Народы моря (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Напротив балкона стояли в ряд восемь человек, приглашенных для вручения наград. Кроме меня, остальные были старшими офицерами из всех трех корпусов. Что такое героическое совершили они во время осады — понятия не имею, но не удивляюсь, потому что привык, что за поражение наказывают невиновных, а за победу награждают непричастных. Писец, стоявший справа от фараона, выкрикивал имя, после чего один из нас выходил вперед, падал на колени, склонив покорно голову. Второй писец швырял ему награду. Троим досталось по ожерелью в три ряда золотых бусинок. Каждый из награжденных подползал к упавшей в пыль награде, забирал ее, произносил длинную благодарную речь в адрес Мернептаха, разворачивался, после чего вставал и согнутый возвращался в строй, где разгибался, разворачиваясь еще раз.

Следующим выкликнули меня, так переврав имя, что я не сразу понял. Из-за этого, наверное, мне и попала вожжа под хвост. Я вышел четким строевым шагом, опустился на одно колено и понурил голову. Пауза длилась долго. Наверное, писец ждал, когда я опущусь и на второе колено. Не дождавшись, швырнул золотую бляшку так, что упала метрах в двух от меня. Я встал, подошел к ней, поднял из пыли. Она была овальной формы и с барельефом в виде львиной морды. Мой захват неприступного города оценили египетским аналогом медали «За отвагу».

Я протер его о набедренник на заднице, после чего громко и серьезно произнес:

— Щедрость повелителя Та-Кемета безмерна! — и, не сгибаясь, вернулся в строй.

Мне простили такую дерзость. Может быть, потому, что не удивились невоспитанности дикаря, а может быть, в благодарность за взятие Ашкелона.

Остальным тоже выдали по золотому льву. Их безмерная благодарность компенсировала мою краткость. После чего фараон Мернептах ушел в здание, поддерживаемый обоими писцами, а вслед за ним — рабы и охранники. Семеро награжденных сразу загомонили радостно, особенно те, кому достались ожерелья, и нацепили на себя побрякушки. Меня они как бы не замечали, хотя двое были не коренными египтянами. Видимо, решили, что я не долго продержусь в египетской армии. Я еще не решил, правы они или нет.

Пентаур сник, увидев, что я получил. Наверное, надеялся, что меня наградят ожерельем или даже золотым оружием и назначат командиром эскадрона из пятидесяти колесниц. Тогда бы он стал старшим над возницами этих колесниц. Увы, фараон решил иначе. Кстати, я видел простых воинов с золотыми мухами и львами за доблесть. Награды в египетской армии мало влияли на продвижение по служебной лестнице.

Глава 12

Город Гезер стоит на холме. Он немного меньше Ашкелона, но, говорят, богаче, потому что расположен на караванном пути из Египта в Двуречье. Обнесен крепкими стенами высотой метров восемь, сложенными из камня. Нижние глыбы весом под тонну. Трое ворот защищены выступающими вперед парами башен высотой метров десять. Еще по башне на пяти углях и одиннадцать между ними. Внутри большой храм из крупных камней. Он выше башен, поэтому виден со всех сторон. Гезерцы уже знают о том, как был захвачен Ашкелона, о выплаченной огромной дани и выданных заложниках всеми знатными и богатыми семьями города. Видимо, решили, что они не такие раззявы и стены у них крепче, поэтому сдаваться отказались.

