Запах страха - Вадим Панов

– Что-та он бледный, – прошептал Шкура.

– Злой, наверное, – так же тихо отозвался Булыжник. – Вишь, как голову ему разнесло? Все от ума адназначна.

В действительности великий фюрер не любил рисковать, а потому на каждое заседание Совета надевал под бандану металлический колпак. На всякий случай, так сказать. В результате его голова приобретала дополнительный объем, что давало уйбуям повод шептаться о несообразном для Красных Шапок уме одноглазого.

Тем временем Кувалда утвердился на фюрерском седалище, рыгнул, с очевидной бесцельностью перебирая разбросанные на столе бумажки, и осведомился:

– Ифиоты уже опрефелились?

Шепелявость, свойственная всем Красным Шапкам, сильнее всего проявлялась у Шибзичей, а уж Кувалда был в ней настоящим чемпионом.

– Я спрашиваю: кто хочет стать ифиотом?

Уйбуи благоразумно помалкивали. Низкий великофюрерский лоб покрылся испариной, и теперь уже все присутствующие на совещании дикари обратили внимание на неестественную бледность предводителя.

– Я не понял, прифурки. Мы собрались решать важные вопросы, у нас зима на носу, отопительный сезон и уборка снега, а никто не хочет выступать, фа? Никто не хочет быть ифиотом?

Бледность неожиданно сменилась густой краснотой. Разозленный Кувалда побагровел, вскочил на ноги, намереваясь приступить к традиционному для заседаний Совета истерическому выступлению, но неожиданно замер, пару секунд постоял, яростно вращая глазами и хватая ртом воздух, а затем рухнул обратно в кресло. В следующую секунду голова великого фюрера с металлическим стуком врезалась в стол.

Уйбуи сопроводили произошедшее почтительным молчанием.

Они давно привыкли к эксцентрическим выходкам главаря и теперь гадали, что на этот раз задумал одноглазый.

Однако секунды тикали, Кувалда не поднимался, и дикари начали ерзать на табуретах.

– Эй, твое превосходительство!

– Высокопревосходительство, – машинально поправил Шкуру насторожившийся Копыто.

– Какой он высоко, если валяется? – резонно заметил Гильза.

– А чего он валяется?

– Может, умер? – неуверенно выразил Булыжник общую мечту.

Некоторое время дикари переваривали предположение Дурича.

– Проверить надо на хрен, – высказался Шкура. – Давайте в него потычем чем-нибудь?

– У кого нож есть?

– Топор. Топор несите!

– Назад!

– Да мы только посмотрим…

– Назад, сказал!

– Кто-нибудь свяжите Копыто!

– И повесьте!

– Великий фюрер помер!

Кувалда не подавал признаков жизни. Еще секунда, может, две, и ситуация выйдет из-под контроля. Оружия у уйбуев не было, но кто помешает им порвать лежащего без сознания фюрера голыми руками? Или выбросить в окно? Или загрызть?

«А потом и меня…»

Копыто прекрасно понимал, что разделит судьбу одноглазого, а потому инстинкт самосохранения не позволил уйбую впасть в ступор. Хорошо знающий секреты великофюрерского кабинета Шибзич не стал дожидаться, пока его свяжут и повесят, а молодецки перепрыгнул через стол и выхватил из тумбы дробовик:

– Назад!

Безоружные мятежники машинально подчинились – переть против ствола дикари не желали. Но и сдаваться просто так не собирались.

– Слышь, Копыто, не мути воду, а?

– Не мешай революции, братан! Все на мази, а ты западло кидаешь.

– И ваще нас больше.

– А у меня картечь, мля! – заорал Копыто, с трудом водружая бесчувственного фюрера на плечо. Учитывая, что при этом Шибзичу приходилось держать на мушке сородичей, задача перед ним стояла нелегкая. Но он справился. – Кто первым идиотом станет, а?

Как и в предыдущем случае, идиот не отыскался.

Мятежники проводили отступающего Копыто недобрыми взглядами и пришли в движение лишь после того, как уйбуй захлопнул за собой тяжелую металлическую дверь.

– Ломай ее!

– Чем?!

– Я щас своим позвоню!

– Так ведь трубы тоже сдали!

– В окно! В окно кричите! Не дайте Копыту уйти!

В кабинете воцарился небольшой бедлам. Кто-то бился телом о железную дверь. Кто-то хрипло орал в окно, окутывая двор Южного Форта игривым матерком. Кто-то громко рассуждал, что сделает с Копыто, когда тот попадется в его руки. И лишь Булыжник сумел сохранить самообладание. Он отвел Шкуру в сторону и негромко произнес:

– Надо бы это… когда выберемся, сразу бойцов послать к Московской обители.

– Зачем?

– Чтобы эрлийцы Кувалду не вылечили, – объяснил хитроумный Дурич. – А то всем нам на виселице болтаться адназначна.

– Голова, – с уважением ответил Гнилич. – В фюреры, метишь, на хрен?

Булыжник сплюнул и пожал плечами:

– Жить хочу.

Зеленый Дом, штаб-квартира Великого Дома Людь

Москва, Лосиный Остров,

25 сентября, понедельник, 12:29

Любители погулять по Лосиному Острову прекрасно знают о существовании в глубинах заповедника недоступных обычным гражданам участков. О неожиданно возникающих предупредительных надписях. О проволочных заборах, натянутых между деревьями и кустами. О перекрытых шлагбаумами дорожках и охранниках. Слухи об этих участках ходили самые разные. Кто-то говорил, что там находится особая природоохранная зона, лосиное и глухариное нерестилище, так сказать. Кто-то добавлял, что одновременно она является охотничьим угодьем для олигархов и слуг народа. Другие намекали на спрятанный под Лосиным Островом военный объект. Третьи были уверены, что в лихие девяностые в заповеднике вырос элитный коттеджный поселок для не знающих законов богатеев. И они, эти самые третьи, были ближе всех к истине. В Лосином Острове действительно жили. Но не люди, а люды. Поселились они там давным-давно, и именно благодаря им на территории Москвы и сохранился огромный природный заповедник.

За проволочным забором, за красно-белыми шлагбаумами, вдали от посторонних глаз, стоял старинный, словно сошедший с былинных картин дворец, сложенный из могучих бревен и камней, – Зеленый Дом, сердце славной Люди, штаб-квартира Великого Дома, за стенами которой скрывался знаменитый Колодец Дождей.

За свою многовековую историю дворец знавал и пышные празднества, и жестокие битвы, пережил множество штурмов и еще больше балов, впитал в себя стоны умирающих и крики победителей. Но накал страстей, что кипели сейчас в кабинете королевы, сделал бы честь самому суровому сражению.

Стеклянные дверцы книжных шкафов тихонечко звенели, деликатно намекая, что голоса чересчур громкие. Цветы на подоконниках трепетали в тюрьмах горшков, желая оказаться как можно дальше от эпицентра скандала. Колыхались занавески. Шерсть на ковре встала дыбом. И лишь массивный дубовый стол демонстрировал полное спокойствие, ни на йоту не сдвинувшись со своего места, и это несмотря на то что ссорящиеся стояли около него, превратив полированную столешницу в импровизированное поле боя.