Пурга над «Карточным домиком» - Игорь Ефимов

— Перехожу на прием, — повторил Димон и теперь уже сам щелкнул тумблером.

— С кем я говорю? — Тон голоса в репродукторе заметно изменился — вместо радостных в нем зазвучали тревожные ноты. — Это Сева?

— Нет. Это Дима.

— Какой Дима? Фамилия?

— Дима Снегирев.

Там некоторое время молчали. Было слышно, как человек спросил кого-то: «Снегирев? Кто это?» — и женский голос ответил: «Ну, не могу же я всех помнить. Может, кто-нибудь из механиков?»

На цыпочках вошли Стеша и Киля, стали по обе стороны от двери.

— Скажите, Дима Снегирев, а что у вас с голосом? Вы всегда так говорите?

— Не понимаю.

— По голосу можно подумать, что вам лет тринадцать— четырнадцать.

— Не, тринадцати еще нет. Летом будет. Но это неважно. Вы подождите, не отключайтесь. Я вам сейчас все объясню. Мы на лыжах сюда пришли, понимаете? У нас каникулы, и Алексей Федотыч разрешил нам автобуса не ждать, а напрямки на лыжах; и мы с утра как вышли, так ветра еще совсем не было, мы бы запросто успели, напрямки до Зипунов наших километров восемнадцать…

— Дима, не волнуйся так, — попросила Стеша, подходя сзади и кладя ему руку на плечо.

— Ничего я не волнуюсь. Но надо же людям объяснить, как мы сюда забрели, а то они еще подумают, что это мы все тут натворили. А мы просто заблудились — понимаете? — когда пурга началась, и случайно в этот дом попали. Мы и не слыхали раньше про него, и ничего тут не делали, никаких кнопок не трогали, только поели на кухне. Если кто чего тут натворил, так это Сазонов. Из ракетницы точно он стрелял. Может, он до этого еще чего-нибудь выкинул — как вы считаете? Перехожу на прием.

— Сазонов? Что с Сазоновым? Он там, с вами? Позовите его к аппарату.

— Я могу позвать, но нет смысла. Он прямо как пятилетний. То плачет, то грозится, то бормочет не поймешь что. Мы у него еле ракетницу отобрали. Так позвать?

Там снова повисло тягостное молчание. Потом несколько голосов заговорили быстро между собой. Можно было разобрать только: «сущая бессмыслица… какие там лыжи? Впали в детство… бред». А женщина несколько раз произнесла: «Вот она, ваша «Мнемозина» — и кто-то ей ответил: «Да, несомненно, утрата памяти налицо». Наконец голос снова прозвучал явственно из репродуктора, но не тот раскатистый, что раньше, — другой. Посуше и потверже:

— Дима Снегирев. Слушайте меня внимательно и отвечайте быстро и кратко. В каком состоянии здание? Разбитых окон, поломанных дверей нет? Электричество горит, тепло?

— Да, все нормально. Даже подвесная дорога работает.

— Никаким газом не пахнет, следов огня не заметно?

— Нет.

— Что с людьми? Говорите только про тех, кого видели своими глазами.

— Трое лежат в вестибюле. Похоже, что без сознания. Да нас четверо. Еще Сазонов, но он совсем как малый ребенок.

— А вы сами — как большой, что ли?

— Если вы считаете, что двенадцать лет…

— Не будем отвлекаться. Дима, поймите хорошенько: то, что я сейчас скажу, — приказ. Приказ научного городка и милиции. Возьмите карандаш и записывайте.

— Я запомню.

— Нет, запишите. И не выпускайте записанного из рук. На память вашу надежды сейчас почти никакой. Первое: собрать всех, кто может ходить, и немедленно покинуть здание.

— А куда же мы денемся? В лес, что ли?

— Нет. Выйдете из главных дверей и свернете налево. Метров через сто будет дом лесника. Записали? Там переждете до утра. Утром прибудет спасательный отряд. Помощь. Если в доме холодно, затопите печь. Сумеете? Кажется, там есть собака — не пугайтесь. Вы все поняли? Повторите.

— Собрать всех… Покинуть здание… Ждать в доме лесника… Но скажите хоть, в чем опасность?

— В здании установлен аппарат, испускающий сильное радиоизлучение. Подавляющее память. Боюсь, что и ваша память уже сильно пострадала. Вы забыли многое и каждую секунду продолжаете забывать.

— Так, может, выключить его?.. Или расколотить?

— Ни в коем случае. Он должен поддерживать жизнь тех, кто уже уснул. Пока вас тоже не свалил сон — торопитесь. Выполняйте приказ.

— Есть.

— Как можно быстрее. Бегом. Все — прочь из здания!

Репродуктор умолк.

Ребята в растерянности смотрели на Димона. Но тот сидел не двигаясь, уставясь в исписанную бумажку.

— Дима, — позвала Стеша. — Ведь сказали — бегом.

Димон потер лоб, прикрыл глаза.

