Прощаю себе. В 2 тт. Том 2 - Лууле Виилма

Ему было тяжело и грустно оттого, что нет единомышленников, с которыми можно совместно решать проблемы. Он оправдывал окружающих тем, что они не научены. Потому они и не делают, что не умеют. Я позволила стрессу отойти еще немного в сторону, и вдруг меня осенило, что я ведь точно такая же. По характеру спокойная, с людьми считаюсь – словом, хороший человек, хоть и слишком тяжелый и печальный. Тяжесть и печаль ведь одно и то же.

Тогда я стала смотреть, как ведет себя мое убеждение «если не сделаю я, не сделает никто», когда оно находится у меня в заточении. Оно вело себя беспокойно, все чего-то искало и порывалось бежать. Чтобы этого не произошло, оно, обливаясь слезами, собственноручно соорудило для себя в тюремной камере дополнительную клетку из нержавеющей стали, наподобие тех, в которых содержатся животные. Я выпустила своего пленника из клетки и камеры и поняла, что первоначальной тюрьмой являлся страх на подсознательном уровне. Находясь у него в плену, человек мало-помалу превращается в животное. Если же животным быть не желает, то сознательно выстраивает себе клетку, имя которой – желание быть хорошим человеком. Обратите внимание – я высвободила всего-навсего знание «если не сделаю я, не сделает никто», но зато куда оно вывело. Вот уж действительно, если не я сама превращаю себя в пленника собственных стрессов и желаний, то никому это не под силу – ни духовно, ни физически.

Присмотрелась к стрессу снова. Оказавшись на воле, он не поспешил прочь, а замешкался. Я поняла, что он боится уйти. Почему боится? Боится, что если уйдет, то уже не сможет говорить с важным видом, дескать, если не делаю я, не делает никто. Я была поражена тем, сколь велико во мне желание важничать. Ведь это – желание чем-то похвастаться. Оно идет от комплекса неполноценности, от ощущения никчемности. Я разъяснила своему стрессу также и эту проблему – и он пошел своей дорогой. Поначалу медленно, нехотя, но чем дальше уходил, тем легче становился его шаг. У меня словно осклизлый камень с души свалился. Когда я вечером стала мыться, то с удивлением обнаружила, что кожа верхней части живота из сухой и шершавой сделалась шелковистой.

Этот стресс я высвобождала много раз по нескольку дней кряду – приходилось выкраивать свободные минутки, а их всегда не хватает. Каждое новое видение вызывало у меня недоумение: «Опять ты здесь! Я ведь столько раз тебя освобождала, а ты тут как тут, только чуть в ином обличье». Примерно каждое десятое видение вызывало у меня изумление либо испуг и вместе с тем вразумляло меня, ибо я еще не успела заняться изучением сути этого стресса. На мое самокопание, в ходе которого выявлялось то положительное, то отрицательное, мой пищеварительный тракт реагировал соответствующим образом и всегда бурно, пока не настал день, когда я почувствовала то же самое, что и отпущенный мною на свободу пленник: я счастлива тем, что мне дана возможность владеть языком стрессов лучше кого бы то ни было.

Мне больше не приходится говорить себе, что я не имею права судить о людях, какие бы поступки они ни совершали, как о людях умных или глупых, хороших или плохих. Значит, живущий во мне хороший человек уже не должен призывать к порядку живущего во мне плохого человека. Осознание и ощущение того, что я счастлива, что имею возможность делать свое дело, исключает мысли о том, что я обязана делать, ибо другие не делают, не умеют, не могут, не удосуживаются, не хотят, не догадываются, не помнят, не желают преодолеть собственную лень.

Общение с этим стрессом стало для меня с тех пор жизненно важным делом. Занимаясь одним лишь этим стрессом и его высвобождением, я высвобождаю потихоньку и другие, ибо каждый стресс связывается, переплетается с другими, образуя хитросплетения житейских узоров. Если некий участок тела дает о себе знать, то ему известно, что в данный момент основная проблема сосредоточена в нем, и он говорит: «Милый человек, свой урок по становлению человеком начни с меня».

Желудок являет собой орган одиночества человека, он же орган эгоцентричности. Это значит, что в нем собирается все, что связано с личностью, и оно никуда не девается, покуда проблема не разрешается. Человек и личность – это две грани единого целого. Подумайте, что означают для Вас эти два понятия.

