Пушка Ньютона. Исчисление ангелов - Грегори Киз

– О чем вы хотели со мной поговорить? – спросил Красные Мокасины.

– О невидимом мире и о твоей с ним связи.

Красные Мокасины удивился:

– Но, мне помнится, мы с вами уже говорили на эту тему. Или я все еще кажусь вам неблагонадежным?

– Я человек науки и честно признаюсь, что был не совсем прав в том нашем с тобой разговоре. Я видел твоего духовного двойника.

– Вы способны их видеть? Вы видели мое дитя Тени?

– Да, я видел, как ты выпустил демона, чтобы он сломал решетку у нас над головой, – ответил Мэтер с каким-то странным блеском в глазах. – Я предупреждал тебя, мой друг. Ты прокладываешь себе дорогу в ад.

Красные Мокасины вздохнул:

– То, что вы видели, преподобный отец, вовсе не мой духовный двойник в том смысле, как вы это понимаете. Это всего лишь дитя моей собственной тени.

– Что за чушь ты городишь?

«Как все это нелепо, – подумал про себя Красные Мокасины. – Этот человек берется рассуждать о невидимом мире, а сам даже не понимает, чем дитя Тени отличается от духовного двойника».

– Каждый человек, будь то мужчина или женщина, состоит из трех вещей, – начал Красные Мокасины, – по крайней мере в земной жизни. Этими тремя составляющими являются плоть, шиломбиш и шилап.

Мэтер скривил губы, будто собирался сделать критическое замечание, но потом вдруг сказал:

– Объясни, пожалуйста, что означают эти слова.

– Шилап – это душа, суть человека, его вечное начало. Когда человек умирает, она уходит в сторону заходящего солнца. – Шиломбиш – это тень, наше собственное отражение. Шиломбиш может удаляться от человека и бродить сама по себе. Ихт ахолло отправляют ее исследовать дальние земли или разделяют ее на несколько частей, когда им нужны помощники.

– Невероятно, – сказал Мэтер. – Ты, по всей видимости, говоришь о пластичном духе, не так ли?

– Пластичном духе?

– Да, это дух, который Господь дает каждой созданной им твари и которым она пользуется для того, чтобы жить. Ангелы, демоны и некоторые люди могут подчинить этот дух своей воле. Ты читал об этом?

– Мой народ очень давно знает о том, как пользоваться тенью. С ее помощью мы защищаемся от ведьм, колдунов и от тех злобных духов, которые порождают их.

– Я знаю, ты веришь в то, о чем говоришь, – сказал Мэтер. – Но этому вас научил сам дьявол, и вы пользуетесь его знаниями, принимаете его помощь, даже не подозревая об этом. Я очень благодарен тебе за то, что ты нас всех спас. Это был в высшей степени благородный поступок, и не важно, что ты пользовался дьявольскими силами. Твой поступок убедил меня в том, что ты будешь помилован нашим Господом, несмотря на происки сатаны.

– Чего вы от меня хотите?

– Раскайся, сын мой, проси у Господа прощения и милости. Я помогу тебе обрести Бога в душе.

Красные Мокасины мрачно усмехнулся:

– А что если для спасения ваших жизней я вам вновь понадоблюсь?

– Я бы предпочел, чтобы ты в первую очередь спас свою душу, а не мою жизнь, – сказал Мэтер, но как-то особенно, и это заставило Красные Мокасины напрячься. Он почувствовал, что за словами священника стоит нечто большее, они таят некую угрозу, хотя лицо его оставалось спокойным, даже приветливым.

– Поверьте, преподобный отец, я бы с превеликим удовольствием прекратил общение с невидимым миром. По правде сказать, мне это не доставляет слишком уж большой радости. Но если мне придется расстаться со своими защитниками, если я перестану создавать из шиломбиш дитя Тени, которое спасает меня от бед, то я очень скоро попаду в руки дьявола, о котором вы говорите, и он утащит мою бессмертную душу в Землю Мрака. И она будет бродить там беззащитная и несчастная.

– Господь способен простить даже твою связь с дьяволом. Какие бы греховные мысли дьявол тебе ни внушал, это не твои собственные мысли. Святой молитвой ты можешь вырвать себя из лап поганого.

Неожиданно Красные Мокасины почувствовал приступ безудержного раздражения. Неужели он так плохо говорит по-английски, что этот человек не понял ни единого слова из того, что он ему сказал?

– Спасибо, преподобный отец, что вы так обо мне печетесь, – сухо произнес он, давая понять, что не намерен продолжать беседу. – Я подумаю обо всем, что вы мне сказали.

