Адъютант его превосходительства - И. Болгарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Командир с калмыцким лицом взглянул на еще одного своего, совсем юного, товарища, и тот встал рядом с ним. Они молча вышли из вагона.
– Мирон! Как думаешь, в расход их или же батьке показать? – обернувшись к напарнику, спросил – ангеловец в смушковой шапке. Его так и распирало от сознания, что в руках столько людских жизней.
– Всех военных батько велел сперва ему показывать! – неохотно сказал Мирон и уставился на поручика Дудицкого: – А ты почему не выходишь?
Вконец растерявшийся поручик сбивчиво заговорил:
– Видите ли, мы… мы с этими людьми ничего общего не имеем и к Красной Армии тоже… мы…
– Короче! – потребовал Мирон и недобрыми глазами посмотрел прямо в переносье поручику, словно прикидывая, куда выстрелить.
Тогда Волин отстранил Дудицкого и сухим, официальным голосом сказал:
– Я так понимаю, что вы наши союзники в борьбе с красными?
– Чего? – не понял Мирон.
– Мы – офицеры. Офицеры белой армии, – пояснил Волин. – Я – ротмистр, он – поручик, еще с нами…
– Беляки, значит? – криво ухмыльнулся Мирон. – К Деникину чесали?.. Ступайте туда же, до компании с красными!
– Нас что… расстреляют? – испуганно спросил Дудицкий.
– Може, расстреляют, а може, нет. Как батько решит! – ощерился Мирон, наслаждаясь замешательством господ белогвардейцев.
– Какой еще батька? – не понял Волин.
Мирон с головы до ног смерил его удивленно-насмешливым взглядом, пренебрежительно сказал:
– На сто верст вокруг тут только один батько, Батько Ангел. Если он пожелает, может, перед смертью будете иметь счастье побеседовать с ним…
Затем ангеловцы согнали всех военных в одну группу. Кольцова среди них не было.
Мирон угрюмо и деловито оглядел красных командиров и офицеров, словно отыскивая, к чему придраться, задержал взгляд на начищенных до блеска сапогах ротмистра Волина, отставив ногу вперед, спросил:
– Какой размер?
– Что? – Волин поднял на него глаза, в которых были одновременно и презрение, и льстивость.
– Сапоги, спрашиваю, какого размеру? – бесцеремонно разглядывая выражение волинского лица, бросил Мирон.
– Сорок второй.
– Павло, а Павло! – бросил ангеловец куда-то вдаль вагонов.
– Чего? – донеслось издалека.
– Погляди на сапоги, вроде получше моих будут! – выказал хозяйственную жилку Мирон и строго прикрикнул на Волина: – А ну, ваш благородь, скидывайте сапоги! Все одно они вам уж больше не пригодятся… Да поживей, рас-тара-рах! Что за народ! А еще офицеры!
Волин нехотя сел на землю и стал снимать сапоги, губы у него дрожали от обиды и бессилия.
Мирон насмешливо любовался унижением ротмистра, а когда ему это наскучило, перевел взгляд своих беловатых глаз на Дудицкого, впавшего в растерянную неподвижность. Из левого кармана кителя поручика свешивалась цепочка. Мирон ловким движением потянул за цепочку, извлек часы и опустил их себе за пазуху.
– Ах, лучше бы я их подарил Софье Николаевне! – невольно вырвалось у поручика.
– Чего бормочешь? Ну, чего бормочешь, белогвардейская шкура! – лениво ощетинился Мирон. Он уже утратил интерес к пленным и с безразличным видом отвернулся.
Несколько конных ангеловцев с карабинами на изготовку окружили пленных военных и погнали их в сторону от железной дороги, напрямик через степь.
А Мирон и Павло, сбыв пленных, заторопились обратно в вагон, где продолжался грабеж, слышались истошные крики, бабья визгливые причитания, униженные мольбы владельцев тучных узлов. Иногда раздавались гулкие одиночные выстрелы.
Затравленно прижимаясь к больной матери, Юра расширенными от ужаса глазами смотрел, как вооруженные люди стаскивали с полок чемоданы, швыряли их на пол и разбивали, как тащили узлы, корзины с едой и скарбом и бросали через окна вагонов.
Внезапно Юра почувствовал толчок в спину носком сапога. И кто-то над его головой весело и зычно гаркнул:
– Мирон, я тут шубу нашел! В аккурат такая, как Оксана просила.
Юра обернулся, но увидел перед собой сапоги с тяжелыми подошвами, длинные ноги в фасонистых галифе. Рядом, как змея, покачивалась ременная плеть.
– Бери! – послышался другой голос.
– Так в ей человек!
Мирон возник рядом с Павлом как из-под земли. Хозяйски оглядел шубу, которой была укрыта мать Юры, и даже не выдержал – погладил своей большой рукой нежно струившийся мех.
– Хороша-а шуба-а! – медленно и удивленно протянул он, еще чувствуя на ладони влажный холодок от прикосновения к меху.
Юра вскочил, глаза у него горели негодованием, он быстро заговорил, запинаясь и размахивая руками:
– Не трогайте маму! Она больна. У нее температура!
– Смотри, слова-то какие знает! Господчик! – насмешливо сказал Павло и выразительно поиграл плетью. У него было грубое скуластое лицо с красноватыми, обветренными щеками, из-под заломленной смушковой шапки на лоб ниспадали темные волосы.
– Живее, Павло! Торопись! – нетерпеливо приказал Мирон, жалея, что не он первым обнаружил шубу.
– Не трогайте маму! – уже закричал Юра. – Слышите, вы!
Не тро…
Мирон схватил Юру за воротник. На миг взгляд Юры в упор уткнулся в тусклые зрачки, в рябое лицо.
– Что, любишь мамочку? – Мирон поволок Юру к двери и с силой толкнул. А сам торопливо вернулся к Павло, который – уже с шубой в руках – обыскивал других, перепуганных насмерть пассажиров и старательно рассовывал по оттопыренным карманам бумажники, кольца, часы.
– Так… здесь все чисто, – удовлетворенно сказал он.
Но тут его внимание привлекла толстая, аккуратно обернутая в газету книга, лежавшая на полу. Он поднял ее, послюнявив палец, перевернул первую страницу и, медленно шевеля губами, прочитал по слогам:
– «Ка-ли-тал…» Ого! – восторженно удивился он. – Гляди, чего читают!
– Возьми, – посоветовал Мирон.
– Зачем? – удивленно взглянул на него Павло.
– Прочитаешь, будешь по-ученому капитал наживать, – наставительно произнес Мирон.
Павло внимательно посмотрел на него, сунул книгу за пояс и пошел дальше.
Мирону же что-то почудилось, легкий какой-то шорох наверху. Он встал на лавку, затем на столик, потянулся к самой верхней полке. И уперся глазами в черный ствол нагана, который направил на него Кольцов.
Павло, вышагивая по вагону, обернулся, издали полюбопытствовал:
– Ну что, есть там кто?
– Н-никого, – выдавил из себя Мирон и, повинуясь движению неумолимого зрачка нагана, медленно, как лунатик, сполз вниз. Не оглядываясь, так же медленно и осторожно, словно боясь задеть за что-нибудь хрупкое, вышел в коридор, сделал несколько шагов. Остановился. И вдруг резко рванулся в соседнее купе, выхватил кольт и разрядил всю обойму в верхнюю часть перегородки. Полетели щепки.