Новая династия - Дмитрий Иванович Иловайский

принес нам пользы, так как они будто бы не соблюдали дисциплины и часто изменяли, а начальники их не слушали главнокомандующего и заводили ссоры между собою, и что Шеина, кроме того, погубили интриги его завистников бояр. Приписывали также большое влияние на исход войны нападению крымцев на южные пределы. Такие мнения могли сложиться только по недостатку точного и подробного знакомства с фактами. Ближайшее рассмотрение сих фактов, подкрепленное некоторыми новыми материалами, приводит нас к другим выводам.

Во-первых, армия, выставленная московским правительством для войны с Польшею, превосходила польскую не только числом, но, по-видимому, и качеством. Сами поляки отзываются, что пехота русская была лучше их пехоты. Тут разумеются, конечно, солдатские полки, обученные иноземному строю: а таких русско-немецких полков было десять, численностью приблизительно в 15 000 человек. Это регулярное ядро армии в хороших руках было бы достаточно, чтобы разгромить противника, у которого ни дисциплина, ни военное искусство вообще не стояли тогда на гораздо высшей степени, чем у нас. Он только превосходил нас качеством своей гусарской конницы. Гусарские хоругви или эскадроны (от 100 до 200 коней) представляли тяжело вооруженных всадников, закованных в железные латы и шлемы и действовавших копьями в 17 футов длины (почти две с половиной сажени). Только состоятельная шляхта могла служить в этой коннице: кроме дорогого вооружения, она сидела на дорогих, сильных конях. Наши дети боярские, неприученные к регулярному конному строю, вооруженные саблею и луком, обыкновенно не выдерживали дружного удара гусарских копий. Но у Шеина было небольшое количество регулярной кавалерии, именно рейтарский полк Карла Деэбарта, числбм почти в 2000 человек: мы видели, что он при случае сражался молодецки, и в хороших руках, конечно, послужил бы надежным ядром для массы всей нашей конницы. Притом холмистая, лесистая, пересеченная местность вокруг Смоленска была вообще неблагоприятна для открытых конных атак, и, следовательно, пехота получала там господствующее значение. Наконец наша великолепная артиллерия имела решительный перевес над неприятельской. Как бывший перед войной начальник Пушкарского приказа, Шеин, очевидно, питал пристрастие к большому наряду и вытребовал его из Москвы, но воспользоваться им не умел.

Во-вторых, нарекания на иноземцев не совсем справедливы, и не они виноваты в нашем поражении. Иноземцы, кажется, довольно добросовестно исполняли свою службу, и, во всяком случае, не хуже таких же наемников, которые сражались против них в рядах польского войска. (Там мы встречаем полковников Вейера, Розена, Крейца, Вильсона, Поттера, Денгофа, Корфа и Бутлера.) Дисциплина пошатнулась между ними только в конце сидения под Смоленском, когда неспособность и неумелость Шеина сделались для всех очевидными; тогда увеличилось и количество перебежчиков; но иноземцы-перебежчики были также из польского лагеря в русский. (Не забудем еще, что в это время они служили сверх своего первоначального срока и что жалованье до них уже почти не доходило.) Но полковников иноземных ни один не изменил, и все остались верны своим обязательствам до конца. Можно только указать на Сандерсона, которого Лесли обвинил в измене и убил. На сей именно случай, оставшийся неразъясненным, и только на один этот случай обыкновенно ссылаются в доказательство взаимных ссор иноземцев и неповиновения главнокомандующему. Но он произошел в конце Шеинова сидения, когда положение нашей армии было уже безнадежно и беспорядки сделались неизбежны. В донесениях Шеина мы не встречаем никаких жалоб на иноземных полковников; а судебный приговор подтверждает, что он не только не слушал их советов, но и препятствовал им, когда они хотели действовать или «чинить государев промысел», как тогда выражались. Следовательно, и с этой стороны главная причина неудачи возводится все к тому же предводительству. Напомним действия пятитысячного наемного шведского отряда в царствование Шуйского. Пока во главе войска стоял его знаменитый племянник, Делагарди с своим разноплеменным отрядом помогал нашим победам; а как только Скопин умер и главное начальство перешло в руки неспособного Дмитрия Шуйского, под Клушином этот отряд не только не спас от поражения, напротив, способствовал ему. В то время наемные дружины еще действовали отдельно от русской рати. Теперь же они составляли кадры смешанных русско-иноземных полков, обучавшихся иностранному строю. Таким образом, наше военное искусство при Михаиле Феодоровиче находилось уже на переходной ступени от прежних ополчений к регулярной армии Петра Великого, т. е. развивалось правильно, и в это время оно у нас совсем не было так плохо, как о нем доселе думали некоторые исторические писатели. После же сей войны московское правительство сделало дальнейший шаг: оно отказалось от найма иноземных солдат в значительном количестве, а стало ограничиваться, собственно, наемными инструкторами для образования чисто русского регулярного войска.

Повторяю, главная причина бедствия под Смоленском — это сам Шеин, а следовательно, и те, кто вверил ему начальство. Не вполне справедливо было бы в данном случае ссылаться на местничество, часто препятствовавшее назначению более способных предводителей. Если бы захотели, например, назначить главным воеводою Пожарского, то царь и патриарх могли бы это сделать, выбрав ему в товарищи кого-либо из родов не самых знатных или могли бы сделать его товарищем при воеводе более знатном, но мягкого характера, который бы его слушался (как то не раз бывало в других случаях). Но, кажется, Филарет Никитич не хотел забыть его мимолетной кандидатуры при царском избрании. Впрочем, и помимо Пожарского, если бы был назначен главным воеводою любой из опытных в военном деле бояр, только не Шеин, наверное, наш Смоленский поход не окончился бы так бедственно и бесславно.

В-третьих, существует мнение о каких-то боярских интригах, мешавших успехам Шеина и в особенности его выручке из-под Смоленска: это мнение основано на одних произвольных догадках. Никаких интриг такого рода в действительности мы не видим и в источниках никаких указаний на них не находим. Напротив, доверие царя и патриарха к Шеину продолжалось слишком долго, и глаза их на его истинное поведение раскрылись слишком поздно. Все его требования правительство обыкновенно исполняло или старалось исполнить; одна история с доставкою большого наряда из Москвы под Смоленск ясно это доказывает. Его бесконечные жалобы на нетчиков и беглецов вызывали целый ряд мероприятий; но бояре не виноваты в том, что служилые люди бежали из полков Шеина и не хотели к нему возвращаться. А если его не выручили, то мы видели, как трудно было это сделать с теми малыми силами, которые удалось собрать к концу его позорного сидения под Смоленском, собрать преимущественно из тех же нетчиков и беглецов, которые ушли от того же Шеина. Если и проявилась вражда к нему со стороны бояр за его непомерную гордость и самовосхваление, то разве во время суда над