Суперигрушек хватает на все лето - Брайан Олдисс

— Мы устали, — сказал Седред. — Мы плохо питаемся.

— Я не представляю, как выглядит печь, — сказал Вундрел.

— А я подумываю о том, что пора жениться, — не к месту добавил Аледреф.

Гармон задумчиво изучал ногти на пальцах ног.

— Я так больше и не женился. Вы вечно ошивались поблизости со своими глупыми разговорами. Ссоры, ругань — вечные ссоры и ругань. Наконец-то я освобожусь от вас и проведу остаток лет в независимости.

— Господи, боже ты мой! — воскликнула Дэй. — Ну почему вы так жестоки друг к другу? На вас посмотреть, так двадцать второй век раем покажется. Как бы я хотела снова оказаться там.

Вия крикнула Дэй, чтобы та перестала болтать ерунду, Дэй разразилась рыданиями, что вызвало всеобщий смех.

— Ну ладно, я все сказал, — закончил Гармон. — Я ухожу. — Со вздохом он вновь поднялся со своего трона.

Аледреф преградил ему дорогу, заметив, что, пока отец жив, он всегда будет болтаться поблизости и подавлять их. Он обернулся к братьям и выразительно провел ребром ладони по горлу.

— Погоди, — сказал Вундрел, — все-таки в отцовских рассуждениях есть здравое зерно. Мы ведь все время ругаемся.

— Неправда, — сказал Седред, — это вы двое все время ругаетесь.

— Когда это я ругался? — сердито поинтересовался Вундрел. — Стоит мне рот раскрыть, я тут же получаю от Аледрефа оплеуху.

Аледреф сказал, что уже много лет и пальцем не трогал Вундрела. Седред сказал, что все равно он еще тот бандит.

Аледреф отрицал это. Разве он не защищал Вундрела? Разве он не победил того бабуина, который на прошлой неделе напал на Седреда?

— Да, ты прогнал его, — сказал Седред, — а я хотел сделать из него домашнюю зверушку. Ты вечно вмешиваешься в мою жизнь.

Вундрел лежал на спине, пытаясь при помощи пальцев ног сплести венок из маргариток. Он бросил на братьев презрительный взгляд.

— Вечно вы, два болвана, пререкаетесь. Права Роя, мы все полные придурки. И ведем себя как придурки. Роя куда умнее, чем мы все, вместе взятые. А кроме того, она лучше выглядит и приятнее пахнет.

Роя послала Вундрелу воздушный поцелуй и пригласила его прийти в ее постель, как только стемнеет.

— Вам не кажется, что мы повторяемся? — тревожно спросила Дэй. Судя по всему, подумала она, у ее родственников очень короткая память.

Гармон хлопнул в ладоши и объявил собрание закрытым. Повернувшись к Дэй, он велел ей приготовить что-нибудь вкусненькое. Например, запеченную ящерицу с дроздом в пасти. Дэй едва не стошнило, и она тайком высморкалась в лист какого-то дерева.

Гармон, пошатываясь, поднялся на ноги, Аледреф схватил свой топор, а Седред — кинжал. Они подступили к отцу, обзывая его ничтожеством. Вия преградила им дорогу.

— Погодите! Я понимаю, возможно, отец и заслужил смерть за все те ужасные вещи, которые он сделал в жизни, и за все то хорошее, чего не сделал… ну, к примеру, не научил меня астрономии и вообще не дал мне образования. Я даже сколько будет дважды два не знаю. Но, в конце концов, мы все ничтожества. Отбросы эволюции.

— Ну, это не совсем правда, — возразила Дэй. — По крайней мере я так думаю. По моему мнению, вы хомо эректус. Возможно, конечно, это тупиковая ветвь…

— Хватит болтать чушь! — оттолкнул ее Аледреф. — Не знаю, девушки, как насчет вас, а я произошел от обезьяны — от высшей обезьяны. С дороги, а не то всех перебью!

Вия пнула его в колено.

— Лучше бы ты послушал меня, если собираешься сегодня ночью оказаться в моей постели. — Она обернулась к отцу, размахивая руками, чтобы привлечь его внимание. — Отец, эти глупые мальчишки никак не могут объяснить, почему собираются убить тебя. Они же вообще не способны мыслить аналитически. Так что придется мне сказать тебе. Правда в том, что в твоем присутствии они не могут почувствовать себя взрослыми. Ничтожество ты или нет, пока ты ходишь по земле, они остаются пустым местом, ты подавляешь их. Они не могут начать взрослую жизнь.

Гармон вскипел. Не часто ему доводилось слышать столь вопиющую чушь, вскричал он. Да он в жизни своей никого не подавлял — тогда как его-то отец, вот тот действительно жить никому не давал. Нет, его дети и в самом деле ущербны. Да ведь он — их единственная надежда.

— Что? — встрепенулась Дэй. — А как же религия? У вас же должна быть какая-то религия!

