Иллюстрированная история религий - Шантепи Сосей

Правильное понимание орфизма затрудняется для нас совокупностью многих обстоятельств; сюда относятся, наряду с поздней формой преданий, неясность и краткость упоминаний в более древней литературе. Платон говорит об Орфее только случайно, и притом с уважением, между тем как к орфеотелестам (посвящающим в орфические таинства) он относится с пренебрежением. Проследить в частностях следы орфических мыслей и соотношений представляет трудную задачу, которая далеко еще не получила удачного решения. То обстоятельство, что орфизм в сильной степени был слит с пифагореизмом и элевсинскими таинствами, делает эту работу еще затруднительнее. Тем не менее мы хотим попытаться выяснить некоторые главные пункты орфизма.

Орфики облекали свои учения большей частью в мифические формы. Прежде всего это относится к их космогониям. Мы говорим во множественном числе, потому что Дамаский знает три орфические космогонии, к которым можно присоединить еще четвертую из Аполлония (Argonaut. 1,496 и сл.). В качестве основных принципов, из которых все произошло, эти космогонии называют то Хронос, то Океан, то Нукс; в числе таких основных стихий фигурируют также Хаос, Эфир, Эреб. Мы видим, что отсюда уже не так далеко до известных нам космогонии, даже до теогонии Гесиода. Оригинально представление о мировом яйце, от разделения которого произошли небо и земля, или о существе, которое орфики называли Фанес, а также Эрикапай, Метис или Эрос и которое представлялось с крыльями, змеиным телом и другими животными атрибутами или которое обладало также мужскими и женскими свойствами вместе; в заключение Фанеса поглотил Зевс. Об этом образе уже много было рассуждений; объяснение Целлера, по которому Фанес заключал в себе "зародыши всех богов", не далеко отступает от толкования неоплатоника Прокла.

Статуя Зевса

Но орфики не только самостоятельно создавали философские мифы, но и настоящие мифы перерабатывали так, чтобы они служили аллегорическим выражением их мировоззрения. Так именно поступили они с историей Деметры и Коры, с мифом о похищении Коры. Деметру они отождествляли с Реей Кибелой и делали из нее всемирную мать; Кора то была женою Диониса (как Liber u Libera в Италии), то матерью главного орфического бога Загрея. Этого Загрея съели титаны, но Зевс спас его сердце и съел его сам, после чего Семела зачала от него Диониса, который таким образом стал возрожденным Загреем. Зевс поразил титанов молнией и из их пепла (или крови) создал людей, которые поэтому по природе своей не чисты, но так как титаны поглотили Загрея, то люди имеют в себе нечто и от его сущности: человек есть одновременно существо и титанического и дионисического характера. Неоплатоники понимали этот миф в том смысле, что он изображал собою происхождение разделенного бытия из неразделенного.

В орфизме с большим или меньшим правом можно найти всякого рода учения. Но стихи монотеистического характера столь же мало могут быть признаваемы за выражение чистого монотеизма, как и подобные же изречения у Ксенофана. Мысль о происхождении мира из расщепления божественного принципа с самого начала была скорее пантеистической, и пантеизм этот с течением времени обнаруживается все явственнее. Зевс для орфиков был просто мировым принципом, развивающимся в мировую жизнь. То же самое имело место и по отношению к Дионису-Загрею. Подобно этим двум, и другие или даже все боги смешивались друг с другом, так что получилась теократия, отождествлявшая Зевса с Дионисом, Загреем, Аидом, Фанесом: един Зевс, един Аид, един Гелиос, един Дионис, во всем единое божество. Эту божественную жизнь орфики понимали как жизнь мира; следовательно, последний был причастен божественной сущности, и в самой смене жизни и смерти совершается некоторый божественный процесс.

