Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа - Понсон дю Террайль

– Наконец-то ты пришел, мое солнышко, – проговорила она, – я уже думала, что ты не придешь сегодня, и меня, более чем когда-либо, мучило чувство ревности.

– Безумная, – сказал дон Хозе с упреком.

– Быть может, что я и безумная. Но согласись, если б тебя держали круглый год в позолоченной темнице, запрещая выходить на улицу и даже подходить к окну…

– Фатима, – перебил ее дон Хозе, – неужели ты сомневаешься, что кроме тебя я не люблю никого на свете?

– Даже и твою невесту? – спросила она, улыбнувшись.

– Разве ты не знаешь, что она ненавидит и презирает меня? О, будь покойна, Фатима, лишь только я сделаюсь мужем Концепчьоны и получу от ее отца его титулы и грандство, я буду для нее холоден как лед, потому что я люблю только одну женщину на свете – тебя, моя неоцененная.

– О, я верю тебе, когда слышу эти слова из твоих уст, но, когда тебя нет со мной, мне лезут в голову страшные мысли, и тогда я невольно начинаю вспоминать о своей прежней жизни, о моих триумфах как танцовщицы, о громких аплодисментах… и мечтаю снова увидеть синее небо моей дорогой Гренады…

– Утешься, друг мой, мы скоро уедем в Кадис: дон Педро уже умирает.

Цыганка поникла головой.

– О! – сказала она. – Надо было страстно любить тебя, чтобы совершить такое преступление.

Вдруг она порывисто вскочила и выхватила у него из рук носовой платок.

– А, изменник! – вскричала она и схватила кинжал. – Говори, откуда ты взял этот женский платок!

– Это мой, – отвечал дон Хозе, побледнев.

– Лжешь, здесь буквы К. и С. Говори, или я убью тебя!

– Ну, ну, успокойся, мой тигренок: К. и С. – это вензель моей кузины Концепчьоны де Салландрера; я забыл дома носовой платок, и она дала мне свой.

Цыганка выронила из рук кинжал, но на лице ее все-таки выражалось недоверие.

– Веруешь ты в Бога? – спросила она после короткого молчания.

– Верую.

– Ну, так поклянись твоим Богом, что ты не изменял мне.

– Клянусь.

Лицо ревнивой цыганки прояснилось.

– Слушай, – сказала она, – до тех пор, пока я не сделалась преступницей ради любви к тебе, ты мог меня бросить во всякое время, но с того дня, как я омочила свои руки в крови твоего брата, ты на всю жизнь принадлежишь мне. Преступление служит нам неразрывной цепью.

– Но ведь преступление совершила не ты, а твои братья, которым я обещал сто тысяч дукатов из приданого моей будущей жены.

– Да, но если я укажу им на тебя, то с меня они ничего не возьмут!

– Фатима, ты оскорбляешь меня, сомневаясь в моей клятве.

– О, прости меня, это взрыв ревности.

Дон Хозе поцеловал ее в лоб, затем встал, закутался в плащ и прицепил бороду.

– Прощай! – сказал он. – Мне нужно быть дома, потому что у герцога де Салландрера является иногда фантазия заехать ко мне после клуба.

– Прощай, до завтра. Помни о том, что мы навеки принадлежим друг другу и что ты умрешь, если изменишь мне.

Дон Хозе вышел из улицы Роше, обезумев от ярости цыганки.

Он солгал, что платок принадлежит Концепчьоне. Фатима проводила дона Хозе до дверей коридора, где стояла до тех пор, пока не затих стук шагов.

Войдя в будуар, она вдруг вскрикнула. Перед ней стоял мужчина с кинжалом в руке, тем самым, который она выронила.

Незнакомец был среднего роста, бледный, с длинной, густой бородой. Одет он был в узкие панталоны, изношенный коричневый плащ и грязные сапоги с отворотами.

– Кто вы? – в страхе спросила молодая цыганка.

– Доброжелатель.

– Что вам угодно?

– Поговорить с вами о доне Хозе.

– Говорите, я вас слушаю.

– Имя ваше Фатима?

– Да.

– Я хочу сообщить вам кое-что о женщине, которую любит дон Хозе.

– Вы лжете! – вскричала она, и глаза ее засверкали, как у разъяренной львицы.

– Выслушайте меня! – сказал незнакомец гордо.

– Говорите.

– У дона Хозе есть брат, которого зовут дон Педро. Гитана вздрогнула.

– Он умирает, – продолжал незнакомец, – от страшной болезни, которую ему насильственным образом привили. Вы и дон Хозе совершили над ним это гнусное преступление.

– О, пощадите, – воскликнула она, думая, что незнакомец пришел мстить за дона Педро, – пощадите, я его любила!

– Это не мое дело, – проговорил незнакомец, засмеявшись, – и я пришел вовсе не затем…

– В таком случае, чего же вам нужно от меня?

– Вы говорили сейчас дону Хозе: «Я убью тебя, если ты когда-нибудь мне изменишь!»

– Да, и клянусь, что сдержу Слово.

– Ну, так я покажу вам дона Хозе под руку с вашей соперницей.

– Где? Когда? – спросила Фатима, задрожав всем телом.

– Через неделю, в маскараде.

– О, мой сон, – прошептала она, – я видела это во сне. Вы, верно, сатана? – проговорила цыганка, с ужасом посмотрев на незнакомца.

– Может быть, – сказал он, захохотав действительно адским смехом. – Но, если хотите, я еще больше вам расскажу.

И он рассказал ей некоторые подробности о ее прежней жизни и о том, как дон Хозе привез ее в Париж.

– Вы живете здесь со старухой-кормилицей и негром. Оба они служили у вас в Испании и в прежнее время водили к вам много любовников. Ну, теперь довольно с вас? – спросил незнакомец.

– О, да, я вижу, что вам известны мои тайны.

– И вы верите мне, что дон Хозе обманывает вас?

– Может быть… но мне нужны доказательства.

– Они будут у вас через неделю.

– О, в таком случае эта рука, вооруженная кинжалом, сумеет вонзиться в грудь изменника по самую рукоятку! Клянусь в этом верою моих предков, именем того божества, о котором нам запрещено говорить непосвященным, клянусь, что я убью дона Хозе в тот день, как встречу его с моей соперницей!

– Хорошо, я верю твоей клятве. Но прими мой совет: кто хочет мстить, должен молчать – сохранять на устах улыбку…

– А в сердце злобу. О, будьте покойны: я буду улыбаться ему и услаждать его своими ласками.

– Теперь еще один совет: не доверяйся своей кормилице и негру, как смертельным врагам.

Незнакомец повернулся к камину и указал на китайскую вазу.

– Каждый вечер перед приходом дона Хозе приподнимайте эту вазу, и вы найдете под ней записку с моими инструкциями. Через три дня я приду опять сюда. Я ухожу, но вы не должны знать, каким образом, а поэтому я завяжу вам глаза.

– Завязывайте, – проговорила она с покорностью. Незнакомец вынул из кармана фуляровый платок, сложил его вчетверо и завязал глаза молодой цыганке.

– Считайте до полутораста, а затем можете снять повязку.

Гитана повиновалась, сосчитала и потом сдернула платок.

Незнакомец исчез.

– Это был сам дьявол! – проговорила суеверная цыганка и начала молиться.

На другой день Фатима в ожидании прихода дона Хозе вспомнила о китайской вазе. Она приподняла ее и нашла записку, на которой написаны были знаки, известные только испанским цыганам.