Земля русская - Иван Афанасьевич Васильев

Наши горы добрее к человеку: вместе с нами старятся. За то и уважение им.

РОДНИЧОК

Из-под каменистого берега Дёржи бьет родник. В том месте река не заиливается, не зарастает и образует омуток. Уже, наверно, сотню лет жители Усть-Дёржи берут из омутка воду, а обнажить родничок почему-то не додумались.

Вскрыли его приезжие охотники. Вырыли лунку, очистили от песка, обложили камнем. Родничок наполнил лунку и потек, как прежде, в реку. Теперь черпают воду из лунки, как из колодца.

Я бывал на Кавказе и видел в горах родники. Их находят по росяной влажности на скалах: скалу прорубают, выводят родник наружу, из камней у тропы выкладывают колодец. Любой путник может утолить жажду. Родник в горах называют именем человека, открывшего его.

В наших местах воды много, родники не в таком почете. Но все-таки, коль нашелся добрый человек и обнажил родник, люди проложат к роднику тропу. Потом непременно припишут воде чудодейственные свойства.

Я спускался к роднику с ведром. Женщина из приезжих спрашивает:

— Говорят, эта вода целебная. Правда?

— Должно быть, — сказал я. — Из всякого родника вода целебная.

— Да?

— Конечно. Хотя бы своей чистотой.

ЛЕТОСЧИСЛЕНИЕ

Вдоль березовой опушки рядком выстроились молодые сосенки. Сто раз ходил мимо — внимания не обращал. А тут что-то заставило вглядеться. Две верхние мутовки были довольно длинные, а третья — пониже — совсем коротенькая.

Присмотрелся к одной сосенке, к другой, прошел по всему ряду — та же картина. Значит, три года назад, то есть в 1973 году, лето было неблагоприятное для их роста. Но чем? Хорошо помню, что в том году и дожди шли и солнце пекло — хлеба были неплохие. Вот семьдесят второй — да-а! Сушь стояла такая, что леса загорались от бутылочной стеклянки. Выходит, не в сухой год сосны росли плохо, а в последующий.

Тогда я подошел к одинокой елочке на поляне и сосчитал, сколько ей лет. Вышло — десять. Линейки у меня не было, я стал измерять годичные побеги шариковой ручкой. Получилось вот что (исчисление веду сверху вниз, то есть от семьдесят пятого года назад): одна ручка, полторы, полручки, две, одна с четвертью, одна, одна с третью, одна, полторы. Как видите, в страшную сушь елочка росла быстрее всего: две ручки.

Меня это очень заинтересовало. Я пошел по лесу, и какая ни попадалась на пути елка или сосна, у каждой спрашивал: «Расскажи, как ты росла в високосном году?» Абсолютное большинство лесных жительниц отвечало: «Быстрее, чем в последующем».

Ученые писали, что в високосном семьдесят втором году на Солнце было много пятен. Не они ли помогли деревьям расти быстрее?

Вот как получается: кажется, уж куда как хорошо знаем лес, а шаг шагнешь — обязательно с загадкой встретишься.

КАК СОЛДАТЫ ЯБЛОКИ ЕЛИ

В нашей деревне все избы в яблонях. Только яблоки с них невкусные, не всякое и в рот возьмешь.

Бабка Аксинья рассказала мне историю яблонь.

Вернулись после войны солдатки с ребятами на пепелище, кое-как обстроились, а когда крыша над головой появилась, человек о красоте думать начинает — сад сажает. Но где в то время культурную яблоню было взять? Пошли в лес, накопали дичков.

Дички на траншеях росли. Очень дивно росли — кругами. Видно, сидели солдаты кружком, яблоки ели, семена обронили — так и выросли яблоньки, повторив солдатский круг. Их и перенесли женщины в деревню, обсадили избы.

И хотя теперь совсем просто заменить дички — поехал на базар, покупай какую хочешь, — никто их не вырубает: очень буйно и красиво цветут весной лесные яблони. Но я думаю, не из-за одной красоты щадят жители Усть-Дёржи дикарок, а по какой-то другой причине. Может быть, яблони им кого-то напоминают.

СТАРАЯ ЛОШАДЬ

На берегу Дёржи стоит заброшенная, с просевшей крышей конюшня. В конюшне доживает век старый мерин.

Мерин свое отработал и за ненадобностью в хозяйстве отдан почтальону. По санной дороге почтальон развозит посылки и газеты, а в весеннюю распутицу ходит пешком — щадит старую лошадь.

Долгими зимними ночами в продуваемой насквозь конюшне холодно и тоскливо. Лошадь жмется в угол, дрожит и вяло перетирает стертыми зубами грубое сено. Изредка подымет голову и слушает, как, проламывая наст, идут в ивняк на кормежку лоси.

На взгорке в трехстах шагах от конюшни — небольшая, в четыре дома, деревня. На столбе перед колодцем висит электрический фонарь. Его зажигают, когда ходят по воду. По белому зареву, которое проникает в пустые окна конюшни, лошадь догадывается о близком рассвете, покидает угол и подходит к дощатым воротам. Мерин встречает хозяина, просится в оглобли — там, на дороге, у коновязи перед почтой, он увидит молодых коней, лохматых дворняжек, крикливых галок… Мерину хочется видеть живой мир.

…Старость пугает не годами, а одиночеством.

ЗАРЕЧНАЯ ДАЛЬ

Усть-Дёржа окружена лесом, и только междуречная долина — словно распахнутые в мир ворота. Там, в конце долины, проходит шоссе, пыльные шлейфы волочатся за машинами и видны мне из окна.

Заречная даль весь день подернута синей дымкой. Оттуда приходят облака и кропят сухую землю дождем, но настоящего ливня, которого так просит земля, все нет и нет.

Оттуда ко мне приезжают редкие друзья, но настоящий друг, которого я так жду, все не едет. Он очень далеко, шлет коротенькие письма, но они для истомленной души все равно что мимолетный дождик на сухую землю — прибьет пыль, смочит листья, а корни не напоит. Душа, как иссохшая земля, жаждет встречи — ливня.

Каждое утро я подолгу гляжу в заречную даль. Когда прожита бо́льшая часть жизни, ничего нет желаннее, чем встреча с другом. Горе человеку, если на склоне лет ему некого ждать.

СОЛНЦЕ ВСХОДИТ

Сегодня я взял часы, чтобы засечь восход солнца. Точнее, сосчитать, за какое время выкатится оно из-за горизонта.

Остановился на горе и смотрю на далекий заволжский лес, который ровной каймой отделил небо от земли. Горизонт в легком мареве. Но вот повыше леса стало набухать малиновое пятно, словно там, на небе, зрела громадная ягодина. Тонким лезвием вспыхнул и засверкал след невидимого самолета. Солнце приближалось.

Шесть часов пятьдесят одна минута тридцать секунд. Из-за леса показалась оранжевая точка. Ровно через минуту точка превратилась в горбушку теплого, только что вынутого из печки каравая. Еще минута… Из горбушки вырисовалась крутоскатная крыша, крашенная ярким суриком. Секундная стрелка обегает третий круг. На небе классической формы репа из сказки про дедку и репку. Еще через минуту солнце вылезло целиком, но какое-то приплюснутое, похожее на раскаленную поковку, по которой ударили молотом. Прошло ровно четыре минуты.

И в этот миг я ощутил на