Высадка в Нормандии - Энтони Бивор

Пилоты «Тайфунов» в очередной раз невероятно преувеличили свои успехи. Они заявили об уничтожении 222 бронемашин, но из 150 оставленных немцами машин лишь 13 были уничтожены ударами с воздуха. Нет, однако, никаких сомнений, что значительная часть из 3468 немецких автомашин и артиллерийских орудий была уничтожена огнем авиационных пушек. Кроме того, пилоты «Тайфунов» 123-го воздушного крыла были потрясены, когда потеряли над Сеной 4 самолета из-за атаки вынырнувших им навстречу немецких Ме-109, которым почти никогда не удавалось прорваться сквозь заслоны «Мустангов» и «Спитфайров», патрулировавших небо Центральной Франции.

Немцы, все еще находившиеся к западу от низовий Сены, переправлялись через реку под покровом ночи, используя лодки и даже понтонные мосты, которые на рассвете разбирали, чтобы избежать ударов с воздуха. «Паромные переправы на Сене были подготовлены и распределены между дивизиями, – писал генерал Байерляйн. – Но это распределение никого не волновало: каждый переправлялся где вздумается. Большинство паромов было конфисковано эсэсовцами, обычно не позволявшими использовать их солдатам других частей». Артиллеристы держались в воде за своих лошадей, а некоторые даже плыли верхом на них. 23 августа, когда погода не позволила истребителям-бомбардировщикам союзников подняться в воздух, 21-й танковый инженерно-саперный батальон начал строить в районе Руана мост, который позволил бы их танкам переправиться на тот берег. Но следующий день выдался солнечным, и мост был разрушен через два часа после окончания строительства. Зато лесистые склоны извилистой долины позволяли немцам скрываться в дневное время.

Штаб Моделя в Рош-Гюйоне опустел при первом же известии о приближении американцев. 5-я танковая армия перевела свой КП сначала в Руан, затем в Амьен, где Эбербах и начальник штаба Герсдорф были захвачены в плен танкистами Гвардейской дивизии, хотя Герсдорфу через несколько часов удалось бежать.

К югу от Парижа остатки саперной группы 276-й пехотной дивизии вышли 22 августа к Мелену. Их «ситроен» въехал в город незадолго до прибытия головных отрядов Паттона. Ефрейтор Шпикеркеттер и его товарищи считали, что теперь они в безопасности и смогут спокойно добраться до Меца. Но, как только фельджандармерия опознала в них саперов, им было приказано отправляться в Париж и готовить взрыв мостов через Сену. Присоединившись к другим солдатам своего батальона, они получили новые грузовики «опель-блиц», но по прибытии на площадь Согласия заметили, что улицы пусты, а тишина с каждой минутой становится все более зловещей. Посреди переулков виднелись баррикады, возведенные повстанцами.

Их отвезли в форт, использовавшийся при осаде Парижа 1871 года, – теперь он служил складом боеголовок торпед. Военные моряки помогли погрузить взрывчатку на машины. Потом, проезжая по Елисейским Полям, саперы услышали выстрелы. В панике они открыли огонь наугад. Когда стрельба окончилась, немцы со стыдом обнаружили, что пробили одну из шин на своем собственном грузовике. Хорошо хоть никто не погиб.

22 августа Сопротивление прервало перемирие и начало генеральное наступление в соответствии с приказом «Все на баррикады!». В тот же день генерал фон Хольтиц получил от Гитлера категорический приказ разрушить Париж. Ральф Нордлинг, брат шведского генерального консула в Париже, сумел добраться до штаба Паттона в Дре и попросил его спасти Париж (до него с подобной просьбой уже обращался майор Роже Галлуа, представитель полковника Роль-Танги). Их беседу вспоминал присутствовавший при ней генерал-майор Гилберт Кук, командир 12-го корпуса.

– Париж нужно объявить открытым городом и спасти от разрушений, – предложил Нордлинг, обрисовав обстановку в городе – вероятно, в слишком мрачных тонах.

– Я могу за одни сутки открыть его нараспашку и снова закрыть, – ответил Паттон.

– Там слишком много немцев.

– У меня информация точнее, – возразил Паттон. Вероятно, он имел в виду утренний разговор с Галлуа.

Он согласился отправить Нордлинга и его спутников в штаб Брэдли в районе Лаваля, чтобы они изложили свою просьбу там.

И Нордлингу, и Галлуа, который также был отправлен в штаб, помогло то, что, узнав об их прибытии, де Голль и генерал Кениг направили экстренное обращение к Эйзенхауэру. Брэдли, находившемуся вместе с Эйзенхауэром в Гранвиле, их доводы пересказал начальник штаба 12-й армейской группы бригадный генерал Эдвин Л. Зиберт. Французы сообщали, что «каждый день от голода умирают от 4000 до 5000 детей и стариков» и что метро и канализация заминированы.

