Унесенные ветром - Маргарет Митчелл

– И подумать только, что вы все это время были у себя в имении, а мы ничего об этом не знали! – воскликнула Молодая Хозяйка. – Простить себе не могу, что не поехала поглядеть, как там у вас! Но после того как негры разбежались, здесь столько навалилось дел – просто невозможно было вырваться. И все же следовало бы выкроить время. Не по-соседски получилось. Но мы, конечно, думали, что янки сожгли Тару, как они сожгли Двенадцать Дубов и дом Макинтошей, а вы все перебрались в Мейкон. Нам и в голову не приходило, что вы остались дома, Скарлетт.

– А как мы могли думать иначе, когда ваши негры забежали сюда с вытаращенными от ужаса глазами и сказали, что янки хотят сжечь Тару? – вмешалась бабушка.

– И мы даже видели… – начала было Салли.

– Не перебивай меня, сделай милость, – оборвала ее старая дама. – Они рассказали, что янки разбили свой лагерь у вас на плантации, а вы все готовитесь бежать в Мейкон. И в ту же ночь мы увидели зарево как раз над вашим поместьем. Оно полыхайте не один час и так напугало наших дурных негров, что они все тут же дали деру. А что у вас там горело?

– Хлопок – весь хлопок, на сто пятьдесят тысяч долларов, – с горечью сказала Скарлетт.

– Скажи спасибо, что не дом, – изрекла старая дама, уперев подбородок в сложенные на палке руки. – Хлопок всегда можно вырастить, а попробуй вырасти дом. Кстати, вы уже начали собирать хлопок?

– Нет, – сказала Скарлетт. – Да он почти весь погиб, вытоптан. На самом дальнем поле у ручья осталось еще немного – тюка на три, может, наберется, не больше, а что толку? Все наши негры с плантации разбежались, собирать некому.

– Нет, вы только ее послушайте: «Все негры с плантации разбежались, собирать некому!» – передразнила Скарлетт старая дама, бросая на нее уничтожающий взгляд. – А на что же у вас эти хорошенькие ручки, барышня, и ручки ваших двух сестричек?

– У меня? Чтобы я собирала хлопок? – обомлев от возмущения, вскричала Скарлетт, словно бабушка предложила ей совершить какую-то дикую непристойность. – Чтобы я работала, как негритянка, на плантации? Как эта белая голытьба? Как девчонки Слэттери?

– Белая голытьба, слыхали! Да, уж воистину выутонченное, изнеженное поколение! Позвольте мне доложить вам, голубушка, что когда я была девчонкой, мой отец потерял все до последнего гроша, и пока он не скопил немного денег, чтобы принанять негров, я не считала для себя зазорным честно выполнять любую грубую работу, хотя бы и на плантации. Я и мотыгой землю рыхлила, и хлопок собирала, а ежели понадобится, то и сейчас могу. И похоже, что придется. Белая голытьба, скажет тоже!

– Но маменька! – вскричала ее сноха, бросая молящие взоры на Скарлетт и Салли в надежде, что они помогут ей умиротворить разгневанную старую даму. – Это же было давно, в другие совсем времена, жизнь ведь так меняется.

– Ничего не меняется, когда приходит нужда честно потрудиться, – заявила проницательная и несгибаемая старая дама, не поддавшись на увещевания. – Послушала бы твоя маменька, Скарлетт, как ты стоишь тут и заявляешь, что честный труд – это не для порядочных людей, а для белой голытьбы! «Когда Адам пахал, а Ева пряла…»[8].

Стремясь перевести разговор на другое, Скарлетт торопливо спросила:

– А что слышно о Тарлтонах и Калвертах? Их усадьбы тоже сожгли? А сами они схоронились в Мейконе?

– Янки не дошли до Тарлтонов. Их усадьба тоже ведь, как наша, в стороне от главной дороги. А вот до Калвертов они добрались, и угнали весь их скот, и порезали птицу, а негров забрали с собой… – принялась рассказывать Салли.

Но бабушка не дала ей закончить.

– Ха! Они наобещали негритянкам шелковых платьев да золотых побрякушек – вот чем они их заманивали. И Кэтлин Калверт рассказывала, что, когда янки уходили, она видела у некоторых из них за седлом этих черномазых идиоток. Ну что ж, вместо платьев и сережек солдаты наградят их цветными младенцами, и я не думаю, чтобы кровь янки особенно улучшила их породу.

– Ой, бабушка Фонтейн!

– Не делай, пожалуйста, постного лица, Джейн. Мне кажется, мы все здесь были замужнем, или я ошибаюсь? И видит бог, нам не привыкать стать любоваться на крошечных мулатиков.

– А почему янки не сожгли усадьбы Калвертов?

– Их дом уцелел благодаря северному акценту второй миссис Калверт и ее управляющего Хилтона, – сказала старая дама, никогда не называвшая бывшую гувернантку Калвертов иначе, как «вторая миссис Калверт», хотя первая жена мистера Калверта скончалась двадцать лет тому назад.