— Да, да. Только, по правде говоря…

— Они решили, что мы такие же чокнутые, — сказал Лавруша, — как Сазонов.

— А может, они правы? Может, мы тоже забыли? И это нам только кажется, что сегодня утром мы вышли из интерната, что Киля подвернул ногу, что сидели в вездеходе. Может, на самом деле это было давным-давно, много лет назад. Но все, что в промежутке, мы забыли.

— Да ведь бегом же, — повторила Стеша. — Сказано — ни минуты не медля. Потом будем рассуждать.

Димон посмотрел на нее, потом на записку с приказом и, стряхнув наконец странное оцепенение, напавшее на него, вскочил на ноги.

— Приказано бегом, но приказано еще и всех. Всех, кто может ходить.

— Если Сазонов заупрямится, нам его не вытащить.

— Киля, Лавруша, быстро на третий этаж. Проверьте, нет ли кого-нибудь ходячего. И если попадется теплая одежда, тащите вниз. Встретимся внизу у главных дверей.

Сазонова все же пришлось оставить в здании. Он не заупрямился, он просто спал. Спал не так, как те в вестибюле, а по-настоящему: подстелив себе на полу у плиты Стешин полушубок, подложив под голову Лаврушин рюкзак и посапывая вымазанными кремом губами. Растолкать его так и не удалось.

— Ну, что там? — крикнул Димон, увидев спускавшихся сверху ребят.

— Никого. То есть спят все. И в запертые двери стучали — не откликаются.

Одевались быстро и молча.

— Готовы? — спросил Димон, в последний раз пробежав бумажку с приказом: налево, сто метров, дом лесника. — Тогда пошли.

Дверь поддалась только после того, как на нее навалились втроем, — столько снега намело снаружи. Ветер сразу по-разбойничьи выскочил из ночной черноты, ворвался в вестибюль, полоснул холодом по лицам.

Зато около домика лесника, укрытого в ельнике, было затишье.

Они набились в тесные сени, топали, стряхивали друг с друга снег. Радостный собачий лай раздался за дверью, и стоило Димону откинуть наружную щеколду, как пушистая черно-белая лайка вылетела из горницы, не задумываясь кинулась к Лавруше лапами на плечо и несколько раз лизнула в лицо.

— Ребята, — сказал Лавруша, — там в сенях поленница. А мне пса не выпустить. Ну, куда? Куда ты тянешь? Чего скулишь? Что с хозяином твоим беда? Знаем, знаем, что беда. Потерпи. До утра придется тебе потерпеть, утром помощь придет. Понял? Усек?

Димон набрал уже полную охапку дров, когда в полутьме сеней до него донесся Стешин голос:

— Дима?

— Да.

— Ты помнишь, я летом уезжала на неделю?

— Помню. Вы с концертами по деревням ездили.

— Да. А когда возвращались, ты на дороге сидел. С корзинкой.

— Ну, сидел.

— И я застучала в кабину, чтоб остановили, и спрыгнула, и ты сказал, что за грибами ходил.

— Я помню.

— Только в корзинке у тебя пусто было. И грибов в июле у нас не бывает никогда.

— Чего ты вдруг вспомнила?

— Так…

— Нет, скажи.

— Я подумала тогда… Подумала, что ты меня ждал. Это правда?

— Угу.

— Знаешь, когда тот в репродукторе сказал, что мы многое забыли и продолжаем забывать, я больше всего за это испугалась. Что забуду когда-нибудь, как ты сидел там на дороге. И как смотрел на меня. И как мы шли потом пешком до деревни.

— Я не забыл. Я даже помню, в каком платке ты была. В зелененьком.

— А у тебя на рубашке значок был. Города Суздаль. Я еще подумала: неужели он за это время в Суздаль съездил?

— Да нет. Я так надел. Пофорсить.

— А помнишь, мы уже почти дошли до деревни, и ты хотел меня за руку взять.

— А ты не дала. Почему?

— Маленькая еще была. Глупая. А ты…

— Скоро вы там? — донеслось из-за дверей. — Замерзаем.

Они замолчали и вошли в комнату, пряча покрасневшие лица за охапками дров.

— А Киля где? — спросил Лавруша.

— Киля?.. Мы думали, он здесь в комнате.

— А я думал — он там, с вами.

Они оглядели бревенчатые стены, медвежью шкуру на полу, телевизор, заглянули под занавески.

— Нет, он нас решил доконать сегодня! — Димон с грохотом швырнул дрова к печке и выбежал на крыльцо.

— Киля! Киля! Бандит бессовестный! Где ты? Иди сюда, на голос. Эгей!

Никто не откликался.

Ветер все так же выл и нес над крышей бесконечный снежный поток. Когда охрипший и продрогший Димон вернулся в дом, он увидел сначала изумленные глаза Стеши, потом Лаврушу, застывшего посреди комнаты и наконец в углу — виляющий собачий хвост и оскаленную пасть с зажатой в зубах телефонной трубкой.