Дорога в Бородухино - Вячеслав Кондратьев

Она проснулась от негромкого стука в дверь и сдержанного шепотливого разговора, в котором разобрала слова хозяйки...

- Смилостивился господь над вами...

Она открыла глаза, приподнялась и увидела - в проеме двери большой, неуклюжей тенью стоял Андрей! Она зажмурилась, не веря, боясь верить. Потом опять раскрыла глаза - Андрей все так же стоял в двери, не шевелясь, и шумно, прерывисто дышал.

- Не может быть! - вскрикнула она, вскочила с постели и бросилась к нему.

Диск автомата, висящего на шее Андрея, больно ударил в грудь, а потом обжег промерзшим железом. Она прижалась к нему и не могла говорить. Лицо Андрея пылало жаром, а от разгоряченного тела пахнуло едким мужским потом, запахом ремней и железа, которым увешана была его одежда.

- Это я, мама...- сказал он.

- Лампу сейчас зажгу, посмотрите друг на друга, а то какое свидание в темени,- прошептала тетя Нюша.

И в свете медленно разгорающейся керосиновой лампы Андрей, которого она пока только ощущала руками, лицом, прижатым к его подбородку, и телом, начал лепиться в бликах колеблющегося света, и она, все еще не верящая, что это не сон, глядела на его темное лицо с выпирающими скулами, огрубевшее, резковатое, может, потому что было небритое и сильно похудевшее, ставшее еще больше похожим на лицо мужа, глядела, замирая от счастья, которое сдавило горло и не давало вымолвить ни слова...

- Скажи, это правда? Это ты? - смогла наконец сказать она.

- Я, мама... Разреши, я разденусь,- он осторожно высвободился из ее объятий и с облегчением стащил с шеи автомат, расстегнул пояс с висевшими на нем дисками и гранатами в чехольчиках, скинул ватник, снял ушанку, потом подшлемник и шагнул к столу, к свету.

- Ты совсем вернулся? Я хочу спросить - вы все вернулись?

- Нет, мама, один... Мы сейчас в двадцати километрах отсюда. Стоим в лесу. Ротный позабыл вещмешок, ну и послал меня. Вернее, я сам вызвался. Я чувствовал, мама, что ты здесь.

- И ты прошел сейчас двадцать километров?!

- Я на лыжах, подумаешь... Мама, через полчаса я должен обратно.

- И опять двадцать километров?..- ужаснулась Вера Глебовна.

- Ерунда. Я пробежал бы и сто. Как ты добралась, мама?

Вера Глебовна рассказала и про попытки добиться пропуска, и про Киевский вокзал, и про обещание Батушина, и про Эрика... Андрей свернул огромную самокрутку из махорки и курил частыми, глубокими затяжками, поглядывая на нее из-под бровей своими серыми глазами, в которых появилось что-то новое, незнакомое ей, как незнакома была и его манера говорить отрывисто, короткими фразами, да и сам голос был не похож на прежний, стал ниже и хрипловатее.

- Танюша больше меня верила в твое возвращение и не позволила нам раскупоривать бутылку...- сказала она, накидывая на себя платье.

- Ты познакомилась с нею? - живо спросил Андрей.

- Да...- Она помолчала, а потом спросила:- Это серьезно, Андрей?

- Сейчас все серьезно, мама,- как-то веско ответил он.

- Ты бы... сходил за ней,- не сразу предложила она.

- Она... не помешает нам? - спросил Андрей, сделав уже непроизвольное движение к двери.

- Конечно, нет.

- Сиди, сиди... Схожу я,- вступила в разговор тетя Нюша, отойдя от печки, которую затопила, чтоб согреть воды.- Сиди с матерью, мало ли что надо вам без людей переговорить.

- Спасибо, тетя Нюша,- он опустился на стул.

Вера Глебовна достала консервы и передала вино Андрею, чтоб он раскупорил бутылку. Он ударил ладонью по донышку бутылки, а потом зубами вытащил высунувшуюся пробку. Задрав гимнастерку, вынул из кожаных ножен, прикрепленных к брючному ремню, кинжал с деревянной ручкой, похожий на финку, и стал вскрывать банку со шпротами. Она с притаенным страхом смотрела на холодное стальное лезвие с красноватыми, словно кровь, бликами от лампы, которым уверенно и ловко орудовал сын.

- А зачем... это? - тихо спросила она, уже понимая наивность и ненужность своего вопроса.

Андрей не ответил. Вскрыв банку, отодвинул ее на середину стола и спросил:

- Тебе рассказала Таня про немцев?

- Хозяйка говорила.

- Сволочи, мать...- он запнулся, покраснел и виновато улыбнулся, переменив сразу разговор: - Каким чудом у тебя сохранились шпроты? Сто лет не ел? - он подцепил кинжалом одну и бросил в рот.

Пожалуй, это был единственный мальчишеский жест, напомнивший ей прежнего Андрея.

- Как Москва, мама? Много разрушено?

