Дело Лонгботтомов - rakugan

— Какая ж ты сволочь, — сказала она. — Нашел, значит, слабое место — меня — и стал бить в эту точку?

— Не без того. Видишь, я с тобой честен.

Ей хотелось разреветься от обиды и унижения.

— Белла, — Муди наклонился к ней, от него пахло дешевым крепким табаком, — не бери в голову. Я тебе слово дал — я его сдержу. Давай поработаем, а?

— Ну, давай.

А что ей еще оставалось.

Она закрыла глаза и принялась рассказывать все с начала — но уже исправленную и дополненную версию.

***

— Стоп, стоп, — время от времени останавливал ее Муди, — так не пойдет. Вот смотри, мы пишем, что ты предложила Фрэнку говорить, если он хочет остаться в живых... так... он отказался... это понятно... и потом ты так вот взяла и с ходу применила Crucio. И тупо его круциатила, пока не... ну, ясно. А потом Алису.

— Угу.

— И вот Визенгамот так в это и поверит — что ты надеялась из аврора получить информацию путем пыток?

— Почему бы нет?

— Смешно.

— Это тебе смешно, а члены Визенгамота — сборище старых пней, которые понятия не имеют ни о ваших тренингах, ни о чем. Они во все поверят.

— Хорошо. Ну, а почему ты не хочешь сказать, что твой муж тоже участвовал? Вот так-таки все сама...

— А зачем его приплетать? Чтобы начались расхождения в версиях?

— Я позабочусь, чтоб не было.

— Нет уж. Сама так сама.

— Ох, Белла, не дури. Чтоб Визенгамот такое принял...

— Муди, — она наклонилась к нему через стол, — я женщина, ты понял? Жен-щи-на. А женщина-преступница — это всегда пикантно. Любое женское преступление вызывает повышенный интерес. Ах, как она могла, ах, неужели женщина способна на такое зверство... Именно поэтому обо мне можно плести все, что угодно. Даже если ты заявишь, что я каждое утро съедаю на завтрак по младенцу, все и это проглотят и не поморщатся. Так что ты пиши, пиши. Дескать, из садистских побуждений, вследствие личных неприязненных отношений... Или как там у вас положено писать?

— А что, имелись личные неприязненные отношения?

— С Алисой — да.

— Почему?

— Был один случай, но он к делу не относится. Рассказать?

— Да ладно, потом. А муж-то твой что делал, в то время, как ты...

— А что муж? Он у меня, — она усмехнулась, — как всем известно, размазня и подкаблучник. Так что можешь смело написать, что он в это время виски накачивался. И ничего больше.

Муди задумчиво почесал шею.

— Ты, главное, пиши, пиши...

— Да я пишу.

***

На третий день вечером они сидели в его кабинете. Было холодно, несмотря на камин, — на улице бушевала вьюга. Стояла полутьма, горела только зеленая лампа на столе Муди. Белла смертельно устала. Глядя на Муди, она видела, что и он устал не меньше.

Муди заварил чай и налил ей в стакан. Пока она грела руки, он, откинувшись назад на стуле, подозвал к себе взмахом палочки пепельницу, набил трубку и закурил.

— Будешь? Сигареты тоже есть.

— Нет, спасибо. Лучше еще чаю.

Кто бы ей сказал год назад, что она будет пить чай и есть сэндвичи с аврором...

— А чего-нибудь еще хочешь? Выпить немного, ну там, не знаю.

— Клубники со льдом, — вдруг сказала она.

— Чего?!

Муди закашлялся — подавился дымом.

— Ничего. Это шутка была. Проехали.

Он задумчиво посмотрел на нее, потом вдруг спросил:

— Скажи мне кое-что. Не по делу.

— Что?

— Это вправду Сириус Блэк сдал Поттеров?

— А разве нет? — искренне удивилась она. — В газетах же писали...

Муди вздохнул.

— То есть, ты на самом деле не знаешь, как там было?

— Не знаю. Честно.

— А у вас там в Ставке или где еще ты его никогда не видела?

— Нет. Никогда. Но это ничего не значит — мало ли кого я не видела.

Позже, намного позже она вспомнила тот день, когда дежурила в Ставке, а Розье привел маленького крысообразного человечка, которого Темный Лорд велел "вежливо пригласить". Сидя в комнате для посетителей, человечек все всматривался в темные углы, будто под шкафом собрался прятаться, пока Ивэн, вертя палочку в пальцах, не улыбнулся ему ласково:

— Ни-ни, Питер, даже не пробуй свои штучки. Ты уже один раз пытался перекинуться крысой — помнишь, чем это кончилось?

Человечек, видимо, помнил, потому что угодливо закивал. До чего противно было на это смотреть...

А потом зазвонил колокольчик, и она, широко открыв дверь в кабинет, сказала: "Милорд, к вам Питер Петтигрю".

