Кровавый отпуск - Виктор Кнут

Я еще успела чисто автоматически надавить на спусковой крючок, и пистолет оглушительно хлопнул на всю округу, посылая пулю в бездонное черное небо. Я еще успела зафиксировать в сознании радостно дыбящегося длинного хачика, который вдруг расплылся, словно фантом, потерял очертания и растворился в густом тумане.

У меня перехватило дыхание. Неведомая страшная сила потащила сразу ставшее непослушным тело в сторону, больно шарахнула по нему асфальтом, ободрала кожу с колена и локтя. Я еще продолжала ощущать в руке рукоятку ПМ. У меня даже достало сил на то, чтобы еще раз нажать на курок. Откуда-то издалека донесся глухой звук выстрела. И все вокруг окутала уютная тишина.

«Дерьмо. Новый виток неприятностей», — проскользнула в мозгу последняя мысль, прежде чем я потеряла сознание.

В комнату через неплотно задвинутые зеленые занавески проникало яркое солнышко. В низкий оклеенный белой бумагой потолок отчаянно билась огромная черная муха. От ослепительно чистого постельного белья свежо пахло дорогим стиральным порошком.

Я лежала в широкой двуспальной кровати и силилась восстановить в памяти все события прошедших суток. Дорога в Пялицы… арест во дворе двухэтажного дома, в котором живет цыган Копу… местный РУВД, подвергшееся небольшому разгрому… пустынное шоссе… «Нива» с четырьмя хачиками, в маленьком поединке с которыми я, как желторотая дилетантка, зевнула инициативу и позволила захватить себя в плен.

Хм, в плен… И в результате валяюсь в чистой постельке. Не связанная. Не избитая. И вроде как даже не изнасилованная. Во всяком случае трусы и футболка на мне. Никто и не подумал воспользоваться тем, что я нахожусь в отключке. Интересно, а где остальное мое шмотье?

Я обвела взглядом небольшую веранду. Стол… стул… вешалка с каким-то засаленным хламом… болотные сапоги со скатанными голенищами… нарядные домашние тапочки… еще один стул… на стуле цветастый женский халатик. Похоже, что приготовленный для меня. Стра-а-анно. Больше похоже на «гости», нежели на плен. Или это тюрьма категории «люкс» — единственная достопримечательность Пялиц?

Я выбралась из постели, сунула ноги в тапочки и влезла в халат. Пора идти знакомиться со своими тюремщиками. Узнать, к какому я приговорена сроку. Выяснить, есть ли у них телефон. И попросить чего-нибудь скушать.

Я вышла из комнаты и оказалась в небольшой уютно отделанной прихожей. Дверь на улицу открыта нараспашку — беги на здоровье, никто за тобой не погонится. Вот только бежать я не собиралась. Во всяком случае, пока. Пока не поела. Пока не вернула себе свои шмотки. Пока не выяснила, есть ли здесь телефон. И я направилась в противоположную сторону от распахнутой на улицу двери. К кухне, ориентируясь на соблазнительное звяканье посуды и одуряющий запах тушеного мяса…

— Здравствуйте.

Молодая рыжеволосая женщина, увлеченно копавшаяся в холодильнике, вздрогнула и, обернувшись, испуганно уставилась на меня. У нее были голубые глаза и черные усики под крупным горбатым носом. Не красавица…

Да, она казалась далеко не красавицей, пока ослепительно не улыбнулась. И не ответила мне удивительно мягким — таким уютным, таким пушистым! — голосом:

— Здравствуйте! Я Лейла. Иссы жена. Пырахадым, бери табурэт. Сыйчас абэт будым готовый.

— Марина, — посчитала необходимым представиться я. Устроилась за обеденным столиком и, обнаружив на нем пачку «Кэмела» и зажигалку, спросила: — А можно?

— А! Зачем спрашивать? — Лейла взяла с холодильника тяжелую гранитную пепельницу и поставила передо мной. А я чисто автоматически подумала, что в случае каких-либо нежелательных внештатных проблем, этот камушек послужит мне неплохим оружием. — Исса и Джамал на рынка сычас. Прыдут, — Лейла бросила взгляд на дешевые ходики, показывавшие два часа дня, — через четыры часа. Будыш жидат их? Или абэдай и иды, еслы хочешь. Твои вэщим подсохлы. Как хочешь, Марын?

— Я их дождусь, — ответила я и подумала: «Хотя бы затем, чтоб извиниться за то, что устроила ночью. Вот уж, ожидала чего угодно, но только не такого приема. От людей, которых хотела ограбить! Да, к тому же от черных! Или в провинции они не такие мерзавцы, как в Питере?»

— Правылн. — Лейла заглянула в духовку и уселась за столик напротив меня. — Оставайся, сколько захочешь. Исса сказал, чтобы я кормыл тыбам, чтобы ты атдыхалам. Он сказал: «У этым дэвушкам нэприятныст. Ей нады помочь». У тэбя пылохо, Марын? Чито случилось в мылыциям ночью? Ведь это ты их всэх билам?