Эйзенхауэр уже засомневался в правильности своего решения обойти Париж. «Ладно, какого дьявола, Брэд? – сказал он. – Думаю, нам нужно войти в город». Брэдли согласился, что другого выхода нет. Эйзенхауэру пришлось сообщить в Вашингтон генералу Маршаллу о своем решении, подав его как чисто военное и направленное на помощь Сопротивлению. Рузвельт пришел бы в негодование, если бы узнал, что подлинной причиной является попытка привести к власти де Голля[276].

В 19:30 Леклерк с нетерпением ждал возвращения Брэдли в штабе 12-й группы армий, у взлетно-посадочной полосы. Наконец приземлился «Пайпер-Каб» и подрулил к джипу Леклерка. «Ладно, вы победили, – сказал Брэдли, выйдя из самолета. – Вас решено направить на Париж». Леклерк поспешил на КП своей дивизии. Не успел еще его джип остановиться, как Леклерк крикнул одному из офицеров штаба: «Немедленно выступаем на Париж!» Слезы радости брызнули из глаз французских солдат. Даже для бойцов колониальной армии, никогда не видевших Париж до этого, его освобождение было символом всего, за что они сражались последние несколько лет.

Генерал Героу, командир 5-го корпуса, был вызван в штаб 1-й армии, где ему рассказали о восстании, о том, что у Сопротивления заканчиваются боеприпасы, и о том, что, вероятно, каждый день от голода умирает несколько тысяч человек. Ему также сообщили о приказе генерала Эйзенхауэра немедленно направить на Париж франко-американо-английские войска[277]. «В город следует войти лишь в случае, если сопротивление немцев удастся преодолеть незначительными силами. Серьезные бои, воздушная бомбардировка либо артобстрел недопустимы, поскольку разрушений в городе необходимо избежать любой ценой». После того как над Парижем будет установлен контроль, генерал Героу должен передать командование там генералу Кенигу, которого де Голль назначил военным губернатором столицы. Героу немедленно дал предварительный приказ, в котором 2-й танковой дивизии и 102-й танковой группе приказывалось быть в состоянии часовой готовности к выступлению на восток.

Вскоре после полуночи штаб 5-го корпуса издал боевой приказ. Французская 2-я танковая дивизия и рота Б 102-го танкового батальона должны выступить в полдень и «установить контроль над Парижем во взаимодействии с ВФВ и быть готовыми к дальнейшему движению на восток по приказу командира корпуса». Американская 4-я пехотная дивизия вместе с остальными ротами 102-го танкового батальона должна двигаться по дороге, расположенной южнее. Но еще до полуночи Леклерк отдал свой собственный приказ. Как отмечали в штабе Героу, 2-я танковая не стала никого ждать: «Марш на Париж начался в ту же ночь».

23 августа три тактические группы 2-й танковой – эквивалент американских боевых групп – под проливным дождем двинулись на юго-восток. Их казавшиеся бесконечными маршевые колонны состояли из бронемашин «Стэгхаунд», легких танков «Стюарт», бронетранспортеров, «Шерманов», противотанковых САУ, джипов и грузовиков. Леклерк, опередив основные силы, добрался до замка Рамбуйе, официальной летней резиденции французских президентов. Он послал сообщение де Голлю, который распорядился ждать его там. Леклерк начал расспрашивать бойцов местного Сопротивления и жандармов, надеясь узнать у них, какие дороги наименее защищены немцами. Из полученной информации и от командира разведдозора майора де Гийебона стало ясно, что следует обойти Версаль и наступать на Париж с юга. То, что они могли оказаться на пути у американской 4-й пехотной дивизии, его не беспокоило.

В городе Рамбуйе офицеры Леклерка с удивлением обнаружили в отеле «Гран-Венер» компанию, достойную пьесы абсурда. Большинство составляли журналисты, с нетерпением ожидавшие освобождения Парижа. Эрнест Хемингуэй, официально являвшийся военным корреспондентом журнала «Кольерс», с большим энтузиазмом решил послужить в качестве добровольца в местном Сопротивлении. Он открыто носил тяжелый пистолет, несмотря на то что штатским это было строжайше запрещено. По словам Джона Моуинкеля, местного представителя американской разведки, Хемингуэй хотел допросить несчастного пленного немца, которого приволокли его новые друзья из Сопротивления. «Я заставлю его заговорить, – хвастался он. – Снимите с него сапоги. Мы поджарим ему пальцы на свечке». Моуинкель послал Хемингуэя к черту и отпустил перепуганного насмерть паренька, который явно ничего не знал.