Любовь и Рим - Лора Бекитт

Ливия подняла глаза на подругу, и Юлия увидела ее прежний, «живой» взгляд. И еще – странную, жесткую, беспощадную усмешку.

– Люди, которые кажутся нам сильными, нередко просто черствы, равнодушны, нечутки к чужой боли.

Они в молчании дошли до портика Помпея и повернули обратно.

– Ты расскажешь сыну правду? – вдруг спросила Юлия.

– Нет, – ответила Ливия, просто и сразу, как будто только и ждала такого вопроса – Он никогда не примет другого отца. Я и без того разрушила все, что было создано на поверхности, неужели стану пытаться сломать основание?

– А… ему?

– Гаю Эмилию?

– Да.

Внезапно остановившись, Ливия долго смотрела в высокое и чистое осеннее небо, а потом неожиданно пнула землю носком башмака.

– Только ты и задаешь мне сегодня вопросы, Юлия. У меня их уже не осталось.

Поджидая Дейру, Элий едва не притаптывал от нетерпения. Она опаздывала, чего никогда не случалось раньше. Он уже должен находиться в конюшне: Аминий страшно разозлится, когда узнает, что он не пришел вовремя. Но даже не это было главным. В дни бегов, перед началом состязаний Элий всегда испытывал совершенно особое высокое напряжение, некий накал чувств, в эти часы он никогда ни о чем не думал, просто внимал своим ощущениям, набирался внутренних сил, после чего случалось так, что напряженный, почти на грани срыва риск оборачивался легкостью победы. И сейчас ему не хотелось нарушать привычного состояния.

Он не помнил начала своей жизни, никогда не задумывался и о конце, как не пытался искать ее смысл. Все, существующее в этом мире, для него было просто чередою картин, иногда – хороших, иногда – не очень. Что значила в его жизни Дейра? Элий помнил, как, будучи еще маленьким, спал за занавеской, по другую сторону которой сидела мать и шила. Там же горела лампа, и ее мягкий свет казался очень уютным. Тогда он, наверное, еще не знал, что это лампа и свет, но они неудержимо влекли его, и, проснувшись, он мог неотрывно смотреть туда, ни о чем не думая, тихо наслаждаясь… Вот и Дейра была для него чем-то согревающим душу, загадочным, отчасти странным и в то же время – жизненно необходимым.

Она вынырнула из толпы внезапно, словно раздвинув ее, и порывисто устремилась к нему.

– Привет!

– Привет. Ты опоздала. Я должен идти.

Ему очень не хотелось расставаться с нею. Ну, ничего, увидятся после бегов.

– Нет, нам надо поговорить. Прямо сейчас!

Дейра запыхалась; она чуть пошатывалась, как травинка на ветру, и ее высокая тонкая шея под разметавшейся копной волос выглядела беспомощной, словно ствол молодого деревца, с которого содрали кору. И все-таки в этой девочке явственно чувствовалась некая особая сила, сила жизни, полученная ею в наследство от предков, которые издавна вели борьбу за существование в жестоких дебрях Эсквилина.

Быстрым движением она откинула со лба черную прядь, на мгновение заслонившую сверкающие глаза.

– Кажется, у меня будет ребенок.

Они на мгновение замерли, почти не дыша, чувствуя кругом неистовое биение жизни: в ветре, в сотнях звуков, в беспорядочном движении толпы… А у них был свой, наполненный напряженной тишиною мир, и оба ждали, чем обернется неожиданно возникшее молчание.

Элий невольно сделал шаг к отступлению.

– Но ты не уверена? – сам того не желая, он задал извечный мужской вопрос.

– Нет, уверена!

– И… что?

– Что?! Женись на мне, как обещал, вот что! Я говорила тебе, говорила… А теперь!.. Иди к моему отцу, иди сегодня же, а не то я утоплюсь в Тибре!

Она сжала кулаки, на ее глазах вскипали злые слезы. Элий смотрел на нее почти с ребяческим изумлением, совершенно не представляя, что должен делать и говорить. Он заметил, что люди оглядываются на них, и предложил:

– Давай поговорим после бегов.

Он должен был с кем-то посоветоваться, немного подумать. Элий с трудом представлял, как приведет домой эту девушку. А как признаться матери?! Он был слишком молод для того, чтобы взвалить на свои плечи заботу о семье. Вероятно, Дейра что-то прочитала в его взгляде, потому как воскликнула в злобном отчаянии:

– Ты не хочешь, не хочешь! Он взмолился:

– Я должен идти, Дейра! Аминий…

– В Тартар твоего Аминия! Твоих лошадей и эти скачки!

– Все! – неожиданно жестко произнес Элий. – Поговорим потом.

И, резко повернувшись, исчез в толпе.

У него почти не оставалось времени, его колесница уже стояла в одном из сложенных из туфовых квадр просторных стойл, расположенных по дуге против полукруглой стороны цирка. Как и следовало ожидать, Аминий здорово пробрал своего воспитанника за опоздание. Элий хмуро молчал, разбирая вожжи. Сейчас он совсем не думал о бегах, просто выполнял привычные действия; его взгляд казался обращенным куда-то внутрь, и в движениях не было привычного огня.

Юноша даже несколько удивился, когда началось движение: он видел происходящее словно бы откуда-то со стороны. Казалось, колесницы распластались в длине и мчались, точно некие странные существа, разбрасывая ленты пыли.

Элий привык чувствовать нервную дрожь лошадей и замечал малейший сбой в ритме их ровного бега. Его взгляд всегда устремлялся туда, куда надо, и слух обострялся в нужный момент, а сжимавшие вожжи пальцы работали плавно, как пальцы музыканта. Он знал, в чем секрет победы: главное – уметь дать свободу внутреннему чутью.

В том и заключался его талант, отточенный и раскрывшийся благодаря выучке Аминия. Его душа летела через препятствия, увлекая за собою тело, и этот порыв в свою очередь каким-то чудесным образом передавался лошадям.

Но сегодня все было иначе. Сегодня он сомневался, отвлекался и… думал. Эти мысли были как острые, больно ранящие осколки, они мешали – он почти полностью выпал из происходящего, позволяя лошадям вольно нестись вперед. Лошади вынесли бы, но… существовали еще и люди. Внезапно одна из колесниц оказалась очень близко, немыслимо близко. Удар! Элий не успел увернуться. Он знал: нужно как можно скорее перерезать вожжи, и выхватил нож… Он вылетел из квадриги, и гул толпы словно бы тоже взмыл куда-то вверх.

Элий не помнил, как оказался на земле. Он только видел кровь, много крови, она растекалась вокруг, и песок жадно впитывал ее. Он хотел встать и не мог – это было как во сне, – и ему очень мешал бешеный рев зрителей, который – он чувствовал это – предназначался уже не ему. А кони били и били копытами в песок, квадриги совершали положенные круги, и цирковые служители, оттащившие юношу за край беговой дорожки, занялись им лишь по окончании забега. При падении Элий с размаху стукнулся головой о каменный столбик меты, и хотя кожаный шлем немного смягчил удар, лицо было залито кровью. Пришел Аминий; бегло осмотрев своего воспитанника, определил у него множественные переломы и сказал ожидавшим его решения служителям: