Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы - Филип Фармер

Моряки немедля нашли причину удалиться. Монах был добрым малым, но агиография им прискучила. Хотелось поговорить о бабах...

Если бы на следующий день Колумб не уговорил бы команду проплыть на запад еще сутки, события пошли бы совсем по-иному.

На заре моряков весьма воодушевил вид кружащих над каравеллами огромных птиц. Суша была где-то поблизости; быть может, эти крылатые твари явились с берегов самого Сипанго, где дома крыты золотом.

Птицы спускались все ниже. При ближайшем рассмотрении они оказались не только велики, но и удивительно сложены. Тела их были уплощены наподобие тарелок, а несоразмерно огромные крылья имели в размахе добрых тридцать футов. Ног у них не было. Лишь немногие моряки оценили значение этого факта в полной мере: птицы жили в полете, не садясь ни на воду, ни на сушу.

Покуда моряки размышляли, до них донесся слабый звук, точно кто-то прокашлялся, но так далеко и почти неслышно, что каждому показалось, что это прочищает горло сосед.

Но парой минут спустя звук стал громче, сильнее — точно звенела струна лютни.

Все замерли, обернувшись на запад:

Даже тогда не поняли они, что звенела вдалеке та струна, что соединяет небо с землею, и нить эта натянута до предела, а дергают ее жестокие пальцы моря.

И только потом они увидели, что горизонт кончился.

А тогда было уже поздно.

Заря не блеснула молнией — она грянула громом. Хотя три каравеллы тут же развернулись и попытались галсами двинуться на восток, внезапно усилившееся течение сделало сопротивление бесполезным.

Втуне мечтал роджерианец о генуэзском винте и паровой машине, что могли бы помочь им противостоять ужасающей силе разъяренного моря. Некоторые матросы молились, некоторые бесновались; кто-то пытался убить адмирала, другие бросались за борт, третьи впадали в прострацию.

Только бесстрашный Колумб и отважный отче-искрец выполняли свой долг. Весь день толстопузый монах сидел, зажатый своим навесиком, выстукивая точки и тире своему собрату на Канарах. Остановился он, только когда встала Луна, подобно кровавому пузырю из глотки умирающего великана. Всю ночь монах внимательно слушал и работал не покладая рук, безбожно ругаясь, черкая в блокноте и сверяясь с книгой шифров.

Когда в реве и хаосе пришла заря, монах выскочил из толдильи, сжимая в руке клочок бумаги. Глаза его блуждали, губы шевелились, но никто не мог разобрать что ему удалось расшифровать код. Никто не слышал, как он кричал: «Это португальский! Португальский! »

Уши моряков не могли более воспринять слабый человеческий голос. Покашливание и звон струн были лишь прелюдией к концерту. Теперь пришло время увертюры. Как труба Гавриила, гремел океан, обрушиваясь в бездну.

TOTEM И ТАБУ

Totem and Taboo

Copyright © 1954 by Philip Jose Farmer

— Джей, — сказала Китти Фелин своему жениху, — у тебя есть выбор: я или бутылка.

Джей[68] Мартин был совершенно убежден, что она говорит всерьез. Треугольное личико избороздили морщины, раскосые зеленые глаза мрачно полыхали.

Тем не менее Джей попытался запротестовать.

— Но, котик мой, я же не алкаш какой-нибудь. Так, питух-легковес, переходящий в среднюю весовую категорию.

Китти обнажила зубки; клыки у нее были непропорционально длинные.

— Категорию-шматегорию, какая разница? Шесть порций, и ты в нокауте.

Невеста Джея отличалась не только красотой чистокровной сиамской кошки, но и скверным характером, присущим этой породе. Джей ответил, что ни минуты не поколеблется в выборе, отчего Китти улыбнулась, замурлыкала и довольно облизнула губы розовым язычком, прежде чем поцеловать Джея на прощание.

В бар «Зеленый змий» Джей вплелся наподобие подраненной вороны. Лучшего места для мрачных раздумий о новообретенной трезвости он представить не мог. Только сухое мартини смягчит его гнев и скорбь.

Айвен Турсиопс[69] вошел минутой спустя. Он с головой ушел в огромную кружку пива, радостно поплескался в ней, фыркая и отплевываясь пеной и возгласами облегчения, и только тогда снизошел, наконец, до того, чтобы с подобающим сочувствием выслушать печальную повесть Джея.

— Знаешь, твое стремление к спиртному просто неудержимо, — заметил он. — Тебе нужен хороший психиатр.

— Единственный, кого я знаю, — сам алкоголик.

— Ну не один же он на белом свете. Твоя проблема, парень, в том, что у тебя мало знакомых психов. Я их встречаю дюжинами, и каждый хвалит своего шамана, но в последнее время только и слышу об одном психиатре — таком ловком, что мне страшно к нему идти. Я не могу позволить себе лишиться моего невроза.

— Того, что не позволяет тебе выслушивать тещу?

— Именно. Вот адрес. Это в новом небоскребе Медицинских Искусств.

Доктор Капра[70] подергал себя за бородку.

— Да, — провозгласил он, — я принадлежу к новой школе в психиатрии. Мы сторонники антропологического подхода. Вы читали последний обзор нашей теории в «Еженедельнике пешехода»?

Джей кивнул. Доктор Капра удовлетворенно глянул на часы — приемная его была забита до отказа.

— Тогда основы вы знаете, тратить время на их повторение не стану. Вы у нас человек умный, колледж окончили. Администратор и менеджер?

— Да, доктор. Понимаете, Китти меня любит, но подавляет страшно. Она не может дать мне и минуты покоя. И...

— Неважно, мистер Мартин, — или можно просто Джей? Не обращайте внимания на действия вашей невесты. Заверяю вас, Фрейд и эдипов комплекс давно ушли в прошлое. Я вовсе не обязан выслушивать все ваши личные проблемы. Мы...

— Но она заставляет меня отказаться от всего, что я люблю. Ладно бы...

— Джей, все это абсолютно неважно. Ха! Хммм!

Психиатр присмотрелся к четырем фотографиям Джея, снятым под разными углами, и опять подергал себя за бородку.

— Превосходно. Никаких там пограничных случаев. Определенно птичий тип. — Не обращая ни малейшего внимания на сбивчивый рассказ Джея о злоключениях с Китти, он продолжил: — Посмотрите — сложение худощавое, угловатое, спина сутулая. Аист. Хохолок. Зимородок. Большие круглые глаза. Сова. Нос крючком. Ястреб. Улыбка широкая, дружелюбная, слегка ехидная. Пересмешник.

— Сэр! — возмутился Джей. — Я протестую...

— Ничуть не удивлен, юноша. Классический тип. Никаких проблем не предвидится. — Доктор Капра потер руки в профессиональном восторге и сунул Джею Мартину пузырек. — По одной таблетке каждые два часа до появления личного тотема.

— Чего-чего?

— Вы статью читали или нет? Вы, думаю, знаете, что примитивные общества разделяли племя на кланы, каждый из которых обладал своим тотемом, духом-покровителем в облике того или иного зверя. Мы, психиатры антропологической школы, выяснили, что дикари неосознанно наткнулись на великую истину. Каждый человек подсознательно является зверем: свиньей, медведем, лисом, сорокой и так далее. Присмотритесь к своим друзьям. Обратите внимание на их телосложение, лица, повадки, характеры. Все они основываются на неких зоологических прототипах.