- Нет. Правда, около нашего дома разорвались две бомбы. Одна - на Божедомке, вторая - у твоей школы. Нас здорово тряхнуло, но стекла остались целы.

- У моей школы? - воскликнул он.- Что же они, гады, в школу метились?

- Да, именно. Там теперь пункт формирования.

- Знали, значит... А про встреченного немца Таня рассказала?

Вера Глебовна не знала, говорить ли ему о том, что и она его повстречала, будет же беспокоиться, и решила не говорить.

- Да,- кивнула головой.

- Мама, а бомбоубежище близко от нашего дома? Ты уж ходи туда...

- Дома спокойнее, Андрей.

- Все наши ребята уже воюют, наверно?

- Да... На Киевском встретила Ирину...

- Ирку Фоминову?

- Да... Она в армии.

- Да ну! Хотя она такая... боевая была. Значит, и девчонки идут. Молодцы!

Вера Глебовна чувствовала, что говорят они все не о том, что надо о главном, но никак не могла начать, не зная - с чего. И сказала обычное:

- Ты очень изменился, Андрей... И такой худой...

- Сбросили в эшелоне дальневосточный жирок,- засмеялся он.- Но я сильный, мама... Ты знаешь, нас здорово вооружили, много автоматов. Видишь,- показал он на ППШ.- В диске семьдесят два патрона. Сила! Я уверен - погоним немца. Мы же - кадровики, да еще дальневосточники! Подготовочка у нас дай боже!

- Андрей, не забывай, что ты у меня один...- вырвалось у нее.

Андрей посмотрел на нее, нахмурил брови и сказал мягко, по очень серьезно:

- Мама... милая, мне надо помнить больше о другом.

- О чем, Андрей? - не поняла сразу она, а поняв, похолодела, сердце куда-то упало, и на какие-то секунды все поплыло в глазах. С трудом она превозмогла себя и подняла голову - Андрей смотрел на нее твердым взглядом, даже слишком твердым, в котором почудилась ей некая фанатичность, испугавшая ее так же, как и слова - "надо помнить о другом".

Вошла тетя Нюша с Таней. У Тани сияли глаза и дрожали губы в счастливой улыбке. Андрей поднялся, как-то мимоходом, смущенно прихватил ее руку, когда она шла к столу, пожал, и в этой скупой ласке увиделось Вере Глебовне настоящее, и ее тронуло, что они оба покраснели и застеснялись.

- Чуяла я, чуяла...- прошептала Таня, садясь за стол.

- Садитесь... Покормить его надо,- сказала хозяйка и поставила на стол чугунок с картошкой.

Андрей разлил вино в кружки.

- За встречу, мама,- он некрасиво, как-то по-мужицки торопливо опрокинул кружку и сразу же стал есть, тоже некрасиво, жадно и торопясь.

Он, наверно, очень голоден, подумала Вера Глебовна, или они привыкли так есть в армии.

- Ты не заблудишься на обратном пути? - с беспокойством спросила она.

- Что ты, мама! - со снисходительной улыбкой ответил он и показал на руке компас со светящимся циферблатом.- Компас! Ну и старую лыжню, надеюсь, не занесет.

Он говорил уверенно. Даже очень уверенно. Нет, ни следов смятения или страха не было в его облике.

- Ты очень повзрослел, Андрей,- сказала она.

- Да, мама,- как-то очень просто подтвердил он.- Почти три года кадровой армии что-то значат, мама. А потом мне многое пришлось передумать.

Он вытер губы не очень свежим носовым платком и стал закручивать цигарку большими, сильными пальцами с отросшими нечистыми ногтями. Вера Глебовна подумала, что у него крестьянские, как у отца, руки и что он сейчас совсем не тот интеллигентный мальчик, каким был в Москве и каким провожала она его в армию. Появилось что-то простоватое, мужицкое, и она заметила, что не раз, говоря о немцах, сдерживал он в себе слова, к которым, видно, привык и которые превратились уже не в ругательства, а просто в присказки к обычному разговору. Но она не была расстроена этим, понимая, наверно, что таким быть и в армии, и тем более на войне - легче и проще.

Докурив, Андрей поднялся.

- Мы еще не знаем номера своей полевой почты. Как получим - сообщу. И тебе, Таня.

Наступало самое страшное... Но лицо Андрея было спокойно, только какая-то огромная внутренняя сосредоточенность и собранность лежали на нем.

- Тебе уже пора?- еле слышно спросила Вера Глебовна, видя ненужность своего вопроса, но ожидая чуда - слов: "Еще немного могу побыть", но он сказал:

- Пора, мама.

Неужто уже все? А они ни о чем не поговорили! Господи, неужели его сейчас не будет? И он ничего не спросил об отце!

Поднялась Таня, поднялась хозяйка, и все молча смотрели, как неспешно надевает на себя Андрей ватник, как затягивает ремень, на котором брякнули, стукнувшись друг о друга, две гранаты, как натягивает на голову подшлемник, а потом и ушанку.

Вера Глебовна глядела на него и твердила себе: надо быть спокойной, надо быть спокойной...