Мы торчим под стенами уже третий месяц, и все эти месяцы выпали на лето и начало осени. По египетскому календарю — на ахет (разлив Нила), который длится с середины июля до середины ноября. В этот период река разливается и затапливает низменности, на которых расположены поля, сады и луга египтян. Затем наступает второй сезон — перет (созревание урожая), который длится до середины марта, и третий — шему (засуха). Сезоны делятся на месяцы по тридцать дней каждый и так и называются: «первый месяц ахета», «третий месяц перета»… Лишние пять дней добавляют к четвертому месяцу шему и посвящают каждый определенному богу: первый — Осирису, второй — Гору, третий — Сети, четвертый — Исиде, пятый — Нефтиде. В Гезере нет Нила, только жалкая речушка, почти высохшая, нет и моря у стен, освежающие бризы сюда добираются ослабленными, зато есть испепеляющая жара. Подозреваю, что жара — главное оружие защитников города.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я лежу в неглубокой пещере, находящейся в северном склоне холма, расположенного в паре километрах от Гезера. Пещера была вырублена в песчанике до нас, наши возничие только немного расширили ее. Вход завешен старой бычьей шкурой, дырявой и обтрепанной. Сквозь дыры в пещеру попадает рассеянный свет, сухой горячий свежий воздух и тихий, еле слышный звон, как будто лопнула гитарная струна, который издает выжженная земля. Рядом со мной расположились шестеро сенни. Мы в состоянии полудремы пережидаем полуденную жару. Нет ни сил, ни желания шевелиться. Даже для того, чтобы дотянуться до глиняного кувшина и отхлебнуть воды, теплой и с мерзким привкусом затхлости. Эта вода сразу выступит потом на всем теле от темени до пальцев ног. Чтобы приглушить жажду, сосу гладкий камешек, специально подобранный для этого, и почему-то вспоминаю жевательную резинку. Прошло столько лет или даже веков, а я еще помню процесс ее употребления и чувство пофигизма, возникающее при этом. Жевательная резинка, как средство развития вульгарного индивидуализма.

К входу в пещеру приближаются шаги, кто-то сдвигает шкуру, впуская внутрь большую порцию света и горячего воздуха. Я не сразу распознаю Пентаура, как и он не сразу замечает меня.

— Тебя хочет видеть Джет, — сообщает мой возничий.

— Что ему надо?! — вставая, недовольно бурчу я, хотя знаю, что Пентауру ответ не известен.

— Он сам тебе скажет, — отвечает возничий.

Стараясь придерживаться тени, мы переходим к большой пещере, в которой обитает командир колесничих. Она больше и, что важнее, глубже нашей. Джет, два его заместителя и три писца расположились в самой глубине ее, где без света от масляного светильника было бы совсем темно. Здесь холоднее, чем в нашей пещере, и мое тело сразу покрывается испариной.

— Налей ему вина, — приказывает Джет рабу.

Дурное начало. Значит, сейчас от меня потребует жертву или подвиг, что, впрочем, одно и то же. Я сажусь на куб из песчаника, заменяющий табурет, беру у слуги бронзовую чашу с белым вином, разбавленным водой. Стараюсь пить медленно, но сушняк побеждает — добиваю залпом. И буквально сразу все выпитое проступает на моей коже ядреными каплями пота. Размазав их на лбу и лице тыльной стороной ладони левой руки, возвращаю бронзовую чашу рабу и жестом показываю, чтобы не наливал. Чем больше пьешь в такую жару, тем сильнее хочется.

— Слишком долго мы осаждаем этот город, — начинает издалека командир колесничих корпуса Птах.

Я знаю, к чему он клонит, но торопиться с предложениями не спешу. Ничто не ценится так дешево, как суетливость подчиненных. Дай начальнику выговориться. Чем больше слов он произнесет, тем важнее себя почувствует и выше оценит тебя.

— Люди устали, заканчиваются продукты, скоро река совсем пересохнет, и останемся без воды, — продолжает Джет.

— Да, ситуация не из лучших, — смирённо соглашаюсь я.

— Пора бы нам захватить город, — заканчивает он и смотрит на меня, ожидая проявления инициативы.

— Пора, — соглашаюсь я и самым невинным тоном задаю вопрос: — А почему наш великий правитель не дает команду идти на штурм?

Египтяне очень любят шутить. Юмор у них по большей части примитивный, на уровне «поскользнулся-упал», но в троллинге большие мастера. Дикаря-новобранца могут, не сговариваясь, троллить всем подразделение. При этом те же действия со стороны чужеземца не воспринимают, считая, видимо, что на такое способен только египтянин.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Джет воспринимает мои слова всерьез и дает развернутый ответ:

— Ты же понимаешь, что у города крепкие стены и много защитников. Если мы пойдём на штурм, то потеряем много людей, а наш великий и могущественный Мернептаха — здоровья ему и многих лет жизни! — бережет своих воинов. Надо придумать какой-нибудь способ захватить Гезер меньшей кровью, как получилось с Ашкелоном.