– «Мы стойкие сторонники Федерации», – иронически прогнусавила бабушка, подражая выговору северян. – Кэтлин говорит, они оба клялись и божились, что весь калвертовский выводок – чистокровные янки. Это в то время, как мистер Калверт сложил голову где-то в джунглях! А Рейфорд под Геттисбергом, а Кэйд сражается в Виргинии! Кэтлин говорит, лучше бы они сожгли дом, чем сносить такое унижение. Кэйд, говорит она, сойдет с ума, если узнает об этом, когда вернется домой. Вот что значит – взять в жены янки. У них же ни гордости, ни чувства приличия – на первом месте забота о собственной шкуре… А как это они пощадили вашу усадьбу, Скарлетт?

Скарлетт секунду помедлила с ответом. Она знала, что следующим вопросом будет: «А как все ваши? Как здоровье дорогой Эллин?» – и понимала: у нее не хватит духу сказать им, что Эллин нет в живых. Ведь если она произнесет эти слова, если допустит, чтобы они разбередили ей душу в присутствии этих участливых, сердобольных женщин, ей уже не сдержать слез: они будут литься и литься, пока ей не станет плохо. Но этого нельзя допустить. Ни разу после возвращения домой не позволила она себе выплакаться как следует, а если хоть раз дать волю слезам, от ее так старательно взращенного в себе мужества не останется и следа. Но, глядя в смятении на дружеские лица Фонтейнов, Скарлетт понимала, что эти люди не простят ей, если она утаит от них смерть Эллин. Особенно – бабушка, редко кого дарившая своей благосклонностью и пренебрежительным взмахом сухонькой ручки умевшая показать, что знает цену почти каждому из жителей графства, и вместе с тем искренне привязанная к Эллин.

– Ну, что же ты молчишь? – произнесла бабушка, уставя на нее пронзительный взгляд. – Ты что – не знаешь, как это получилось?

– Видите ли, дело в том, что я вернулась домой лишь на другой день после сражения, – торопливо начала объяснять Скарлетт. – Янки тогда уже ушли. А папа… папа сказал, что он убедил янки не жечь дом, потому что Сьюлин и Кэррин лежали в тифу, и их нельзя было трогать.

– Впервые в жизни слышу, чтобы янки поступали как порядочные люди, – сказала бабушка, явно недовольная тем, что ей сообщают что-то хорошее о захватчиках. – Ну, а сейчас девочки как?

– Уже лучше, много лучше, они почти поправились, только очень слабы, – сказала Скарлетт. И, чувствуя, что страшивший ее вопрос вот-вот сорвется у бабушки с языка, она еще торопливей перевела разговор на другое: – Я… я хотела спросить, не можете ли вы одолжить нам немного продуктов? Янки сожрали все подчистую, как саранча. Но если у вас самих туго, то вы, пожалуйста, скажите мне прямо, без всяких стеснений и…

– Пришли Порка с повозкой, и вы получите половину всего, что у нас есть: риса, муки, свинины, немножко цыплят, – сказала старая дама и как-то странно поглядела на Скарлетт.

– Нет, зачем же, это слишком много! Право же, я…

– Молчи! Не желаю ничего слушать. Для чего же тогда соседи?

– Вы так добры, что я просто не знаю… Но мне пора. Дома начнут беспокоиться.

Бабушка внезапно поднялась и взяла Скарлетт под руку.

– Вы обе оставайтесь здесь, – распорядилась она и подтолкнула Скарлетт к заднему крыльцу. – Мне нужно перемолвиться словечком с этой малюткой. Помогите мне спуститься с лестницы, Скарлетт.

Молодая Хозяйка и Салли попрощались со Скарлетт, пообещав в самое ближайшее время приехать ее проведать. Они сгорали от любопытства, но вместе с тем знали: если бабушка сама не найдет нужным поведать им, какой разговор состоялся у нее со Скарлетт, они никогда этого не узнают. «Старухи – трудный народ», – прошептала Молодая Хозяйка на ухо Салли, когда они обе принялись за прерванное шитье.

Скарлетт стояла, держа лошадь под уздцы, тупая боль сдавила ее сердце.

– Ну, – сказала бабушка, пронзая ее взглядом, – что там еще случилось у тебя дома? Что ты от нас скрываешь?

Скарлетт поглядела в зоркие старые глаза и поняла, что она может сказать бабушке Фонтейн всю правду без утайки и не заплакать. Никто не отважится заплакать в присутствии бабушки Фонтейн без ее недвусмысленно выраженного поощрения.

– Мама умерла, – сказала Скарлетт просто.

Рука, опиравшаяся на руку Скарлетт, так напряглась, что сделала ей больно, сморщенные веки, задрожав, прикрыли желтые глаза.

– Янки убили ее?

– Она умерла от тифа. За день до моего возвращения.