Путешественница. Книга 2: В плену стихий - Диана Гэблдон

Приняв емкость с хмельным напитком, Измаил оросил им землю вокруг корзины, обведя замкнутый круг. Корзина буквально заходила ходуном — нечто, находившееся внутри, явно отреагировало на запах спиртного.

Теперь вперед выступил мужчина, державший посох с намотанной на него ветошью. Он сунул палку в огонь и держал до тех пор, пока тряпки не разгорелись, а потом коснулся своим факелом жидкого спиртового кольца на земле.

Толпа ахнула: на земле вспыхнуло и, почти мгновенно выгорев, угасло кольцо голубого пламени. Из корзины донеслось истошное «кукареку».

Мисс Кэмпбелл, сидевшая рядом со мной, поерзала, с подозрением глядя на корзину.

Можно было подумать, что петушиный крик оказался сигналом (а возможно, так оно и было), потому что после него заиграла флейта и гудение толпы усилилось.

Измаил подошел к импровизированному помосту, на котором мы восседали. В разведенных руках он держал кусок красной ткани, каковой и повязал на запястье Маргарет, после чего бережно положил ее руку обратно на колено.

— О, да это мой носовой платок! — воскликнула она и утерла нос этой красной тряпкой.

Похоже, никто, кроме меня, этого не заметил. Общее внимание было приковано к Измаилу, который стоял перед толпой, вещая что-то на незнакомом мне языке. Петух в корзине прокукарекал снова. Он дергался и бился так, что сотрясались обвивавшие ручку розы.

— Желаю, чтобы этого больше не было, — с раздражением произнесла Маргарет Кэмпбелл. — Ведь следующий раз будет третьим, а это дурная примета.

— Вот как? — откликнулся Измаил, выливая остатки спиртного кольцом вокруг помоста.

Я надеялась, что пламя не напугает Маргарет.

— Да, так говорит Арчи: «Прежде чем петух пропоет трижды, ты Предашь меня». Арчи говорит, что женщины всегда предательницы. Это правда, как ты думаешь?

— Все зависит от точки зрения, — пробормотала я, наблюдая за происходящим.

Мисс Кэмпбелл, похоже, не обращала внимания ни на раскачивающихся, распевающих рабов, ни на музыку, ни на шевелящуюся корзину и Измаила, собиравшего мелкие предметы, передававшиеся ему из толпы.

— Я проголодалась, — заявила она. — Надеюсь, скоро подадут чай.

Измаил услышал эти слова. К моему удивлению, он полез в один из мешочков на своем поясе, выудил оттуда небольшой узелок, в котором, как оказалось, находилась потертая и выщербленная фарфоровая чашка, на ее ободке еще можно было разглядеть остатки позолоты. Этот сосуд был церемонно водружен на колени Маргарет.

— О, как славно, — радостно воскликнула она, хлопнув в ладоши. — Может быть, у него найдется и печенье?

Я, однако, в этом сомневалась. Измаил тем временем стал выкладывать предметы, переданные ему из толпы, вдоль края помоста: несколько небольших костей с выгравированными на них линиями, веточку жасмина и две или три примитивные деревянные статуэтки, обернутые в лоскуток, с копной волос, приклеенной к голове глиной.

После этого Измаил снова заговорил, опустил факел, и вокруг помоста взметнулось голубое пламя. Как только оно угасло, оставив в холодном ночном воздухе резкий запах опаленной земли и сгоревшего бренди, он открыл корзину и вытащил петуха. Петух был крупный, откормленный, его черные перья блестели в свете факелов. Он яростно трепыхался и отчаянно кукарекал, но вырваться не мог, так как был надежно связан. Его когтистые, вооруженные шпорами лапы были замотаны в тряпицу.

Низко поклонившись, Измаил что-то пробормотал и вручил птицу Маргарет.

— О, спасибо, — благосклонно произнесла она.

Петух вытянул шею — его бородка покраснела от злости — и яростно закукарекал.

Маргарет встряхнула его.

— Непослушная птица! — сердито сказала она, поднесла его ко рту и перекусила ему шею.

Послышался негромкий треск шейных костей, Маргарет напряглась, тихо зарычала и оторвала зубами голову беспомощного петуха.

Обезглавленное, связанное тело она крепко прижала к груди, напевая:

— Вот теперь, вот сейчас все в порядке у нас.

Кровь полилась в фарфоровую чашку, пятная ее платье.

Толпа издала крик, но потом умолкла, созерцая происходящее. Умолкла и флейта; лишь барабан продолжал бить, даже громче, чем прежде.

Маргарет беззаботно отбросила обескровленную тушку в сторону, и ее тут же подобрал выскочивший из толпы мальчишка.

Мисс Кэмпбелл рассеянно стряхнула кровь с юбки и рукой с красной повязкой подняла чашку.

— Сначала гости, — учтиво произнесла она. — Вам одну порцию, миссис Малкольм, или две?

К счастью от необходимости отвечать меня избавил Измаил, сунувший мне в руки грубо выделанную роговую чашку и жестом давший понять, что я должна из нее выпить. Имея в виду альтернативу, я без колебаний поднесла сосуд к губам.

Там оказался свежей перегонки ром, терпкий и крепкий настолько, что у меня перехватило горло и я закашлялась. В роме ощущался духовитый привкус каких-то трав: напиток на чем-то настояли или в него что-то подмешали. Впрочем, вкус был хоть и резковатый, но не такой уж противный.

Другие чаши, подобные моей, ходили по кругу в толпе, передаваясь из рук в руки. Измаил жестом дал мне понять, что я должна выпить больше. Не возражая, я поднесла чашу к губам и сделала вид, будто отпила, но глотать не стала. Что бы здесь ни происходило, мне следовало сохранить трезвую голову.

Рядом со мной мисс Кэмпбелл маленькими, изящными глоточками пила ром из своей «чайной» чашки. В толпе нарастало взволнованное ожидание: люди снова стали раскачиваться, а одна женщина запела. Ее хриплый низкий голос составлял непривычный контрапункт с боем барабана.

Тень головного убора Измаила упала мне на лицо, и я подняла взгляд. Он тоже раскачивался взад-вперед, его белая, без воротника рубаха окропилась кровью и прилипла к вспотевшей груди. Неожиданно мне подумалось, что сырая крокодилья голова должна весить не менее тридцати фунтов. Вес немалый — надо полагать, мускулы его шей и плеч сводит от напряжения.

Он воздел руки и тоже запел. По моей спине пробежала дрожь и словно свернулась кольцом в нижней части позвоночника, где мог бы быть хвост. С лицом, закрытым крокодильей мордой, голос Измаила звучал совсем как голос Джо — такой же низкий, вкрадчивый, но с властными, повелительными нотками. Зажмурившись, я почти поверила, что это и есть Джо в своих золоченых очках и с золотым зубом, который становился виден, когда он улыбался.

Я снова открыла глаза и испытала настоящее потрясение, увидев вместо дружелюбного лица зловещую крокодилью морду с холодными, злобными глазами, полыхавшими желто-зеленым огнем. Во рту у меня пересохло, уши заполняло какое-то жужжание.