Поджелудочная железа – это орган, позволяющий судить о том, насколько человек способен выносить одиночество, способен быть личностью. Если с человеком все в порядке, то и желудок его в порядке, а если с человеком все в порядке как с личностью – в порядке его поджелудочная железа. В обоих случаях здоров и весь организм. Иными словами, материальная жизнь начинается с мелочей, и если с ними все в порядке, то и большие дела в порядке. Кто страшится быть незначительным, тот увязает в мелочах, хоть и желает быть значительным.

Желудок и поджелудочная железа – органы материальные. По большому, то есть жизненному счету, мелочами занимается желудок, а большими делами – поджелудочная железа. По малому же счету, то есть в смысле переваривания пищи большими делами занимается желудок, тогда как поджелудочная железа занимается ничтожными мелочами.

В житейском смысле прожить можно и без желудка, но в смысле переваривания пищи без желудка жить очень трудно, ибо без переваривания не прожить. Как бы старательно ни работали зубы и язык, подготавливая пищу к перевариванию, человек с удаленным желудком должен всегда считаться с окружающими. Поэтому очень важно высвободить представление «если не сделаю я, не сделает никто». В противном случае человеку грозит опасность оказаться в таком положении, когда за него все приходится делать окружающим, ибо сам он уже ничего не может.

Коротко говоря, если человек невысокого мнения о своей внешности, умственных способностях либо материальном положении, он начинает утверждать себя с помощью работы. Если это ему удается, человек нажимает на полный газ и начинает работой пробиваться в жизни. Желудку ничего не остается, кроме как заболеть. Первыми признаками того, что с желудком неладно, являются ощущение набитого желудка и пучащий верх живота.

Страх повышает скорость, а чувство вины усиливает нагрузку, о какой бы функции тела либо участке обмена веществ ни шла речь. Страх убыстряет обмен веществ и истощает тело, чувство вины действует противоположным образом. Оно подобно тяжелому грузу, что замедляет движение и оседает на грунт. Чувство вины – это та же почва, на которой произрастает человек.

Толстого человека, особенно ребенка, вообще не следует ни обвинять, ни оценивать, ибо от этого его чувство вины только усиливается. Он становится еще толще, а поскольку чувство вины притягивает к себе обвинение, то человек и становится мишенью для обвинений. В свою очередь, худого человека не следует пугать, так как с ростом страха он худеет еще больше, но поскольку своим страхом он провоцирует пугающих, то его и пугают.

Первый из страха принимается все делать сам, поскольку считает, что другие все равно ничего не сделают. Второй из чувства вины взваливает на себя ношу потяжелее и также считает, что если не сделает он, то не сделает никто. Человек со страхами несется на предельной скорости, а когда силы иссякают, начинает обвинять других. Человек с чувством вины отдает всего себя до последней капли, валится без сил, но молчит, не жалуется, ибо боится обвинений. Его горечь остается при нем, незаметно делая свою разрушительную работу. Поэтому у толстых чаще встречается незаметно развивающийся рак желудка, чем у худых.

В желудке начинается расщепление пищи на питательные вещества, что продолжается на каждом последующем участке пищеварительного тракта. Каждый участок производит свой пищеварительный сок, что позволяет извлечь конкретное вещество из пищи, и всасывает это вещество в тело. Клетчатка продолжает свое движение, словно конвейер, одновременно притягивая к себе то, в чем тело более не нуждается.

Нормальное переваривание расщепляет еду. Ненормальное переваривание разрушает еду.

Кто принуждает себя из страха, у того желудок вырабатывает избыточное количество кислот. А если испуганный человек к тому же обозляется, концентрация кислот повышается, и пища сжигается. О таком положении дела свидетельствует изжога. Подобно тому как пригоревший в духовке пирог уже нельзя разъять на составные части, так и пища на пути своего дальнейшего следования не расщепляется на части. Известно, что подгоревшая пища канцерогенна. То же относится к продукции желудка с повышенной кислотностью. Пригоревший пирог мы отправляем в мусорное ведро, а пригоревшее содержимое желудка – в кишечник.

Для кого безразличны близкие и безразлично будущее, у того поражается кишечник. Если кто принуждает себя вкалывать из чувства вины, тому это же чувство запрещает делиться грузом забот с окружающими. Точно так же, как и груз, ведет себя и пища, которая разрушается в процессе гниения вследствие пониженной кислотности либо отсутствия кислотности как таковой и которая оседает в теле, поражая в первую очередь желудок. Процесс протекает тем более скрыто, чем сильнее толстый человек желает утаить свои проблемы и чем более ему удается обмануть всех, в том числе и себя, своим радостным видом. Знание, что у меня все хорошо, равносильно смерти.