Забытый легион - Бен Кейн

— Позволь, я перевяжу тебя, чтобы ты не потерял слишком много крови. — Достав откуда-то кусок чистой материи, Фабиола крепко обмотала руку Веттия.

Потом она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. А он благодарно улыбнулся в ответ. Теперь между ними установилась незримая, но очень прочная связь.

— Подожди здесь немного. Мне понадобится время, чтобы незаметно вернуться обратно.

Веттий кивнул.

— Когда войдешь в дом, подними побольше шума, — наставляла его Фабиола. — Тогда я, несмотря на болезнь, выйду из комнаты и услышу, как ты будешь рассказывать Йовине о том, что случилось с бедняжкой Помпеей.

— Да, госпожа.

Лишь много позже Фабиола вспомнила, как обратился к ней привратник.

Теперь он подчинялся ей чуть ли не больше, чем Йовине.

Когда Веттий, перепачканный кровью, приплелся в публичный дом, даже Йовина нашла очень мало поводов для упреков. Рассказанная им история показалась госпоже очень убедительной, и, чтобы избежать дальнейших неприятностей, она сразу же запретила всем проституткам покидать здание вплоть до особого распоряжения.

Недолго Фабиола испытывала удовлетворение оттого, что смогла избавиться от постоянной опасности для жизни в лице Помпеи. Ядовитые слова рыжей о том, что Ромул уже мертв, засели глубже, чем поначалу предполагала Фабиола, и теперь тревога терзала ее день и ночь. Она чаще и горячее, чем обычно, молилась Юпитеру. До поры до времени с Востока поступали вполне обнадеживающие новости: в городе только и говорили что о мелких стычках и богатствах, взятых в городах, попавшихся на пути армии Красса. Опираясь на эти слухи, Фабиола пыталась успокоить свою тревогу о Ромуле. Раз нет больших сражений, значит, можно не опасаться, что погибнет много народу. Но все в Риме понимали, что Красс не остановится на взимании дани. Ему требовалось только одно: военный успех.

Любой римлянин знал, что его целью была Парфия.

Когда Фабиола думала об этом, ей становилось дурно.

Положение стало еще хуже, когда пришло известие о разгроме римского войска при Каррах. Лонгин увел восьмой легион за Евфрат и тем самым спас его; легат занимал достаточно высокое положение для того, чтобы его рассказу можно было доверять. Публий, а с ним двадцать тысяч солдат погибли, десять тысяч попали в плен, было утрачено семь орлов. В довершение унижения Красс оказался беспомощным пленником в Селевкии. Триумвират сократился до двух человек.

Эта весть могла обрадовать Помпея и Цезаря, но для Фабиолы она оказалась сокрушительным ударом. Ромул, несомненно, оказался в числе погибших. Даже если это и не так, она больше не увидит его — он затерялся на дикарском Востоке. Все время пребывания в Лупанарии она умело прятала свои чувства от окружающих, но последние новости и сопряженная с ними уверенность в худшем сломали что-то в душе Фабиолы.

Несколько недель ей удавалось прятать свое горе от всех, даже от Брута. Она улыбалась, смеялась и отработанными приемами развлекала гостей, тогда как на деле ее переполняла неизбывная печаль, которая со временем не ослабевала, а, напротив, усиливалась, превращаясь в глубокое, неодолимое горе. Мать давно умерла, сделавшись одной из бесчисленных безымянных жертв соляных шахт, а теперь за нею следом отправился и Ромул. Фабиоле все труднее и труднее становилось изображать безмятежность. Эта не по годам умная женщина быстро утрачивала волю к жизни.

«Какой смысл мне жить дальше? Я ничто. Никто. Проститутка, — потерянно думала она. — Рабыня, у которой на свете не осталось ни одного родственника, кроме того негодяя, от которого мать понесла нас».

Что же касается желания отомстить тому аристократу, который изнасиловал ее мать… когда она думала о нем, было ясно, что оно несбыточно. На этом пути ей удалось достичь очень малого: всего лишь единожды увидеть статую Цезаря в доме Максима. Но жажда мести в ней не угасла, и она продолжала изыскивать возможности для нее, подхлестываемая непрерывными мыслями о Ромуле. О том, как Гемелл уволок его, чтобы продать в лудус. О том, как близко он находился в ту ночь, когда возле Лупанария разгорелся скандал. О том, что она могла бы отыскать его вовремя, если бы раньше заполучила в клиенты Мемора. Печаль и вина терзали Фабиолу от рассвета до заката.

Когда в публичном доме появилась новая девушка из Иудеи, Фабиола решила, что теперь у нее есть неплохая возможность узнать о том, где же мог погибнуть Ромул. И хоть немного приглушить тоску. Но рассказы о пустынях Востока повергли ее в ужас: невыносимая жара, отсутствие воды, кочевники со смертоносными луками… В воображении Фабиолы то и дело возникали ужасные видения, одно страшнее другого. Она стала плохо спать, ее мучили кошмары. Вскоре ей пришлось прибегнуть к настойке мандрагоры, чтобы хоть немного вздремнуть.

Как-то раз, поздно утром, Фабиола все еще лежала в постели. Ей не хотелось никого видеть. Уже два месяца она пребывала в таком ужасном состоянии. Йовина предложила ей переселиться в комнату получше, но она решила остаться в той крохотной каморке, куда ее поселили сразу по прибытии в Лупанарий. Так ей было легче. На вбитых в стену железных крюках висели излюбленные одежды Фабиолы, на низком столике были расставлены краски для лица и духи. Один угол занимал алтарь, на котором располагалось изваяние Юпитера и несколько десятков жертвенных свечей. Все эти годы Фабиола подолгу простаивала на коленях перед всемогущим богом, молясь за своих родных. Не скупилась она и на щедрые подношения в огромный храм, расположенный на Капитолийском холме.

Все ее усилия оказались тщетными.

Ромул и мать погибли.

Фабиола была уверена, что до самого вечера к ней не придет никто из постоянных гостей. В этом было хоть какое-то утешение — нынче она не смогла толком поспать из-за привидевшегося ей кошмара, в котором Ромула нещадно рубили парфянские мечи. Даже сейчас она никак не могла изгнать это видение из головы.

— Ромул… — Фабиола уронила голову и почувствовала, как из ее глаза выкатилась слеза. Потом еще одна и еще. А затем плотину прорвало. Печаль сломила ее, волны страдания снова и снова вздымались из глубин ее существа, и она принялась громко всхлипывать. Она не плакала с того дня, как оказалась в борделе. Но сегодня не могла сдержаться.

Она оплакивала свою мать. Ромула. Свою давно утраченную невинность. Даже Юбу, который всегда хорошо относился к ней.

Деликатный стук в дверь заставил ее очнуться.

— Фабиола? — Это была Доцилоза.

Она сглотнула стоявший в горле ком и вытерла глаза уголком покрывала.

— В чем дело?