Смешно было думать, что, расскажи она об этом Муди, — и история волшебного мира могла пойти по-другому. Но Ивэн погиб несколько дней спустя, и всякие Петтигрю вылетели у нее из головы. К тому же она никогда не связывала его с Поттерами. Если бы Муди назвал это имя, она бы, конечно, вспомнила, при каких обстоятельствах его слышала. Но ничего такого не случилось, и история волшебного мира пошла так, как пошла.

— У меня к тебе еще вопрос.

— Да?

— Белла, я похож на дурака?

— Ты похож на аврора.

— Ну, даже не знаю... Ладно, буду считать, что это комплимент. Но вообще я не о том, — он помахал рукой, разгоняя дым. — Я ведь не слепой и не глухой. Эта твоя песенка под веритасерумом — а ведь такому учат в школе авроров. То, как ты крепко сопротивляешься Crucio. Кроме того, то, как ты считала: "Раз. Два. Три...". Любой бабуин, размахивающий палочкой, может сказать "Crucio", но вот считать, знать о постепенном возрастании, о том, что нельзя это делать дольше двух минут, — для этого нужно пройти специальную подготовку.

Она пожала плечами.

— Ты не согласна?

— Не знаю.

— Все ты знаешь, — Муди закашлялся. — У вас в учебке... я предполагаю, что у вас должна была быть какая-то учебка, школа... там преподавал кто-то из авроров?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Вряд ли ты, конечно, его сможешь узнать, — Муди, казалось, размышлял вслух, — ведь скорее всего он был на занятиях в маске... Ага! Улыбаешься. Значит, я прав.

Он помолчал.

— Еще чаю?

Белла кивнула.

— Значит, он бывал у вас в маске... и, наверное, изменял голос. Но если бы ты смогла описать, скажем, силуэт... манеру речи... какие-то привычки... а?

— Муди, — сказала она, — подумай сам. Даже если бы что-то из того, что ты говоришь, было правдой, и я бы описала этого человека. Даже если бы ты смог быстро вычислить его и доложить наверх — думаешь, среди вас он один такой? Ты, как и в случае с Краучем, недолго проживешь после этого. А смысла нет. Темного Лорда больше нет, все кончилось. Вы все теперь будете жить тихо и спокойно.

— Ты считаешь, я собираюсь об этом докладывать наверх и начинать расследование? Ой, нет, ты точно меня держишь за дурака. Я уж сам как-нибудь... Якобы нападение оставшихся на свободе Пожирателей. Похоронят его с салютом, с почестями, ну там, орден посмертно, помощь семье, все, как полагается. Что нам сор из избы выносить?

— Хорошо, — пожала она плечами, — слушай тогда.

Опять-таки намного позже, увидев Муди во время сражения в Министерстве, она мельком — не до того было — подумала, что, кажется, знает, как он потерял глаз.

***

Через две недели начались заседания Визенгамота, на которых Муди давал показания. Теперь он постоянно ходил хмурый и нервный. И было от чего — Крауч затребовал для всех подсудимых высшей меры наказания, и по меньшей мере половина членов Визенгамота была с ним согласна.

Вечером накануне последнего заседания, куда должны были вызвать и их для оглашения приговора, Белле выдали чистую одежду и разрешили принять ванну в присутствии женщины-аврора. Пока еще аврора. К завтрашнему дню, говорят, вызовут дементоров.

Она вымыла голову, но расчески не дали, и пришлось руками разделять и приглаживать перепутанные пряди. Министерский целитель осмотрел ее и залечил наиболее заметные синяки и рубцы. Конечно, незачем прессе, которая завтра будет, знать, что подследственных в аврорате избивают.

По словам Муди, несмотря на все его усилия и поддержку Дамблдора, шансы, что их приговорят к поцелую, оставались у высокими. Теперь Белла сидела на койке в своей камере, скрестив ноги по-турецки, и думала об этом. Одновременно старалась держать спину прямо — от прикосновения к холодной стене та быстро начинала болеть.

Особенно страшно ей не было. Чему-чему, а уж этому их всех учили. Сначала в Слизерине, потом в мини-Хогвартсе. Перешагивать через себя. Тебе страшно? Тебе больно? Перешагни и иди дальше. Не останавливайся. Просто иди.

В конце концов, по крайней мере ей не придется надолго пережить — в сознательном состоянии, во всяком случае, — своего мужа.

А ведь она ему так и не сказала. Ни разу за все десять с лишним лет не сказала, что любит его. Даже на свадьбе. Сначала хотела сохранить независимость. Потом была уверена, что любит другого — человека или не-человека, — просто другого. Какими же иллюзиями она жила, Мерлин. Какой же дурой была.

Дадут ли им проститься перед поцелуем? Хотя бы пять минут. Вряд ли. Преступники особой категории, свидание не полагается. Тем более с женой — такой же преступницей.