Доказательство человека. Роман в новеллах - Гончуков Арсений

– Эх! Не то слово! – заулыбался Кирилл.

Петров подошел к Кириллу, быстро, будто смущаясь, потрепал его по голове, взъерошив мягкие волосы с пепельным оттенком, и сел рядом.

С минуту молчали. Наконец Петров откинулся на диван, уставившись в белый глянцевый потолок, над которым громоздилось сорок семь подземных этажей преступников самого разного класса плюс семнадцать этажей наземного административного здания. Любая тюрьма за 101-м километром – надежно укрепленное на случай войны убежище.

– Сколько ты уже сидишь, Кир?

– Вы это прекрасно знаете, – усмехнулся он.

– Да забыл уже. Семьдесят лет?

– Семьдесят четыре.

– Ого! Время бежит! – фальшиво воскликнул полковник.

– Ого, – шутливо передразнил заключенный.

Петров уставился на спину Кирилла, худую, подростковую, с торчащими орехами позвонков.

– И за столько времени ты ни разу не раскаялся, что убил один миллион девятьсот двадцать восемь человек? – внезапно ударил следователь. Но Кирилл не дрогнул, как тот ожидал. Оба замерли.

– Ты же прекрасно понимаешь, почему я не могу раскаяться. Ведь дело не в совести, а в убеждениях, принципах. Ты знаешь мою позицию, – Кирилл говорил это четко, бесстрастно, холодно.

Петров резко встал, как подпрыгнул.

– Слушай, Кир! Мы давно знакомы! – он воскликнул, чуть растягивая гласные, и получилась ноющая интонация. – Не надо со мной так! Я про раскаяние. А это душа и сердце. Какие, в жопу, убеждения и принципы? Это разные канцелярии! Ау!

Петров оказался у стены, за которой в густом оранжевом мареве висели дроны.

– Ты… Вы… спросили, я ответил, Аркадий Семенович.

– Ясно. То есть принципы всё те же? Ничего не изменилось?

– Нет. Я по-прежнему считаю большой ошибкой переносить цифровую личность в искусственные тела. И считаю закон, разрешающий интеграцию сознания с роботизированным телом, прямой дорогой к нашей гибели. Я убежден в этом. Абсолютно убежден. И более того…

– Ясно. Хватит. Слышал, – оборвал его Петров.

– Вот. Я знаю, что память у вас хорошая, – засмеялся Кирилл.

– Я, я, я… – прозвучало грубо.

– И сейчас вы мне опять скажете: как же так, Кирилл Анатольевич, как же так, а вы сами-то, сами-то кто? А? А? И я вам отвечу: да, конечно, я тоже гибрид. Ну, так запретите! Запретите перенос людей в роботов! Остановите сращивание живых людей и машин! Пока не поздно! Остановите! И казните меня! Посадите на электрический стул! Или выведите вон во двор! Ну! Почему вы этого не делаете? Почти восемьдесят лет мы движемся к неминуемой катастрофе! Да, это чуть дольше, чем я предполагал… Но это не отменяет ужасного финала для всех нас… Точнее, вас, биологических людей! Вы обезумели, люди! Доверять себя машинам! Отдавать свои личности роботам, добровольно… И развивать эту отрасль! Ладно – мы!.. Я! Наши технологии. Мы первые, мы устарели, как мобильные телефоны… Но новые машины! Которые делаете вы сейчас! Они же почти самостоятельные! Вы просто ни черта не знаете, Петров… Что они там разрабатывают в своих виртуальных институтах – и что собирают на совершенно реальных заводах. И к чему уже, может быть, пришли. Это же захват! Самый настоящий. Механизм запущен, бомба тикает. И они доделают! Срастят людей с машинами окончательно! Вы не понимаете? Неужели вы не понимаете?!

Голос сорвался, дыхание сбилось, Кирилл, красный, дрожащий, резко замолчал. Но сглотнул комок и тут же продолжил, тише и глуше:

– Но на чьих условиях это сращивание произойдет? На ваших? Вы уверены? Я уверен в обратном. И не будет никаких людей! Столетия назад люди думали, что искусственный интеллект опасен, но ИИ – это требуха, горстка чипов, пучок проводов! Сам он ни черта не может. Опасно то, что мы делаем сейчас… да уже сделали… Вот что закончит историю. Вот что убьет нас. Когда мы отдадим человеческую личность машине. Поднесем на блюдечке. Вы просто не знаете. Все уже есть. Остались последние шаги… И я думаю…

Он замолк. Вдруг стало тихо. Затем Кирилл всхлипнул. Еще раз. Петрову показалось, что он плачет. Он обернулся, посмотрел: Кирилл сидел на диване и вытирал нос салфеткой, но глаза его были сухими. Петров отвернулся. Дрон с черными поблескивающими глазами-объективами плавно отлетел от стекла, как будто не желая мешать напряженному разговору.