– Подумай, пожалуйста. Я готов направить тебя на путь истинный и оказать помощь в твоей борьбе с дьяволом. Не заставляй меня применять к тебе более суровые меры. Я исполнил свой долг и предупредил тебя, я был с тобой честен и откровенен. В дальнейшем все зависит только от тебя.

Он ушел, а Красные Мокасины остался в каюте, глядя в пустоту, будто там мог увидеть запечатленную угрозу, будто она была некоей материальной сущностью.

7

Вино, бокал и две капли воска

Даже с закрытыми глазами она все видела, хотя это было не совсем обычное видение. Исчезло тяжелое, затянутое облаками небо, высокая, достигающая коленей трава на вершине холма, печальные силуэты надгробий, таящие извечную загадку.

За две последние недели она очень много узнала. Но это знание породило столько вопросов, что она не успевала находить на них ответы. Она вновь открыла глаза – свои настоящие глаза – и снова могла различать в книге буквы и строчки, видеть которые невозможно, когда вглядываешься в живую природу написанного. Когда погружаешься в смысл написанного.

«То, что видят физические глаза человека, лишь поверхность сущего, его подобие. Но они не способны узреть самого истинного, только свет, им отраженный, скорость движения и угол преломления которого определяют цвет и яркость. Так просто сказать, что молекула вещества состоит из четырех атомов, но совсем другое дело это увидеть, словно ты не человек, а ангел, и понять, что сами атомы из себя представляют.

Моя новая рука чувствует эфирные соответствия природы. Когда я смотрю на камень, я вижу не свет, от него отраженный, и не атомы, его составляющие, но эфирные ферменты, коими атомы оплетены. Возможно, именно поэтому каждый предмет имеет внешний вид, похожий на песок, подпрыгивающий на барабане, в который ударяют, или на едва уловимый звук камертона. Будто предмет есть, и будто его нет. Другой любопытный аспект моего нового зрения заключается в том, что я вижу структуру вещи. Мир предстает гравюрой, созданной Богом с помощью пера и чернил. Я должна заключить, что даже с новой рукой – этой manus oculatus – я не могу воспринимать вещи такими, какими они в действительности являются, но они должны открыться мне посредством цифр, мне известных.

Например, ночью я вижу звезды, хотя облака могут скрывать их от моих бренных, как и все тело, глаз. Они не ярче и не тусклее, а лишь более или менее массивные, окруженные ореолами радуг и волн, которые сплетаются в невообразимые рисунки, но которые тем не менее похожи на рисунки из „Трактата о Свете” Гюйгенса. Созерцая Юпитер, я представляю себе узлы, которыми связаны вместе все его спутники, и представляю Солнце, чья невероятно длинная рука держит в кулаке короля всех планет.

И я вижу malakim, по крайней мере тех, что посещали Креси, а также и меня. Они имеют весьма странную наружность, подобно Юпитеру, они являются частью всеобщей гармонии и существуют отдельно от нее, можно сказать, они системы в себе, и при этом более хаотичные, чем вся природа, и более разнородные. Но вместе с тем я не вижу у них никакой внутренней структуры, никаких исчислений, вложенных в них ангелами. И становится совершенно очевидно, что они не являются сущностями, состоящими из атомов, в их основе – эфир и ферменты, лишенные вещества или содержащие его в самых малых количествах. Те malakim, которые видимы человеческим взором, такие как пламенеющий глаз, сопровождавший Густава, становятся таковыми за счет втягивания в свою пустоту вещества, как, например, человек вдыхает в легкие табачный дым.

Они предложили мне свою помощь и показали, как видеть посредством моей восстановленной руки, они общаются со мной посредством этой руки. То, что они показывают мне, чудесно настолько, что не поддается описанию, но я должна быть очень осторожной, поскольку, несмотря на все происходящее, я все еще боюсь за все это быть проклятой и низвергнутой в ад. Я не могу поверить, что наша Вселенная существует без Бога, как то утверждает „Корай”».

Она еще некоторое время сидела на вершине холма, рассеянно поглаживая настоящей рукой свою новую, такую странную руку, и пыталась понять, какая же из них связана с ее собственным сердцем. Ее новые открытия давали ей такую радость, какую она знала только в детстве. Но радость все же не была абсолютной. Казалось, что-то не так, но что, она не могла определить. Это было похоже на чувство, которое возникает, когда ты даешь человеку то, чего он не заслуживает.