Но вся мифология орфиков есть только теологическое выражение их основных религиозных мыслей: о несовершенстве, скорби и призрачности мира и о прирожденной нечистоте и греховности человека. Смешение титанического и дионисического есть то состояние, которое должно быть побеждено; тело есть титаническое, душа – дионисическое начало; задача человека заключается в том, чтобы освободить связанную душу из телесной темницы. Это освобождение не совершается само собою; смерть не может его совершить, так как она есть только путь к новым формам существования. У орфиков и пифагорейцев, как и у индусов, первоначальным психологическим положением было переселение души. Колесо рождений вращается в орфической поэзии так же, как и в проповеди Будды. Следовательно, должны быть изысканы средства для устранения этой постоянно возобновляющейся нечистоты. Средство это прежде всего религиозное: посвящение в таинства, через которое человек соединяется с богом, с Дионисом, и делается участником его спасения. "Не собственной силе, но милости богов избавителей" обязан человек своим освобождением, и "владыка Орфей" есть тот посредник, через откровение которого можно найти путь ко спасению.

Орфей, Эвридика и Меркурий (Национальный музей в Неаполе)

К этим религиозным средствам присоединяются этические предписания "орфической жизни".

"Аскетизм есть основное условие благочестивой жизни. Он не требует исполнения гражданских добродетелей; нужно не воспитание и не нравственное преобразование. Совокупность моральных требований заключается в обращении к богу и отречении от всего, что связано со смертностью и телесной жизнью. Отказ от мясной пищи был самой сильной и самой выдающейся формой воздержания орфических аскетов. В остальном они сохраняли себя чистыми от таких вещей и отношений, которые в сущности представляли собою связь с преходящим смертным миром скорее в религиозной символике, чем в действительности. Давно выработанные предписания жреческого ритуала чистоты были приняты и еще усилены, но здесь они получили более широкое значение. Не от прикосновений демонов должны были они избавлять и очищать человека, но они делали чистой самую душу, – чистой от тела и его пятнающего сообщества, чистой от смерти и от страха, внушаемого ее владычеством. Душа заключена в тело для искупления "вины"; жизнь на земле, являющаяся смертью для души, есть расплата за грех. Все разнообразие существования сводилось для этих ревнителей к однообразному представлению о соединении вины и искупления, запятнанности и очищения. Если при жизни очищение не было достигнуто таинствами и искуплениями, то оно будет достигнуто через наказание адскими муками в Аиде. Таким образом, душа освобождается от тела и нечистоты, и только уже после того, как она совершенно избавится от повторения рождений, начинается ее действительная жизнь, "вечная, как бог, так как она сама происходит от бога". Орфизм оказал на греческую жизнь обширное и продолжительное влияние; уже в цветущий период жизни греческого народа, в шестом столетии, в главном греческом городе замечается струя этой жизненной философии. Превращение светлого и здорового гомеровского мира в грустную серьезность трагиков и в особенности возникновение явного пессимизма благороднейших лириков были бы немыслимы без орфизма. Даже у рационалиста Эврипида в отрывках из "Критянок" можно заметить мысли, в сильной степени производящие впечатление орфических. Орфизм наложил свою печать и на некоторые памятники искусства, как это доказал Герард. Однако это не эллинское воззрение на жизнь не достигло официального признания. Но тем ревностнее оно действовало за кулисами, и учение о ничтожестве мирской жизни нашло себе благодарную почву в том недовольстве, которое постоянно вновь вызывалось в высших слоях населения вечным политическим беспокойством. Для действительного протеста против орфиков не находилось поводов благодаря неоспоримой честности большинства орфических обществ; только против выродившихся форм орфизма, т. н. орфеотелестов и метрагиртов, бродивших в качестве заклинателей, волшебников и целителей, звучали неодобрительные или насмешливые голоса, например со стороны Платона и Аристофана. О значении орфизма как подготовления к христианству доныне больше говорилось, чем было доказано; впрочем, нельзя отрицать, что этим направлением даны были подготовительные моменты. Греческий мир, который выступил навстречу христианству, не был миром суетной светскости; поскольку греческая культура была проникнута орфическими мыслями, постольку люди сроднились с воззрением, что мир во зле лежит, что тело должно быть уничтожено, чтобы душа спаслась для вечной истинной жизни, и что этого нельзя достигнуть одною человеческой силой, но лишь посредством божественной помощи и откровения. Легко видеть, что этот круг идей только соприкасается с христианством; кроме того, остается еще вопрос, насколько затронуты были орфическими идеями те слои народа, в которых прежде всего нашло себе сочувствие христианство. Во всяком случае, если верно, что христианские воззрения и культ заимствовали нечто от мистерий и орфизма, то размеры этих заимствований часто слишком преувеличивались.