Но разговора не получалось.

Петров почувствовал, что уходить не хочется. Здесь, в небольшой изогнутой, льнущей к стеклянной стене гостиной с мягкими коврами, зеленым диваном, желтым торшером, плазмой на стене, жил старинный, чудом сохранившийся уют. Пахло духами хозяина и средством для мытья окон. Хорошо здесь, совсем не камера, а милая квартирка современного молодого человека, даром что в нескольких сантиметрах распылен смертельный даже в микроскопических дозах яд.

– Вы думаете, как бы меня спасти? – вдруг сказал Кирилл грустно.

Но вместо логичного вопроса на вопрос, почему Кирилл так самонадеян, Петров вдруг развернулся и, глядя Кириллу прямо в глаза, сказал:

– Кирилл, ты понимаешь, что все, что ты говоришь, катастрофически устарело?

– Возможно, – сказал Кирилл.

– И даже, собственно… два миллиона человек, которых ты укокошил, уже мало кого интересуют. Или как ты говорил раньше? Не убил, а отключил… – вдруг Петров неприятно засмеялся. – Прямо в момент загрузки в мехтела… Черт! Это уже история!

– Ну хватит, – сказал Кирилл, встал и двинулся к Петрову. – Зачем вы пришли?

Петров обернулся. Посмотрел серьезно.

– Ты угадал, я действительно хочу помочь. И пришел поговорить…

– Ну наконец-то, – Кирилл шагнул ближе.

– В общем, я буду говорить прямо, Кир… Ничего не скрывая. Короче, где-то через месяц подпишут закон, по которому госгибриды старше семидесяти лет будут предлагаться к утилизации, а их личности – или родственникам, или, если у человека таковых нет, будут переводиться на государственные сервера… Старые механические тела ремонтировать дорого, система государственного страхования трещит по швам, искусственную органику, похоже, тоже начали изживать всерьез, фабрики по выращиванию тел не выдерживают конкуренции и стали для бюджета обузой. Получается, ранние гибридные организмы первые под ударом…

– Так, отлично! – вдруг обрадовался Кирилл. – Я предполагал нечто подобное. А чем они объясняют нововведения?

– Тебе грозит утилизация, а ты интересуешься их мотивами. К чему этот вопрос?

– Это вопрос моего выживания…

Кир улыбался, Петров нет. Они стояли друг против друга. За стеклом скопилась стайка охранных дронов. Они зависли, пытаясь фиксировать каждое движение в комнате.

– Твоего выживания? Ты же такой идейный! Я думал, сразу начнешь переживать не за себя, а за сотни миллионов тех, кого Совет хочет лишить физической жизни…

– Вы вообще на чьей стороне? – засмеялся Кирилл.

Петров засмеялся тоже.

– Аркадий Семенович, – Кирилл улыбнулся и подошел еще ближе, – мы с вами сколько знакомы? Полвека, больше? Сколько раз мы встречались за это время? Раз сто, наверное, да? И все это время я говорил вам, что рано или поздно сама концепция переноса личностей в роботизированную среду приведет к пересмотру моральных установок и в итоге к антигуманному обществу… Личности, сознания начнут продавать, обменивать, стирать без суда и следствия… А мехтела и органические болванки и их производство будут регулировать законами, ограничивать, утилизировать… Разве не об этом я говорил все это время? Что околочеловеческие технологии ведут к обесцениванию собственно человека.

– Да-да, я помню… – сказал Петров задумчиво. – Ты спрашивал, чем они объясняют нововведения? Они будут рассказывать народу, насколько я знаю от своих источников в правительстве, о том, что у первых гибридов куча багов, программных ошибок встраивания сознания, ненадежный контакт с телом, ставящий под угрозу психическое состояние… Ну и так далее. Ложь и оправдания. Обычный набор выдумок пропагандистской машины.

Повисла пауза. Кирилл отошел от окна и лег на диван. Теперь он смотрел в потолок.