Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем - Авченко Василий Олегович

После боёв в Забайкалье комиссара Булыгу избрали делегатом Х съезда партии. Он стал одним из самых юных участников съезда. В Москву в марте 1921-го он ехал в одном вагоне с другим комиссаром – будущим маршалом Иваном Коневым. На съезде, подойдя к Ленину, Фадеев с мальчишеским восторгом потрогал его пиджак. И прямо со съезда вместе с Коневым отправился подавлять Кронштадтский мятеж. Там Фадеев получил второе ранение – и снова в ногу, полз по льду Финского залива, истекая кровью. Госпиталь, демобилизация, Московская горная академия… Учёбу снова не окончил: властно потянули к себе партия и литература. Так и будет он всю жизнь разрываться между ними. Ася, казалось, навсегда осталась в прошлом.

Одинокий волк

«Развитый, талантливый, сильный юноша, пользующийся, в общем, успехом у девушек, я долгие годы… не мог никого полюбить. Конечно, во мне уже заговорил пол, началась пора увлечений определённого порядка… Но я был чист душой и телом, какой-то внутренний голос говорил мне: “не то, не то”, и до конца 1922 года это были увлечения, скрытые во мне самом, – я не добивался предмета своего увлечения, а скрывал… свои чувствования. Одно из этих увлечений было всё-таки довольно сильным, и, если бы мне на него ответили, наверно, мы сошлись бы. Но, к счастью или несчастью, этого не случилось. Девушка была на четыре года старше меня, любила другого и вышла за него замуж как раз в тот день, когда я лежал тяжело раненный на финском льду под Кронштадтом. Я сначала сильно огорчился, но уже через неделю забыл о “любви” к ней, и это было лучшим свидетельством того, что это была не любовь».

В 1925 году Фадеев женился на писательнице Валерии Герасимовой. Детей у них не было, семья начала распадаться в 1929 году, окончательно разошлись Александр и Валерия в 1932-м, но сохранили дружеские отношения.

«Мне было очень трудно найти новую жизнь. Любовь вообще “найти” нельзя». «Придя к убеждению о необходимости переменить обстановку, я решил уехать на Дальний Восток». Тогда Фадеев предпринял две попытки вернуться в Приморье насовсем. В 1933-м приехал на полгода вместе с режиссёром Александром Довженко, решившим снимать фильм «Аэроград» о строительстве на Дальнем Востоке нового города и происках японских шпионов. В 1934-м Фадеев привёз на Дальний Восток писательскую бригаду – Рувима Фраермана, Петра Павленко и Антала Гидаша; жил здесь целый год. «Я уже вымахал к тому времени в рослого детину, я уже немало повоевал и исходил тысячи километров дорог, и я любил наш край большой мужественной любовью… Я остался совершенно одинок, детей у меня от первого брака не было, я не имел никаких должностей, кроме своей профессии, и – совершенно свободный, несколько “разочарованный”, что меня красило, – я вернулся на родину с намерением навсегда остаться в крае». «Человек на середине между тридцатью и сорока годами – вполне уже зрелый человек и к тому же в самом расцвете деятельности. Но к тому времени он незаметно накапливает и немало житейского мусора. И в случае какого-то личного душевного кризиса у него появляется желание словно “начать всё сначала”, вернуться к истокам своего жизненного пути, к юности. В сущности, тогда это духовное “возвращение” ещё вполне возможно. Потому что – как это в мои сорок восемь лет теперь особенно видно – тогда, между тридцатью и сорока годами, человек ещё совсем, совсем молод. А то, что он умнее и опытнее, – это только плюсы его “второй молодости”».

Во Владивостоке Фадеев жил за городом, в военном санатории на Океанской, порой ходил в город пешком – за добрые 20 вёрст, да по сопкам: «Иногда я пешком ходил во Владивосток через Седанку, Вторую Речку, Первую Речку, мимо дома, где жил Саня Бородкин. Я выходил на Комаровскую, заходил во двор домовладения, где жил в детстве у Сибирцевых. И всё было таким же, как в детстве (только на пустыре против дома, где мы играли в футбол, поставили цирк). Да, всё было таким же, только я уже был другим и рядом со мной не было решительно никого из тех людей, которых я любил». Бродил по Владивостоку, лежал у моря. Грустил, мечтал, вспоминал. «Мог часами лежать под солнцем на горячих досках, закрыв глаза, ощущая всё тот же, что и в детстве, особенный, неповторимый – от обилия водорослей – запах тихоокеанской волны, с невыносимо щемящим сердцем». Называл себя старым седым одиноким волком. «Я… скитался по свету и окончательно, как мне казалось, не мог никого полюбить». «Мне было как-то особенно тяжело жить (в смысле жизни личной) вот в эти 1930-е годы, годы самого большого моего одиночества». «В те годы Владивосток ещё очень мало строился. Я застал его почти таким же, каким покинул. Я ходил по знакомым дворам и улицам, и всё, всё оставалось ещё прежним. Но людей моего детства и моей юности во Владивостоке уже не было или почти не было. Мне некому было сказать: “А помнишь?” Я мог часами бродить по городу с грустно стеснённым сердцем, предаваясь воспоминаниям в полном одиночестве». «Жил абсолютно один на даче, на 19-й версте, вблизи от залива. Как порою грустно мне было! Залив замёрз. Метель мела. Иногда всё оттаивало, как это бывает в наших краях уже в феврале, я много гулял один и жил, можно сказать, воспоминаниями. Я работал тогда над романом “Последний из удэге”, над его третьей частью, которую критика находила наиболее удачной… Но, конечно, я не мог жить много лет в таком состоянии одиночества и душевной ранимости».

С Асей в это время Фадеев не встречался. Даже не знал (и не пытался узнать), где она живёт. Но много раз ходил мимо того самого домика на Набережной. «Боже мой, сколько раз я проходил мимо домика, где столько прошло безвозвратного, счастливого! Я подолгу стоял возле него – над этим обрывом, над этим заливом, с которыми тоже так многое связано в моей душе, и мне жалко было уходить, потому что не хотелось разрушать того грустного, чистого, как в детстве, строя души, который овладевал мною». Он тогда не знал, что в домике по-прежнему жила Нина Сухорукова, одна из подруг Аси и Лии. Внутрь так и не зашёл.

Обе попытки вернуться в Приморье не удались, хотя власти даже выделили Фадееву квартиру в строящемся доме – по соседству с тем самым бывшим коммерческим училищем. Дисциплинированный солдат партии, Фадеев вскоре вернулся в столицу и больше на Дальнем Востоке не бывал никогда. Хотя думал о нём постоянно – до самого конца.

«Я вернулся с Дальнего Востока в Москву в сентябре 1935-го, но ещё до лета 1937 года был одиноким. Это очень плохо – человеку быть одиноким в течение многих лет в самом расцвете его сил». «Но, конечно, жизнь всё-таки взяла своё». «В 1937 году… я женился, женился – наконец-то! – по большой и взаимной любви». Его супругой стала актриса Московского Художественного театра Ангелина Степанова. Фадеев усыновил её сына Александра, в 1944 году у них появится и общий ребёнок – Михаил. По всей вероятности, именно из-за этого брака переписка Фадеева и Колесниковой завязалась позже, чем могла бы. Известно, что в 1930-х – судя по всему, во второй их половине – Фадеев получил письмо от Аси, жившей тогда в Узбекистане, но не ответил. Позже объяснил почему: «Какое волнение и смуту вызвало оно, то Ваше письмо, в моей душе – и, как нарочно, в ту пору, когда только-только началась новая моя жизнь… и я уже знал, что теперь не должен (и не могу даже пытаться) изменить эту мою жизнь до самой смерти!»

Значит, были мысли о том, чтобы «изменить жизнь»? И, случись это письмо чуть раньше, всё могло пойти по-другому?

О своём втором браке Фадеев писал: «Я вступил в полосу большого личного счастья», но тут же добавлял, что ни он, ни жена не имеют возможности пользоваться им: «Мы оба страшно заняты, судьба то и дело разлучает нас… У меня просто сердце сжимается от тоски, любви, боли, неудовлетворённости, желания счастья и близости».

Потом, вероятно, многое изменилось. Фадеев напишет: «Мне во многом в жизни везло, не везло только в любви». Чувствуется, что в последние годы он был внутренне очень одинок. Второе письмо Аси пришло вовремя – может быть, оно даже продлило Фадееву жизнь на несколько лет. Он схватился за него, как утопающий за соломинку.