Институт экстремальных проблем - Саша Камских

— А я тебя, — эхом отозвалась Ирина.

— У нас с тобой получился долгий путь друг к другу, теперь давай будем идти вместе.

Сергей обнимал Иру двумя руками, а ей казалось, что он распахнул свое сердце и обнимает ее всей своей душой, хочет вместить ее в себя всю, и от этого становилось особенно хорошо. Защищенность – вот что чувствовала Ирина, находясь рядом с Сергеем или даже просто думая о нем. Она нежилась в потоках невероятной доброты и заботливости, переполнявших Томского, как бутон, который распускается, ловя солнечные лучи и не боясь ни заморозков, ни резких порывов ветра, ни грубых рук, способных оборвать цветение. Ира думала, что рядом с Сергеем не нужно быть резкой, колючей, готовой ежесекундно дать отпор, можно стать слабой и даже покапризничать немножко, как в детстве.

— Мы будем вместе всегда и везде, — счастливо улыбнулась она. — В это воскресенье я приеду знакомиться с твоей мамой, а в следующее поедем к моим родителям. Кое-кого из нашей семьи ты уже знаешь, так что смокинг можно не надевать.

— Это я в седьмом классе, это после восьмого, а это уже после выпускного, — скороговоркой объяснял Сергей и быстро переворачивал страницы альбома.

Ирина задержала его руку, чтобы лучше рассмотреть снимки. Она поразилась – на фотографиях был сначала подросток, а затем молодой человек, довольно упитанный, с немного сонным взглядом и недовольно-высокомерным выражением лица. Ирина удивленно вскинула глаза на Сергея.

— Угу, это я, — пробурчал Томский. — Вот такой типчик… Сейчас самому противно смотреть на эту рожу. Так и хочется дать по ней хорошенько!

— Сережа! — укоризненно вздохнула Валентина Михайловна.

— Здоровая самокритика, — хихикнул Алешка и, на всякий случай удрав подальше от отца, спросил: — Дембельский альбом достать?

— Леха, не смей! — Сергей подскочил на диване. — Хочешь опозорить меня окончательно?

— Почему? Там такие фотки классные! — Лешка невинными глазами смотрел на взрослых.

— Не хочу я, чтобы этого, как наш командир говорит, павлина в перьях кто-нибудь видел. Стыд и позор, а не фотки! Дурак ведь был абсолютный, а думал, что самый умный и крутой, типа, круче меня только вареные яйца. — Сергей потер плечо, на котором была сделана наколка, будто стараясь стереть ее, и заглянул Ирине в глаза. — Ты говорила, что у тебя на работе печка до тысячи градусов нагревается, я тебе этот альбом принесу, и мы, не глядя, в ней его сожжем.

— Он большой? Альбом этот? Из чего сделан? — деловито поинтересовалась Ирина.

Лешка сразу понял ее мысль, кинулся к шкафу и вытащил толстенный альбом, обтянутый темно-бордовым синтетическим материалом под кожу. Томский выхватил его из рук сына и зажал подмышкой.

— Нет, в печку такой целиком не войдет, — категорически заявила Ирина. — Если только по частям… Нет, — она протянула руку и потрогала обложку, — даже по частям не получится. Не сгорит, а лишь расплавится. Придется показывать.

Лешка взвыл от восторга, ему очень нравились армейские фотографии отца, но слишком редко удавалось их посмотреть. Сергей молча открыл альбом, а Лешка начал подробно комментировать снимки. Он наизусть знал историю каждой фотографии, где и когда она сделана, кто, кроме отца, попал в кадр и как – случайно или же нет. Томский сам уже забыл некоторые детали и теперь иной раз удивленно слушал сына.

Сергей уселся на полу напротив Ирины и смотрел не столько на фотографии, сколько на нее. Валентина Михайловна вздрогнула – ни разу она не видела у сына такого завороженного взгляда, таких счастливых глаз. «На Татьяну ты никогда так не смотрел», — со странным смешанным чувством радости и одновременно ревности поняла она. Мать Сергея не могла не радоваться тому, что сын нашел свою любовь, что Алешка смотрит на будущую жену отца сияющими глазами, но как раз эти взгляды нанесли ей сегодня ужасную рану – вот женщина, которая отнимет у нее сына и внука. Именно ей они начнут доверять свои проблемы, рассказывать вечером о произошедшем за день, а она будет выслушивать их, давать свои советы, еще крепче привязывая этим к себе.

Валентина Михайловна приветливо улыбалась на протяжении всего вечера, но, когда ее никто не видел, кусала губы, чтобы сдержаться. «Разлучница, разлучница…» – шептала она про себя. Татьяна, с которой было столько безобразных скандалов, теперь казалась ей близкой и родной, потому что она не покушалась на душу и сердце Сергея, принадлежавшие матери, ей было вполне достаточно только материальной, физической стороны семейной жизни. Ирине же Сергей отдавался целиком, без остатка, и Валентина Михайловна мгновениями была готова возненавидеть ее.

Когда сын отправился поздно вечером провожать Ирину домой и в очередной раз остался у нее, Валентина Михайловна дала волю слезам. «Что же Сереженька в ней нашел? Ничего женственного, выглядит как подросток, до того маленькая и худая. С первым мужем развелась – значит, характер плохой, — Томская старательно искала, к чему придраться, — десять лет с ним прожила, а если ребенка за эти годы не смогла родить, то, значит, и здоровья нет. Но это, может, и к лучшему, — довольно зло подумала Валентина Михайловна, — Алешенька не будет чувствовать себя обделенным, если у Сережи с Ириной не родится общий ребенок. Пусть она только попробует обидеть мальчика, заберу к себе, не отдам, как сына!»

Она сидела в полумраке на кухне, которая была ее маленьким царством, пила то одни, то другие капли, но все никак не могла успокоиться. «Сама признается, что не умеет готовить, и Сергуша говорит, что она питается как попало. Давно заработала язву себе, а теперь угробит здоровье моим мальчикам. Нужно будет обязать их в выходные приезжать ко мне, буду подкармливать», — строила уже и такие планы Валентина Михайловна, когда на кухне появился Алешка.

— Ба, ты чего тут сидишь в потемках? — зевая, спросил он бабушку. Спросонья он не заметил при неярком свете ее слез. — Чай пьешь? Я тоже хочу!

— Алешенька, почему ты не спишь? — Валентина Михайловна быстро вытерла глаза.

— Да я спал уже, пить после пирогов хочется, дай воды, — без пауз одним предложением высказался Лешка и снова зевнул. — Папа там? — он не стал уточнять, где именно.

— Там, где же еще?! — Валентина Михайловна больше не могла скрывать обиду. — Здесь его больше ничего не держит, ни я, ни ты. Мы ему больше не нужны! Что твой папа в ней нашел? Тебе она тоже нравится. Почему? У тебя ведь есть родная мать, а эта будет тебе мачехой!

Лешка проснулся окончательно.

— Мама, — было заметно, как неохотно он выговорил это слово, — никогда папу не любила, изменяла ему, говорила разные гадости, но он не хотел с ней ссориться из-за меня. Когда я понял, какая она злая, я сам захотел от нее уйти к тебе вместе с папой. А Ирина добрая и умная, они с папой друг друга любят.

— А теперь ты снова хочешь уйти вместе с ним, только уже от меня, — горько прошептала Валентина Михайловна и тут же спохватилась. — Ты почему босиком ходишь? Хочешь ангину заработать? — Она усадила внука к себе на колени и обняла его, закрыв его шалью, которая была наброшена поверх халата. Худые плечи подростка, прильнувшего к бабушке, обострили чувство надвигающейся утраты. — Алешенька, останься со мной, — сквозь навернувшиеся снова слезы попросила она. — Поверь, так всем будет лучше – и тебе, и отцу. — О себе она не стала говорить. — Я боюсь, что там ты почувствуешь себя лишним, папа и так уже меньше внимания тебе уделяет, чем раньше.

— Не-е, ба, это ты зря так считаешь. Он меня после «Атланта» с удвоенной энергией стал воспитывать, у него на все времени и сил хватает – и на меня, и на Ирину. А она, уж точно, в стороне от моего воспитания не останется.

— Вот этого-то я и боюсь…

Лешка понял ее слова по-своему.

— Будет, как в сказке, злая мачеха меня бить-колотить, заставлять учить уроки и мыть посуду, а потом уведет в темный лес и там оставит на съедение волкам, — засмеялся он, — только папа меня вовремя найдет и спасет! — Лешка долго хохотал, а затем высвободился из бабушкиных объятий, напился воды и ушел спать.

Он не придал поначалу значения бабушкиным словам, но когда отец вернулся домой только вечером следующего дня, задал ему вопрос, явно возникший после ночного разговора на кухне:

— Папа, если бы тебе пришлось выбирать между мной и Ириной, с кем бы ты остался?

Томский был поражен не столько словами сына, сколько пронизывающим взглядом его глаз.

— Чего тебе в голову такая муть пришла? Зачем мне выбирать между вами?

— И все-таки? — Лешка решил во что бы то ни стало добиться ответа.

Сергей помрачнел:

— Парень, не дай бог никому встать перед таким выбором!

— И все-таки? — повторил Лешка звенящим от напряжения голосом.

— С бабушкиной стороны ветер дует? — Томский подозрительно посмотрел на сына.