Гармон велел ей оставить Солнечного Бога в покое.

— А теперь я покидаю вас, — проговорил он и двинулся прочь.

— Погоди, отец, — сказал Вундрел, выходя вперед, и положил руку ему на плечо. — Я смотрю на вещи не совсем так, как Вия. Но она девушка, а у девушек все гораздо проще.

— Ах ты свинья! — взвизгнула Роя. Вундрел продолжал:

— Видишь ли, пока ты здесь, мы все — Аледреф, Седред, я — мы всего лишь сыновья, не более.

— Мои сыновья! — гордо произнес Гармон.

— В том-то и проблема. Мы хотим быть мужчинами, а не сыновьями.

— Вы мужчины. Никчемные, слабосильные мужчины. И о чем вы только тут толкуете? — Он ткнул Вундрела пальцем в грудь. — Бог ты мой, ну почему никто до сих пор не изобрел психиатрию?

— Я хочу сказать, что пока ты ходишь по земле, мы не можем почувствовать себя настоящими мужчинами. Убить тебя просто необходимо, чтобы мы могли стать взрослыми, свободными, могли сами контролировать свои желания.

— Другими словами, твое убийство для нас что-то вроде обряда инициации, — объяснил Аледреф. — Вот смотри.

С этими словами он обрушил топор на плечо отца, едва не отхватив ему ухо.

Вскрикнув, Гармон попытался замахнуться дубиной, но тут подскочил Седред и вонзил ему в живот кинжал. Гармон упал навзничь, и дубина выпала у него из рук. Роя быстро подобрала ее, подбежала к отцу и размозжила ему череп.

— Вот тебе за все зло, что ты нам причинил! — крикнула она.

Втроем Аледреф, Седред и Роя принялись осыпать Гармона ударами. Он попытался встать на колени, а его все били и били топором, дубиной и кинжалом. С хэканьем и придыханием Гармона били еще долго после того, как душа его отлетела в объятия Солнечного Бога.

— Ну все, хватит, — наконец произнес обессилевший Аледреф. — Теперь мы все трое мужчины. — Пожав руки Рое и Седреду, он уселся на труп отца и утер вспотевший лоб.

— Да не сиди ты тут, вымажешься весь в кровище, кто будет стирать твою набедренную повязку?

Выступив вперед, Вундрел предложил:

— Ну ладно, ты сделал дело. Давай уж тогда соблюдем все правила и съедим его прямо сейчас.

— Забудь об этом. Что хорошего мы от него видели? — Аледреф поднялся с трупа, оттолкнув Вундрела в сторону.

— Ужас, какой ужас! — зарыдала Дэй. — А мои прошлые родственники были всего лишь баптистами!

Они отделили от тела голову и гениталии и похоронили их на поляне. Вытащили из живота кишки и развесили их на деревьях в лесу.

Бледный Вундрел молча наблюдал за происходящим.

Вия разразилась слезами и бросилась прочь с поляны. Позже вечером, готовя ужин, по-прежнему вся в слезах, она нечаянно бросила в пищу вместе с пряными травами одно ядовитое растение.

Когда Солнечный Бог распахнул над миром свое золотое покрывало, все дети Гармона лежали бездыханными.

Из головы Гармона выросло древо познания добра и зла, а из гениталий возникли два человека — мужчина и женщина, из кишок же, развешанных по лесу, родился змей.

И мужчина и женщина, невинные в своей наготе, осмотрели вокруг, на мир, и увидели, что он прекрасен. По крайней мере был прекрасен, пока не появился змей.

И тогда родился новый миф.

Без головы

Полюбоваться на то, как Фламмерион обезглавит себя, собралась огромная толпа. Телевизионщики вместе с Фламмерионом отрепетировали практически каждое движение, чтобы все произошло без сучка без задоринки. Предполагалось, что наблюдать за происходящим будут около 1,8 миллиарда человек — самая большая телеаудитория со времен ядерной бомбардировки Северной Кореи.

Многие, однако, предпочли насладиться зрелищем вживую. Весьма недешевые места на стадионе были раскуплены за месяцы.

Среди счастливчиков были и Алан Иброкс Кумар и его жена Доротея Кумар, известная больше как леди Якафрения. В самолете на пути в Дюссельдорф Алан воскликнул:

— Почему он передает все вырученные деньги детям Туркменистана?

— Ну ты разве не помнишь… ужасное землетрясение…

— Да-да, помню, конечно. Но ведь Фламмерион европеец, разве нет?

— Передай мне еще джин, — ответила леди Якафрения. Сразу после обезглавливания она собиралась сказать мужу, что уходит от него.

Шведская королевская семья забронировала два кресла в заднем ряду. Решено было, что Швеция непременно должна быть представлена на столь, по уверениям прессы, знаменательном событии, хотя правительство Швеции и пребывало в ярости по причине того, что Фламмерион отказался от предложения обезглавить себя в Стокгольме.