Занавес приподнят - Юрий Колесников

В кабинете воцарилась на несколько секунд абсолютная тишина, и тогда все услышали, как стонущий на полу Майкл шептал:

— Фашисты-ы-ы… Убийцы-ы…

Раздался выстрел. Хаим ясно увидел пистолет в руке Штерна.

Нуци повернулся к побледневшему от испуга Хаиму и велел ему немедленно сойти вниз, в холл, и ждать его там.

Как пьяный, спустился Хаим по крутой винтовой лестнице, пробежал через темный коридор, не понимая, что происходит в кабинете хозяина — Соломонзона. Но не успел он отдышаться, как следом примчался Нуци Ионас.

— За углом аптека. Слышишь, Хаим? Около гимназии Бальфура… Знаешь, где это?

— Знаю, знаю…

— Беги туда. Там наша машина и шофер. Скажи ему, пусть сейчас же едет сюда. Понял? Только смотри, чтобы он не уехал, куда мы договаривались с ним вчера! Понял? Ни в коем случае! Сюда пусть едет! Срочно! И больше ничего не говори… А сам иди домой. Доберешься, ничего… И никому ни слова! Идешь с работы, из порта и… все! Дома увидимся, поговорим. Понял? Беги!

Хаим побежал сломя голову. Еще издали увидел он перед аптекой соломонзоновский автомобиль. Шофер пристально посмотрел на бледного, испуганного Хаима, дважды переспросил, не надо ли ему, как было условлено прежде с Ионасом и Кнохом, ехать к отелю Гат-Римон. Наконец убедившись, что холуц не путает, тотчас же дал газ мотору.

Хаим остался один посреди темной улицы. И сразу почувствовал, как смертельно устал за этот день: подкашивались ноги и лихорадило так, будто снова начинался тиф…

«Единый народ, единая нация, единое государство…» — думал он, с трудом преодолевая озноб.

Сознание того, что он оказался втянутым в темные махинации деятелей экспортно-импортного бюро, не давало Хаиму Волдитеру покоя. Его терзали страшные догадки о возможных последствиях беззаконий и злодеяний, совершенных при его невольном участии. «Это же настоящие гангстеры, ей-богу! — с ужасом размышлял Хаим. — Я думал, что следил за разгрузкой прессованного сена, а на самом деле принимал контрабандное оружие… Ничего себе дела, а?! Потом пошел как будто на интересное собрание, а стал свидетелем и даже соучастником убийства человека! Это же пахнет тюрьмой… И наверное, больше, чем тюрьмой!.. Вот тебе и Хаим Волдитер из Болграда… И почему так все получилось? Случайно? Что-то непохоже… Поначалу затеяли скандал, потом перешли к стрельбе… И чего вдруг у аптеки в ночь на субботу дежурил автомобиль Соломонзона? Ясно как божий день, что все было подстроено…»

Хаим не ошибался, предполагая, что старшие хавэрим намеренно устранили американского гостя. Об этом ему доверительно, как соучастнику, поведал Нуци Ионас на другой день, когда они уединились за флигелем-времянкой Хаима. Час был послеобеденный субботний, все отдыхали. И хотя солнце палило нещадно, Нуци Ионас чувствовал себя превосходно. После событий минувшей ночи он безмятежно проспал до обеда и был удивлен, когда узнал, что Хаим под впечатлением пережитого не сомкнул глаз.

— Напрасно, Хаймолэ, ты так переживаешь, — сказал он. — Не в твою пользу это — во-первых… Я тебя оберегаю и скрываю твою гнилую мещанскую сентиментальность, но хавэр Дувед Кнох, если узнает, не потерпит этого… И во-вторых, тебе надо понять и привыкнуть к тому, что ради достижения великой цели мы обязаны беспощадно убирать всякого, кто мешает нам. А в-третьих, до нас и раньше доходили кое-какие слухи о колебаниях Майкла, но никому и в голову не приходило, что он может скатиться до измены!

Нуци Ионас поведал Хаиму о том, что Симон Соломонзон и вся верхушка «акционс-комитета» прежде были уверены в Майкле, и тот не раз на деле оправдывал их доверие. Никто не сомневался, что Майкл, их ставленник в Вашингтоне, не просто разделяет их убеждения, но и активно помогает им.

— Наши старшие хавэрим были твердо убеждены, — подчеркивал Нуци, всячески стараясь как можно убедительнее мотивировать устранение Майкла, — что этот паршивый америкашка полностью разделяет нашу готовность сотрудничать не только с немецкими национал-социалистами, но и с самим дьяволом ради достижения поставленной задачи — создать третье еврейское государство! И когда сюда докатились слухи о том, что он колеблется в решении отдельных принципиальных вопросов и порою говорит одно, а делает другое, то хавэрим из «акционс-комитета» решили сами в этом удостовериться.

— И если слухи подтвердятся, то убить? — неожиданно для себя спросил Хаим.

— А как же иначе?! Ведь этот подлец выполнял личное поручение президента Штатов! Понимаешь, что было бы, представь он Вашингтону нежелательную для нас информацию о положении евреев в Германии и на оккупированных ею территориях?! Президент наверняка принял бы самые энергичные меры для вывоза из Европы миллиона, а может, и того больше евреев! Ведь ему в первую очередь нужен политический капитал… Вот, мол, господа избиратели, смотрите, какой я гуманный, спасаю миллионы людей от коричневой чумы и тому подобное… И, конечно, ни слова о том, что иммигранты — даровой труд для американских бизнесменов. За такое «благодеяние» наши единоверцы всю свою жизнь расплачивались бы нищенским существованием, тяжким трудом и всяческими унижениями… Откровенно говоря, нам наплевать на то, какая судьба ждала этих наших соплеменников за океаном! Хуже другое — перспектива массовой иммиграции евреев из Европы в Америку превращает в мыльный пузырь все планы наших руководителей… И «акционс-комитет» ни за что не пойдет на такой шаг, какой бы ценой ни пришлось расплачиваться за это нашим единоверцам!

Делясь с Хаимом сокровенными мыслями, Нуци Ионас все же не договаривал главного: Штерн, являясь вожаком одной из крайне экстремистских групп бейтарцев, вместе с тем возглавлял так называемый руководящий центр, в состав которого входили Эйлик Фришман, ведавший организационными вопросами, Элиас Пейски, осуществлявший связь с заграницей, и некий доктор Шраубер, направлявший идеологическую деятельность. Триумвират этот, и особенно стоящий над ними главарь Штерн, при любых обстоятельствах оставаясь в тени, руководил из-за «приспущенного занавеса». Обо всем этом Нуци еще не считал нужным осведомить Хаима.

— Твой котелок, Хаймолэ, не в состоянии переварить сразу всего, что я мог бы тебе сказать, — таинственно произнес Нуци. — Пока же пусть будет тебе ясно одно: с ренегатами и предателями, подобными Майклу, нельзя поступать иначе. Жизнь подтверждает правильность такой практики… Примеров этому много…

Ионас был прекрасно осведомлен о том, как возвращавшегося из Германии в Америку Майкла завлекли в «страну обетованную» под предлогом необходимости «изучить обстановку» и в Палестине: его информация предназначалась президенту. Знал Нуци и о том, что ждало Майкла в Палестине в том случае, если оправдаются слухи о его «двурушничестве», и что ответственным за «проверку» и последующее выполнение «определенного акта» был назначен член руководящего центра Пейски, которому по роду его официальной деятельности было легче, чем кому-либо, осуществлять связь с зарубежной агентурой. Так же, как Штерн, он считал террор кратчайшим путем достижения цели. И тем не менее в тот самый день, когда предстояла решающая встреча с Майклом, Элиас Пейски был отстранен от участия в беседе, а «проверкой» Майкла неожиданно занялся сам Штерн… Обстоятельства, приведшие к такой перемене, оставались тайной даже для Нуци Ионаса. А суть этих обстоятельств сводилась к тому, что именно Пейски, уже зная о колебаниях Майкла, все же добился через своих людей в Соединенных Штатах Америки назначения его на высокий пост.

Штерну этого было достаточно, чтобы не полагаться на Элиаса при решении судьбы Майкла. Этим и объясняется, что Штерн, до приезда в Палестину американского посланца почти никому не показывавшийся на глаза, вдруг в тот злополучный вечер лично явился на столь расширенное сборище. Вот почему его появление тогда так поразило Нуци Ионаса.

Все еще не уверенный в том, что Хаим вполне уразумел необходимость и целесообразность столь жестокой расправы с инакомыслящими, Нуци не нашел ничего лучшего, как сослаться на Макиавелли, оправдывавшего любые методы борьбы за власть.

— Ты хотя бы слышал это имя? — спросил он.

— Слышал, — недовольно буркнул Хаим, и ему внезапно захотелось осадить приятеля, возомнившего себя чуть ли не вершителем судеб еврейской нации. — Макиавелли Николо ди Бернардо… О нем, между прочим, всегда с восторгом отзывается фон Риббентроп! Да и румынские легионеры тоже…

— Ну, я не знаю, кто там им восторгается! — Нуци раздраженно оборвал Хаима. — Знаю лишь, что он правильно говорил и мы правильно поступили, убрав с дороги ренегата Майкла…

Хаим горько улыбнулся, вспомнив, как Симон Соломонзон, Штерн и другие руководители «акционс-комитета» радушно обнимали и даже целовали уже тогда втайне обреченного ими на смерть человека. «Поистине макиавеллевское коварство и лицемерие…» — подумал он и сказал: