалко, инструмент хороший. У вас вон машина, а мне-то на походе, в полной выкладке, куда там! - говорил боец, повеселев. - Счастливо вам! - И он, пожав руку одному Григорию Ильичу, побежал обратно и скоро замешался в колонне.