«Сплетни в этой деревне распространяются с третьей космической скоростью, — подумала я. — Особенно, сенсационные сплетни о том, что местным ментам надрали их грязные задницы. Интересно, и в какой же упаковке подан обывателям рассказ про то, как сумасшедшая наркоманка-суперманьячка перекалечила славных ребят из РУВД? При этом, извращенная тварь, отгрызла у одного из этих ребят…»

— Да. Это я разогнала их собачью свадьбу. Тебе рассказать почему?

— Как хочешь, Марын. Я ны тарэбую.

— Я расскажу. Лучше, если ты узнаешь правду об этом от меня, чем услышишь вранье, которое распространят менты.

— А я ым ны вэрым, — махнула рукой моя собеседница. — Ым мало кто зыдэс вэрым. Луды рады, что ты их былам сыгодын ночью. Оны васэ собакы. Мафия, да.

Как же приятно было встретить здесь если и не союзницу, то хотя бы человека, понимающего тебя, готового выслушать, возможно, дать добрый совет! Лейле я поверила безоговорочно и сразу. Еще не разучилась за прошедшие сутки доверять людям.

— Спасибо, Лейла. — Я коснулась ее тонкой ладошки. — Слушай. Я расскажу тебе все с начала. Это длинный рассказ.

— У нас маного варэмэним. Рассказывай, а я накырою на стол.

На самом деле времени у нас было мало. У меня — катастрофически мало. Но не нестись же сейчас сломя голову через поселок неизвестно куда. Средь бела дня. Чтобы меня тут же схватили. Лучше спокойно сидеть на относительно безопасной кухне и плакаться на свою тяжкую судьбу хронической неудачницы.

— Это все началось месяц назад в Петербурге, — начала я и достала-из пачки еще сигарету. — Встретила там одного мудозвона…

До шести вечера, пока не вернулись с рынка Исса и Джамал, мы торчали на кухне. Пили чай, пекли слоеный пирог с курагой, и я, словно не было никаких забот поважнее, увлеченно записывала его рецепт и представляла, как в декабре накормлю таким пирогом Антошу. Лейла рассказывала, что они с мужем и двоюродным братом осенью переехали сюда из Евлаха. Исса и Джамал теперь торгуют на местном рынке у дальнего родственника, при этом каждый зарабатывает за один день столько же, сколько имел за месяц в Азербайджане. При всем при том, что Джамал, например, был там детским врачом. Хорошим врачом. Но зарплату почти не платили, и жил он только на то, что давали родители его пациентов, сами небогатые люди. А теперь денег так много, что уже удалось полностью выплатить две тысячи долларов за этот очень хороший дом, а ближе к осени — да поможет Аллах! — удастся скопить на взятку, чтобы оформить российское гражданство и местную прописку. Тогда уже можно будет вывезти из Евлаха детей, которые сейчас живут у старшей сестры. Дети пойдут в русскую школу — они уже немного знают язык и каждый день занимаются им со своим дядей. И очень стараются. Так что скоро все будет нормально. Исса и Джамал даже откроют здесь свое дело. Местный родственник обещал им помочь…

Кроме краткой семейной хроники приютивших меня азербайджанцев я с удавлением узнала, что, оказывается, вчера, когда меня привезли сюда, немного пришла в себя и попыталась продолжить военные действия. Да так активно, что меня с трудом удержали четверо крепких мужчин. Джамалу даже пришлось ввести мне слоновью дозу аминазина, чтобы я успокоилась.

— Потому я и проспала так долго, — сделала вывод я.

— Да. Хорошо спала. Маладэц.

— Скажи, Лейла, а почему Исса не побоялся оставить тебя одну со мной? Ведь я бандитка. Разбойница. Я пыталась отнять у твоих земляков машину. Угрожала им пистолетом.

Азербайджанка рассмеялась в ответ.

— Ха, Марын! Какой бандыт? Какой разбойнык? Я выдэл бандыт и разбойнык. Настоящий бандыт. И Исса видэл. И Джамал. И такым, как ты, тоже видэл. Нэт, ты нэ бандыт. Ты другой. Кто, ны знаым. Ны хатым знат. Но то, как ты билам мылыциям, значит ты ны обычин бандыт.

Я так и не просекла, как так меня, воинствующую гарпию, сразу же раскусили. Не забоялись, даже отнеслись ко мне без малейшей опаски. И так и не смогла найти хоть какой-нибудь причины того, что практичные, в общем-то, люди, лишенные слюнявой сентиментальности, так активно принимают во мне участие, рискуя, ни много ни мало, своей свободой и своим будущим. Хотя стоит ли пытаться найти всему, что творится в этом безумном мире, какие-нибудь причины? Проще взять да и просто принять на веру то, что не перевелись еще на Земле сумасшедшие альтруисты.